Леонид Жариков - Судьба Илюши Барабанова

• Название: Судьба Илюши Барабанова
• Автор: Леонид Жариков
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1985

Дорогой друг!

Перед тобой третья, заключительная книга трилогии о революции писателя Леонида Жарикова.

Если в первых двух книгах — «Повесть о суровом друге» и «Червонные сабли» — перед тобой проходили вдохновенные события революционной поры, то здесь, в повести «Судьба Илюши Барабанова», автор рассказывает о том, в какой жестокой борьбе рождалась первая в мире Республика Труда, как было трудно утвердить власть рабочего класса.

В образах двух братьев — Илюши и Вани Барабановых, героев этой повести, отражена судьба тех первых комсомольцев, чьей кровью и жертвами победно утверждена на земле власть трудящегося человека — Советская власть.

---

Илюше было так хорошо с Евгением, как ни с кем. Разве только с Ваней…

Пошли в сад. Там Илюша показал выстроганную им деревянную саблю.

— А что? — одобрительно сказал чекист. — Вполне подходящее. Сейчас мы для нее ножны смастерим. Подай-ка вон тот кусок жести.

Дедушка несколько раз выходил в сад, словно по делу, а сам наблюдал за сыном и приемышем. Видя, как Евгений внимателен к мальчику, чувствовал себя виноватым.

— Отец, есть у нас наковальня? — окликнул Евгений.

И старик, тяжело дыша, быстро притащил кусок рельса и гвозди для заклепок.

Случайно заглянув в сад, бабушка была удивлена: ее старик вместе с мальчишкой и сыном клепали жестяные ножны для детской деревянной сабли. Они были так увлечены работой, что бабушка решила не мешать и потихоньку удалилась.

Евгению постелили в зале. Дедушка Никита вынес на чердак несколько икон, отнес их в мешке, чтобы никто не видел. Евгений хитровато подмигнул Илюше, указав на «похудевший» иконостас: дескать, наша берет — богов выселяем!

В доме было душно. Перешли на сеновал. Дедушка постелил ребятам старый армяк, принес подушки и одно одеяло на двоих.

Хорошо было лежать на душистом сене. Пели сверчки, в открытую дверь виднелись далекие звезды.

Разговаривали вполголоса. Евгений рассказывал про войну, про то, как боролся с бандами Махно, и дал пощупать сабельную рану на плече. Илюша вспомнил изувеченные руки Сережки, но ничего не сказал.

— Горя у нас еще много, — продолжал Евгений. — Видишь, опять беда: в Поволжье засуха, да такая, что подумать страшно.

Илюша стал рассказывать о себе. Вспомнил случай с крестиком, похвалился дружбой со Степой. А про голод Илюша тоже знал. Он поведал, как встретил в бору семью с Поволжья, как отдал Мустаю дедушкин пиджак, а его за это выгнали из дому.

Слушая исповедь мальчика, Евгений вспомнил о разладе с отцом. Хорошо, что теперь это позади…

— Я знаю, Илья, что здесь тебя обижают. Но поверь: родители мои люди не злые. Их придушил страх перед бедностью. Они боялись ее больше всего на свете, потому что раньше каждый думал только о себе и никому не было дела до того, беден ты, болен или голоден. И вот отец построил дом и решил, что в этом все счастье человека. А мы с тобой ленинцы, коммунисты и боремся, чтобы не было бедных и богатых, а народ жил единой дружной семьей…

— Коммуной, да? — спросил Илюша, блестя во тьме счастливыми глазами.

— Коммуной, Илюша.

«Удивительное слово „Коммуна“, — думал Илюша. — Почему оно манит к себе одних и вызывает злобу у других?»

— Дядя Женя, расскажите про Коммуну.

И мальчик услышал волнующий рассказ о первой рабочей республике — Парижской коммуне. Впервые узнал он, что «коммуна» — слово французское и означает «общий». И Ваня говорил — нельзя только себе заграбастывать, а надо о людях думать.

Затаив дыхание слушал Илюша о том, как французские рабочие первый раз завоевали власть. Но они были доверчивы, и буржуи воспользовались этим, окружили вооруженный народ и утопили Коммуну в крови. Больно было слушать, как богачи кололи рабочих штыками, расстреливали прямо на улицах Парижа. Раненых заковывали в цепи и вели сквозь толпу буржуев, а те плевали им в лица, выкалывали зонтиками глаза. До последней капли крови бились коммунары. И один из них сказал товарищам: «Если погибну, исполните мою последнюю просьбу, заверните мое тело в красное знамя». Илюша чуть не заплакал, вспомнив, что его отца тоже привезли покрытого знаменем и так похоронили…

— Вместе со взрослыми бились за Коммуну дети рабочих. Их тоже расстреливали. А когда раненых вели по улицам, буржуи кричали: «Бейте их, они не верят в бога!» Об этом песни сложены. Мы у себя в части спектакль ставили, и я помню одну до сих пор. Хочешь, прочитаю?

Коммуна! Слушайте, друзья,
        Вот что оно такое.
Хочу сказать об этом я
        Всем маленьким героям.
Коммуна — значит братски жить,
        А вырастим — тиранов бить!
Да здравствует Коммуна!
        Ребята,
Да здравствует Коммуна!

Евгений приподнялся на локте и заглянул в лицо Илюши — не заснул ли. Но тот молча лежал с открытыми глазами. Светало, замолкли сверчки, и в открытую дверь видны были поблекшие звезды Большой Медведицы.

— Я знаю, Илья, что многое из того, о чем я говорил, пока не очень тебе понятно. Запомни одно: Коммуна — эта твоя жизнь, твое будущее, твоя судьба. И что бы с тобой ни случилось, где бы ты ни был, борись за бедных и угнетенных. Это будет означать, что ты бьешься за Коммуну.

3

С приездом Евгения дом наполнился веселыми голосами, исчезла гнетущая тишина, прекратились ссоры. По вечерам мирно пили чай в саду. Дядя Петя и Евгений затевали возню: кто кого поборет. Илюша наваливался сверху.

— А не пойти ли нам на рыбалку? — сказал Евгений.

С вечера накопали червей, приготовили удочки.

Из дому вышли в полночь. В темноте спустились с горы к Яченке, миновали мельницу, а дальше через луг направились к бору, где он примыкал к берегу Оки.

Когда пришли на место, уже рассвело. Молочный туман стоял над рекой. С верховьев шли плоты; с середины Оки доносились голоса, виден был огонь костра, плывущий вместе с плотами. Потом послышалась негромкая песня.

Вокруг было красиво: река струилась, вся розовая в отблесках зари, даже туман порозовел, и сосны на берегу, и лодка-душегубка, и прибрежный песок.

А плоты шли и шли вниз. Песня становилась громче, она плыла над рекой, тихая, задумчивая и такая неожиданная в этот ранний час:

…Там, вдали за рекой,
Зажигались огни,
В небе ясном заря догорала.
Сотня юных бойцов
Из буденновских войск
На разведку в поля поскакала…

Евгений весело крикнул в туман:

— Эй, на плотах!

Из тумана кто-то поднялся. Он так и проплывал мимо, погруженный по пояс в туман. Потом помахал рукой в сторону берега и ответил:

— Пламенный привет рыбакам! Хоть ерша выудили?

— Не поймали рыбу-щуку, поймали кита, — отшутился Евгений.

Глядя на уплывающего человека, Илюша порывисто взял Евгения за руку:

— Я его знаю. Это Митя Азаров.

Евгений держал перемет, который запутался в речной тине. После Илюшиного возгласа он бросил снасть и стал вглядываться в туман. А потом на всякий случай он крикнул:

— Азаров!

— Эге!

— Это ты, Митька?

На плоту было трое; все поднялись и смотрели в сторону берега. Потом первый отозвался:

— Женька, шут полосатый, неужто ты?

Плот относило, раздумывать было некогда, и Митя Азаров, как стоял одетый, прыгнул в реку. Сначала его не было видно, лишь доносились из тумана всплески. Потом он появился у берега и мокрый, обрадованный неожиданной встречей, пошел к Евгению.

— Ты что, с неба свалился? — И друзья обнялись.

— А я к тебе вчера забегал. Сказали, на сплав уехал.

— Целую неделю плоты гоним. Кем только не приходится быть: и агитатором, и огородником, и, как видишь, плотогоном.

Рыбалка сорвалась. В разговорах не заметили, как дошли до дома Дунаевых. Бабушка встретила Митю сдержанно.

— Здравствуй, мать, — приветствовал он ее. — Дождалась сынка? То-то же! Комсомолец в огне не сгорит и в воде не утонет… Правда, сам я сегодня чуть не утонул…

Илюша не отходил от Евгения. Они устроились на диване. Митя сел на край стола.

— Ну, рассказывай, где воюешь? Письмо насчет вот этого огольца, — Митя кивнул в сторону Илюши, — получил весной, а ответил, сам знаешь, через полгода. Но ты меня не ругай, дел невпроворот. Хозяйство в разрухе. Голодно. Детишки без отцов и матерей. Открыли бесплатную столовую, да ведь это капля в море. Кончай-ка, Женька, службу и возвращайся в ячейку. Комсомольцев в городе маловато, а нэпманы распоясались. Кстати, и твои родственнички Каретниковы магазин открыли.

— Знаю, — усмехнулся Евгений. — Виделись вчера, поговорили по душам…

Бабушка увидела Митю сидящим на столе спиной к иконам и осуждающе покачала головой. Но дедушка Никита погрозил ей пальцем: дескать, молчи, не мешай людям разговаривать. Он даже принес из кладовой махорки — сам не курил, но табачок про всякий случай имел.

— Вот это лафа! — обрадовался Митя, оторвал угол старой газеты и свернул такую большую козью ножку, что через минуту вся комната окуталась синеватой мглой. Боги с иконостаса тускло поглядывали сквозь дым.

— Расскажи, как поживает наш дружок? — спросил Евгений.

— Ты про Сережку?

— Про него. Правда, что он с фронта без рук вернулся?

— Жалко парня, но и зло на него берет. Недавно знаешь какой он выкинул номер? Собрал на базаре всю голытьбу и приказал всем частным торговцам платить этим людям контрибуцию. Говорит, они за вас, гадов, кровь проливали, а вы опять разжирели!