Энн Брашерс - Имя мое — память

• Название: Имя мое — память
• Автор: Энн Брашерс
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-64330-1

Дэниел помнит все свои предыдущие жизни, помнит людей, которые его окружали, и события, в которых ему пришлось участвовать. Но в каждой из жизней, кем бы он ни родился и на каком континенте ни жил, он остается верен своей любви — они с Софией, как бы ее ни звали в очередной жизни, всегда вместе. Ни многочисленные разлуки, ни страшные потрясения, ни даже смерти не смогли заставить Дэниела забыть о ней.

Но именно когда София наконец готова узнать тайну их общего прошлого, вмешивается таинственная сила, которая уже не раз мешала им быть вместе…

---

Бен смотрел на меня с любопытством.

— Это Константинополь? Знаю, что ты должен был пробыть в том регионе какое-то время. Это было раньше? Наверное, в Греции?

Я анализировал его слова. Может быть, подошло бы обычное толкование?

— Я не ходил в Константинополь… на этом флоте, — медленно вымолвил я.

— Я не имею в виду тебя теперешнего, но прежнего. Я, например, до Неаполя родился в Иллирии, а до того — в Ливане.

Я затаил дыхание, не совсем понимая, сплю ли я, бодрствую или умер. Моряки любили рассказывать про заколдованные участки моря, сводившие с ума нормальных людей. Я вдруг забеспокоился, не дурачат ли меня.

— Не понимаю, о чем ты, — произнес я.

Голос мой звучал так напряженно, что я едва его узнал.

У Бена было простодушное лицо.

— Я почти не встречал таких, как ты… как я… почти не встречал. Я приходил на эту землю много раз. Может, я ошибаюсь, но, думаю, нет.

— Как ты?

— Как я в смысле памяти. Люди редко помнят то, что происходило до их рождения. Некоторые могут вспомнить лишь одну или две прошлые жизни, а у других остаются лишь обрывки воспоминаний. Но у тебя, полагаю, память глубокая.

Я огляделся по сторонам, чтобы удостовериться, что мы одни. А потом поднял взгляд к луне и звездам, как бы устанавливая с ними связь.

— Да, ты прав, — сказал я.

Бен кивнул. Я не заметил в его глазах торжества. Он никогда в этом не сомневался.

— Половина тысячелетия. Или больше?

— Да, примерно так.

— Где ты начинал свой путь?

— Впервые я родился близ Антиохии.

— Это логично, — откликнулся он, глядя поверх моей головы на восток, где солнце только-только начинало подниматься из океана.

— В каком смысле?

Бен отмахнулся от какой-то мысли и вновь остановил взгляд на мне.

— Уже почти рассвело.

Этим он хотел сказать, что в любой момент придет наша смена. Его лицо выражало сочувствие. Бен догадался, что для меня завершение разговора более мучительно, чем было его начало.

— Как ты узнал? — воскликнул я. — Обо мне?

— Не могу толком объяснить. Просто… я знал.

Вот так я выяснил о необыкновенных способностях Бена, почти не имея возможности раскрыть их до конца.

Бен очень стар. Неизвестно, сколько он прожил. Иногда я думаю, что он, подобно Вишну, держит в голове всю историю человеческого опыта, но я не уверен, что сам он знает, когда появился на земле. Однажды он рассказывал мне, что его первое воспоминание было связано с перекрытием реки Евфрат, но в воспоминаниях такого рода он скорее руководствуется эмоциями, чем фактами. Если Бен действительно держит в голове нашу историю, то, боюсь, она была вверена скорее поэту, чем историку.

— Все это в итоге метафора, не так ли? — однажды сказал он с мечтательным выражением лица.

— Разве? — усмехнулся я.

Бен настолько стар, что его память устроена не так, как у всех. Даже не как у меня. Много позже он стал большим поклонником Льюиса Кэрролла. Он любил также Упанишады,[2] Аристофана, Чосера, Шекспира, Тагора, Уитмена, Борхеса, Э. Б. Уайта и С. Кинга. Когда я донимал его расспросами о том, как он узнал о чем-то, чего знать не мог, Бен процитировал Кэрролла: «Плоха та память, которая обращается только назад».

Однажды он сказал мне, что считал своим первым именем имя Дебора, но не был в этом уверен. Зная, насколько важным для меня стало мое имя, я спросил его, не хочет ли он, чтобы я называл его тем именем, но он ответил: нет, он уже не Дебора.

Мы с Беном совершили три морских перехода и имели возможность обсудить многое. Третье и последнее путешествие состоялось в Александрию, что побудило Бена высказать забавные отрывочные наблюдения по поводу Юлия Цезаря, Марка Антония и Клеопатры, а также Птолемея — ее мерзкого младшего брата, бывшего притом ее мужем. Я осознал, что не стоит пытаться понять в буквальном смысле механизм его прошлого или памяти. Прямой вопрос никогда не порождал прямого ответа. (Позже одной из его любимых строчек из Эмили Дикинсон стала: «Всю правду скажи — но скажи ее — вкось».) Слушать его причудливые восхитительные рассказы было настоящим наслаждением.

Бен отличался самым жизнерадостным нравом среди известных мне моряков и искренней преданностью своему непритязательному труду. Никогда я не видел, чтобы человек был так поглощен завязыванием узла. Вероятно, самым тяжелым переживанием моей жизни на море было узнать о том, что где-то на темных задворках Тиры Бена избили до крови два пьяных копьеносца. Он так и не приобрел подходящий для матроса темперамент.

После третьего путешествия он исчез, и мы увиделись только через несколько сот лет, но ранее у нас состоялся разговор, надолго оставшийся в моей памяти.

Однажды тихой ночью в сотне лиг от побережья Крита я принялся рассказывать ему о Софии. Вспомнил о первой роковой встрече и поведал Бену обо всех последующих. Не могу описать волнение, которое испытывал при общении с человеком, похожим на меня, — ведь с большинством людей я почти не делился своими переживаниями. Не заботясь об объяснениях и оправданиях, я перескакивал с одного места своей долгой истории на другое. Чувствовал себя пианистом, который был вынужден играть на немногих белых клавишах в середине, но которому наконец разрешили пробегать пальцами по всей клавиатуре.

Я окончил рассказ нашей недавней встречей в маленьком домике Софии у подножия утеса в Центральной Анатолии, когда я был ребенком. Однако Бен постоянно возвращался к той части моей саги, где упоминался Иоаким. Он снова и снова просил меня повторить ее.

Мне это порядком надоело. Хотелось говорить о Софии, а не о брате. Но Бен требовал все детали моей истории, начиная с вражды в моей первой жизни и заставляя меня вспоминать каждую подробность моей смерти от удара кинжалом, последовавшей через две сотни лет. Он закрывал глаза, словно видя все это воочию.

— Слава богу, все кончено, — сказал я наконец. — Нет никакой причины снова о нем думать.

Для людей вроде нас жизнь очень долгая. Такая долгая, что трагедии забываются. В то время я думал именно так.

Бен согнулся, охватив лоб руками. Мне показалось странным, что он раскачивается из стороны в сторону. Я знал, что он способен искренне сопереживать ближнему, но это было уж чересчур.

— Бен, все не так плохо. Это ведь одна жизнь из многих. Мы идем вперед. Прощаем и забываем. По крайней мере, я прощаю, а он забывает.

Бен поднял голову и внимательно посмотрел на меня. Я привык к его особенному взгляду, но в тот раз взгляд был омрачен чем-то таким, чего я прежде не замечал.

— Ты считаешь, он забудет?

— Что?

— Я верю, что ты его прощаешь, но ты уверен, что он забудет?

— Уверен, что он давным-давно умер, — поспешно произнес я. — Его нет в живых по крайней мере лет сто. В новой жизни я с ним пока не сталкивался, но, полагаю, в будущем меня ожидает подобная неприятность.

Я надеялся, что мой несерьезный тон прогонит с лица Бена тревожное выражение, однако этого не произошло. Мне становилось не по себе.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Ты уверен, что он забудет?

— Все забывают! — воскликнул я.

— Нет.

— Не ты или я, но все прочие. — Я пристально всматривался в Бена, тщетно пытаясь уловить в его взгляде прежнюю жизнерадостность. — Тебе что-нибудь известно? — с нетерпением и досадой спросил я.

— Не знаю, но думаю, — медленно промолвил Бен. — Я думаю о нем, и мне кажется, он не способен забыть или простить.

— Почему? Иоаким не проявлял никаких признаков этого. Он жил, как человек без истории, — возразил я. — Память встречается редко, не так ли? Почти за пятьсот лет ты — единственный человек с памятью из тех, кого я встречал. А ты, совсем его не знающий, считаешь, что она у него есть?

Мне хотелось, чтобы Бен рассердился, но он оставался спокойным. Я надеялся, что он поспорит со мной, но он этого не делал.

— Ты думаешь, кто-нибудь знает, что ты обладаешь памятью? — спросил он. — Полагаешь, твой брат знает про тебя?

Я замер, охваченный ужасом. Иоаким имел отношение к катастрофическим событиям моей первой жизни. Если я способен восстановить в памяти эпизоды того времени, то почему он не может? Я молчал. Спорить с Беном я не мог. Не хотелось размышлять о том, что это означало для меня и Софии, где бы она ни находилась.

— Надеюсь, я ошибаюсь, — произнес Бен с сочувствием. — Но он помнит.

На протяжении многих лет я часто надеялся, что Бен окажется не прав. Но, к несчастью, он никогда не ошибается.

Думая о том периоде, когда служил моряком, я часто вспоминаю одного пса по кличке Нестор, которого знал когда-то в Венеции. Это был бродячий пес, дворняга, и я, бывало, кормил его, приплыв из путешествия. Пес был очень умным. Сколько бы времени я ни отсутствовал, он всегда встречал мой корабль и приветствовал меня. Однажды мы взяли Нестора на борт, чтобы он уничтожил крыс во время перехода к двум испанским портам, где свирепствовала чума. Он великолепно справился с заданием. Я по-настоящему любил эту собаку.