Станислав Куняев - "В борьбе неравной двух сердец"

• Название: "В борьбе неравной двух сердец"
• Автор: Станислав Куняев
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012

---

Это отрывок из статьи известного марксистского критика тех времён В. Блюма, опубликованной в газете "Вечерняя Москва" в 1930 году.

Обратим внимание, что в своём призыве к тотальному разрушению памятников русской истории и культуры нигилист тридцатых годов, в сущности, покушается на наследие Пушкина. Ведь все монументы и реалии, недостойные, по его мнению, существования в новую эру, — это герои пушкинского мира. Владимир Святой, отождествляющийся в русском былинном эпосе с Владимиром Красное Солнышко, — персонаж из "Руслана и Людмилы"; на фоне имён Минина и Пожарского развивается действие "Бориса Годунова", вспомним мысль Пушкина о том, что "имена Минина и Ломоносова вдвоём перевесят, может быть, все наши старинные родословные"; "микешинская тумба" Екатерина II — действующее лицо "Капитанской дочки"; ну, а о "Медном Всаднике" и говорить нечего... Словом, покушаясь на русскую историю, пигмей тридцатых годов покушался на Пушкина так, как ещё никто не покушался на него. Скепсис современников в конце жизни поэта, критика Писарева, невежественные призывы футуристов или догматические рассуждения Луначарского рядом с этой тотальной программой выглядят безобидным детским лепетом.

Но грянул 1937 год — столетие со дня смерти Пушкина, ставшее и государственным, и общенародным праздником, и мечты Блюма о разрушении Пушкинского мира окончательно развеялись. В 1937 году множество городов и посёлков получили имя поэта, по всему пространству Советского Союза возникло множество улиц, домов культуры, парков имени Пушкина. Было издано Полное академическое собрание его сочинений, со страниц советской прессы целый год не сходило его имя, дети в школах наизусть учили его стихи, повсюду целый год проходили вечера памяти поэта.

А что же делал в это время идеолог борьбы с историческим наследием России В. Блюм, в своё время приложивший много усилий, чтобы не допустить на сцену МХАТа пьесу М. Булгакова "Дни Турбиных", которую он назвал "сплошной апологией белогвардейцев"? Он с ужасом видел, что на экраны страны вышли фильмы "Пётр I", "Александр Невский", а на сцены — опера "Иван Сусанин", пьеса "Богдан Хмельницкий", что страна от интернационализма поворачивала не просто к патриотизму, но к "русскому великодержавному шовинизму". И Блюм садится писать письмо Иосифу Сталину.

"Москва. 31.1.39 г. Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Люди нашего с Вами поколения воспитались в обстановке борьбы за интернациональные идеи — и мы не можем питать вражды к расе, к народам: мы всегда будем считать "своими" Мицкевича, Гейне, немецкого рабочего <...> бить врага фашиста мы будем отнюдь не его оружием (расизмом), а оружием гораздо лучшим — интернациональным социализмом". "Всесоюзный Комитет по делам искусств берёт ставку на всякий "антипольский" и "антигерманский" материал <...> несмотря на то, что мы видели антигерманский характер нашей белогвардейской контрреволюции". Полностью пересказывать это письмо дело неблагодарное, и Сталин, конечно же, не ответил "члену партии с июля 1917 года". Товарищ Блюм был вызван на беседу в ведомство Жданова, которое констатировало, что "В. Блюм считает, что идёт пропаганда расизма и национализма в ущерб интернационализму", что "исторический Богдан Хмельницкий подавлял крестьянские восстания и являлся организатором еврейских погромов". "В. Блюм недоумевает — почему сейчас так много идёт разговоров о силе русского оружия, которое служило в прошлом средством закабаления и угнетения других народов". "В отделе пропаганды ЦК ВКП(б) В. Блюму было указано на ошибочность его теоретических положений <...> С этими указаниями В. Блюм не согласился"...

Ну, не согласился, и ладно. Главное в том, что беседа была проведена и что письмо ктов. Сталину стало последним сочинением ничего не понимавшего, "какое время на дворе", еврея-интернационалиста, искренне не любившего мир исторической России, мир Александра Пушкина. Возможно, что В. Блюм стал "жертвой незаконных политических репрессий". Но логика истории той эпохи была такова, что количество блюмов, ратовавших за дружбу с "немецкими рабочими", после 1937 года значительно сократилось, что помогло нам выиграть войну.

Однако ирония судьбы заключалась в том, что все усилия нигилизма двадцатых-тридцатых годов с первых же шагов были тщетными, потому что русская культура и пушкинский мир уже давно преобразовались из форм материальной жизни в духовные формы, уничтожить которые практически невозможно ввиду их неуязвимости. Ну какой смысл в том, чтобы "стереть надпись с "Медного Всадника"? Ведь всё равно, написав свою великую поэму, вошедшую в сердца и души нескольких поколений, Пушкин как бы выдал вечную "охранную грамоту" и Петербургу, и монументу Петра — и, всем своим творчеством, многим другим узловым моментам русской истории! Чиновные моралисты, "неистовые ревнители", вульгарные социологи забывали о том, что уже несколько поколений русских людей выросли в мире Пушкина, что уже с первых уроков в какой-нибудь самой захудалой церковноприходской или земской школе в душу ребёнка на всю жизнь западали и "Лукоморье", и "Сказка о рыбаке и рыбке", и "Буря мглою небо кроет..." Пока в течение столетия над бронзовой головой поэта проносились социальные страсти, споры, дискуссии, народ медленно и неустанно, как бескрайнее поле влагу, впитывал пушкинские мысли и чувства, пушкинскую музыку, пушкинский дух. Вот почему антипушкинские силы всегда были обречены на поражение и забвение. Пушкин спасал русскую историю, а самого Пушкина — не задумываясь об этом, безотчётно и естественно спасал народ, уже не мысливший без Пушкина своего существования. Поэтому, кто бы ни говорил о Пушкине — Гоголь, Белинский, Достоевский, Блок, Есенин — никто из них не обходится без эпитета "русский". А потому волна разрушений, хулы, надругательств разбилась о пушкинские твердыни и откатилась вспять. Мир русской истории, сохранённый его десницей и его волей, словно "град Гвидона", вновь восстал из пучин и хлябей, ибо он уже окончательно вошёл в сферу духа.

Не счесть уроков Пушкина, которые нам ещё предстоит усвоить...

Незадолго до смерти Пушкин оставил нам несколько мыслей, без понимания которых невозможно понять многое из политики, культуры, истории сегодняшнего времени.

К примеру, тот, кто размышляет о роли Соединённых Штатов Америки в нынешнем мире, конечно же, оценит проницательность Пушкина, писавшего почти 175 лет назад:

"С изумлением увидели демократию в её отвратительном цинизме, в её жестоких предрассудках, в её нестерпимом тиранстве. Всё благородное, бескорыстное, всё возвышающее душу человеческую — подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству (comfort); большинство, нагло притесняющее общество; <...> со стороны избирателей алчность и зависть; <...> богач, надевающий оборванный кафтан, дабы на улице не оскорбить надменной нищеты, им втайне презираемой: такова картина Американских Штатов, недавно восставленная перед нами".

("Джон Теннер". 1836 г.)
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной глубине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая душу мне...

Обратите внимание на это слово — "мне". Пушкин, как всякий гений, ощущал присутствие в мире злой воли, бесовщины, великого "инквизиторства", но, сталкиваясь с тёмной стихией, он никогда не впадал в душевную прострацию, в соблазн тут же освободиться от этого мучительного знания, в "художественную" истерию.

Нет, он мужественно брал "на себя" тьму мира, как бы фильтруя её собственной душой, проделывал огромную работу в поисках иных сил, побеждающих или нейтрализующих тьму.

И лишь услышав в хаосе мировой метели светлые голоса, увидев, что в результате его усилий вспыхивает колеблющийся зыбкий отблеск идеала, на который может, не сбиваясь с пути, двигаться человек, Пушкин решался выпустить в читательское море тех, кого он называл "питомцы давние, плоды мечты моей". Пушкин обладал духовной силой, позволяющей ему брать "на себя" напор всей бездуховной, тёмной мировой нечисти. Он не перекладывал эту работу на плечи читателей, простых людей, "слабых мира сего" и этим отличается от современных кумиров массовой культуры, которые, наоборот, концентрируют в себе всю бесовщину мира, чтобы выплеснуть её на мятущуюся, потерявшую ориентиры добра и красоты душу сегодняшнего "маленького человека", бедного Евгения... И как тут не вспомнить евангельскую истину: горе тому, кто соблазнит малых сих... А ведь в своей коллективной ипостаси души простых людей образуют ту мировую или народную душу, "аукаться" с которой необходимо творцу. Когда-то Александр Блок в речи о Пушкине говорил о том, что "любезные чиновники" уже находят способ замутить гармоническую стихию в душе поэта. Сегодня дело зашло ещё дальше: выискиваются и находятся способы замутить "мировую душу", чтобы в грядущем душе поэта не с кем было перекликнуться в бездуховной пустыне, чтобы она была отрезана от мировой стихии, чтобы её "божественный глагол" не мог бы достучаться до человека. А потому поможем Пушкину, Блоку, искусству вообще. Оправдаем надежды великих на нас, малых. В 1984 году, к 185-й годовщине со дня рождения Пушкина русский поэт Анатолий Передреев написал вдохновенное стихотворенье "Дни Пушкина":