Кристоф Доннер - Король без завтрашнего дня

• Название: Король без завтрашнего дня
• Автор: Кристоф Доннер
• Издательство: Рипол Классик
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-386-01855-9

Так кто же на самом деле является истинным убийцей Людовика XVII, узника из Тампля, сына Марии-Антуанетты, «ненавистной австриячки», окончившей свою жизнь на эшафоте?

Этим вопросом задается главный герой романа писатель Анри Нордан вскоре после того, как берется за создание сценария фильма, посвященного судьбе этого ребенка, ставшего еще одной кровавой жертвой французской революции.

Его главным подозреваемым становится Жак-Рене Эбер, любимый автор санкюлотов, редактор самой скандальной газеты эпохи всеобщей свободы и всеобщей гильотины. Удастся ли Нордану узнать правду?

История французской революции после прочтения этой книги уже никогда не станет для вас прежней.

---

Она почувствовала замешательство, когда он ее не узнал — она каждую неделю появлялась на телеэкране, в единственной литературной передаче, достойной такого названия. Это потому, что он не любит женщин, сказала она себе, но потом, глядя, как он здоровается с другими знаменитостями, поняла, что тех он тоже едва знает, лишь притворяется. Он не физиономист, подумала она. Хотя, перехватив его взгляд, устремленный на официанта-араба, она поняла, что Анри, по крайней мере, способен уловить разницу между красивым парнем и тунцом, которого тот несет на подносе. И принимать комплименты, как выяснилось, он тоже умел. Он был восхитителен, когда умел преодолеть собственную застенчивость, удивление и почтительность при виде звезд — это она тоже отметила.

Совершив свой круг почета, Анри сел на диван в гостиной рядом с ней и больше его не покидал.

Дора была ошеломлена тем, с каким напором он заговорил с ней о ее проекте, Анри смотрел на нее, не отрываясь, так пристально, что она почувствовала — ее проект и впрямь может осуществиться.

Она взяла еще бокал шампанского, открыв некоторые тайны своего тела, ослепившие Анри, коснулась его руки.

— А чем вы сейчас занимаетесь? Работаете над новой книгой?

— Да. Очень печальной и очень короткой.

— Печальной? Почему?

Из его книг она читала только юмористические — даже слишком забавные, чтобы принимать их всерьез. С чего бы ему вздумалось написать печальную книгу?

— Потому что это ведь печально — быть покинутым, нет?

— Ах, вот как.

— Да, представьте себе, это очень печально.

— Снова автобиографическая история?

— Почему снова? Нет, я как раз решил сменить жанр.

Думая о печали этого покинутого человека, Дора почувствовала себя странно счастливой — но именно в этот момент зазвонил ее мобильный телефон. Она заколебалась. Тем не менее она ответила человеку, который ждал ее целый час. Ему уже надоело ждать: завтра утром он должен был идти на работу в свое министерство.

— Он что, министр?

— Почти. Заместитель.

Однако она все же почувствовала, что должна поехать на свидание, чем огорчила Анри.

— Созвонимся.

Десять дней спустя она действительно позвонила. И в тот же вечер они встретились в бистро «Голубой поезд».

Она быстро расправилась с оливками, и Анри заказал новую порцию.

— Как ваш роман, печальный и короткий? Вы к нему уже приступили?

— А почему вы решили, что это роман?

— Если речь идет о смене жанра, то вряд ли это короткий рассказ…

Вопреки ожиданиям, она прочитала его книгу, хотя одного названия было бы ей достаточно. Журналисты обычно не утруждают себя чтением книг. Однако если они их все же читают, то только и делают, что выискивают в них темы для своих статей и передач, одновременно спрашивая себя, с какой бы еще книжонкой этого несчастного писателишки можно ассоциировать его собственную жизнь. Они не столько читают, сколько охотятся за сенсациями.

— Представьте себе, со времени нашей встречи произошло множество событий, и я все бросил. Я больше не пишу книг, ни автобиографических, ни от третьего лица. Я перешел к киношникам. Меня попросили написать сценарий о Людовике XVII.

Анри заметил, что Дора слегка покраснела, и спросил себя, из-за чего. Может быть, она ожидала, что он предложит ей роль Марии-Антуанетты?

Или, возможно, она покраснела от досады, из ревности, потому что думала о своей телепередаче, по поводу которой у него даже не нашлось времени ей написать.

— Сценарий о Людовике XVII? Замечательно… Но… это ведь тоже имеет отношение к писательству.

— Это как раз нечто совершенно противоположное. Слова в кино обречены на то, чтобы исчезнуть в действии, написанное подчиняется изображению и звуку. А писательство, по сути, это именно то, что сопротивляется образности, воображению. Поэтому я всегда терпеть не мог сценарии, потому что нужно было воображать. Все свои фильмы я снимал без всякого сценария.

— Значит, вы сами снимали фильмы…

— Я писал об этом в своих книгах.

— Я помню, но мне казалось, что это вымысел.

— Так или иначе, на этот раз я с головой ушел в работу. Целыми днями просиживаю в Библиотеке Франсуа Миттерана. Вначале я это делал из некоторого снобизма, потом понял, что там действительно лучше работается. Дорога к библиотеке — это просто кошмар: лестницы, продуваемые всеми ветрами, а в грозу так и вовсе непроходимые. «Деклинаторы» бездействуют, эскалаторы остановлены и покрыты противоскользящими дорожками, которые становятся все грязнее и грязнее… Нечего сказать, достойный путь в одну из крупнейших библиотек мира! Когда я поднимаю глаза к этим четырем башням, этим монстрам из стекла и бетона, уродливым по форме и цвету, которые по идее должны изображать раскрытые книги, но на самом деле совершенно на них не похожи, я говорю себе: «Вот уж поистине архитектурная катастрофа!» Я думаю о самых крупных политических скандалах республики, о самолетах-разведчиках, которые так никогда ничего и не разведали, о бойнях в Ла Виллетт, где никого не убили, и сравниваю это с «делом об ожерелье», потому что Мария-Антуанетта никогда ожерелье не носила.

— И отсюда вы делаете вывод?..

— Никакого. На самом деле я не знаю, какой отсюда можно сделать вывод. Когда я был моложе, я ходил в Национальную библиотеку на улице Ришелье. Чудесное место: залы, обшитые деревянными панелями, матовые лампы, потрепанные карточки, каллиграфически выписанные шифры — и этот приглушенный гул, с легким оттенком тщеславия, поднимавшийся от пюпитров… Когда я впервые туда попал, мне тогда показалось, что я по-настоящему приобщился к знаниям — там, в мозговом центре всего мира, в окружении мудрецов. И вот теперь я восхищаюсь Библиотекой Миттерана по тем же самым причинам. Когда я оказался внутри, то сейчас же забыл об архитектурном кошмаре снаружи. Нигде нет таких вежливых сотрудников, как Библиотеке Миттерана. Нигде не работают так хорошо и быстро. Мне приносят самые настоящие сокровища — только за то, что у меня есть читательский билет. Я не могу удержаться от мысли, что мог бы украсть их. Такие мысли всегда невольно возникают, когда держишь в руках сокровище. В музеях, в больших библиотеках… не знаю, как вы, Дора, но я думаю об этом все время. И когда я обнаруживаю, что какая-то страница вырвана, я испытываю шок и тут же сообщаю об этом варварстве — как будто мне было нанесено персональное оскорбление.

Анри отчетливо представлял, что вот так и закончит свои дни: переходя от одной книги к другой, без определенной цели, забросив все планы собственных книг, которых он никогда не напишет, — смиренный старец, укрощенный массой чужих сочинений, наконец воспользовавшийся всем тем, что они хотели ему сказать.

Дора и Анри перешли с кресел на банкетку, продолжая пить белое вино и есть зеленые и черные оливки. Они чувствовали, что этот вечер, ритмизированный потреблением вина в бокалах, которые они поднимали одновременно, и упругих оливок, станет незабываемым для обоих.

Все, что, как Доре казалось, она знает о жизни Анри из его книг, теперь, по его рассказам, выглядело совсем другим. Рядом с ней был другой Анри Нордан, оставивший свой имидж писателя, менее привлекательный, но более необычный, — это было разоблачение, разочарование, но вместе с тем и большое облегчение. После нескольких бокалов вина ей было уже окончательно наплевать на его книги — в конце концов, писателей она перевидала в своей программе больше чем достаточно. Ей хотелось побыть в компании обычного мужчины. Когда Дора сказала Анри: «Вы мой любимый писатель», — она даже не подозревала о последствиях, прекрасно сознавая в глубине души, что очень скоро другой «любимый писатель» займет его место. Но вот Анри, судя по всему, решил, что никаких других «любимых писателей» больше не будет. Она сама поставила его на пьедестал, и он дал ей понять, что там и останется. Это по-настоящему очаровывало ее, ибо она была очарована. Анри это знал и именно к этому стремился: не соблазнить ее, а очаровать своей историей о Людовике XVII, своим сценарием, а не своими книгами и еще меньше — своими фразами, ибо фразы, говорил он, это лишь слепки с живых образов, нужны не фразы, а состояния, вибрации, плоть. Дора то и дело касалась его пальцев, его руки, предплечья, она постоянно его трогала; да, говорила она, и у меня то же самое, мне тоже нужны живые прикосновения. Ее завораживало зрелище того, как он буквально погружается в свою историю — он не рассказывал ее, а словно смаковал, пожирал с жадностью огра, — и дух трагического, ревущего сострадания и отмщения, и эффект живого присутствия, физического присвоения, немного театральный, подогреваемый бокалами белого вина, и перевоплощение в страдающего ребенка из Тампля, принятие на себя его мучений.

— Мы покажем события так, как они происходили на самом деле — например, когда двадцать первого января Людовик XVI взошел на эшафот и сам расстегнул воротник рубашки. Он не хотел, чтобы ему связывали руки за спиной, он обратился к толпе, но барабаны Сантерра заглушили его голос, и тогда он воскликнул: «Я невиновен!» Его пытались заставить замолчать, его связали, он кричал и отбивался, это было невыносимое зрелище. Священник произнес, указывая ему на крест: «Сын Святого Людовика, поднимайтесь на небо!» И вот он на плахе, толпа подбодряет палача Самсона, голову отрубают, она падает в корзину, Самсон поднимает ее за волосы и показывает ликующей толпе, которая лезет на эшафот, и каждый стремится первым намочить свой платок в крови короля.