Эдуард Хруцкий - Этот неистовый русский

• Название: Этот неистовый русский
• Автор: Эдуард Хруцкий
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

«…Но что такое? Чемпион отлетел к канатам. Вслед за ним шагнул русский. Удар! Чемпион согнулся, бессильно опустив руки. Ещё удар! Гордость Франции лежит на полу». Впервые никому не известный русский боксёр победил прославленного французского спортсмена. Затем имя Аркадия Харлампиева узнал весь спортивный мир. Этот неистовый русский повергал кумиров многих стран.

Тяжела и сложна была жизнь Харлампиева. Царская Россия, Франция, Германия, буржуазная Эстония — куда только не бросала жизнь этого человека! Однако вся его жизнь, всё его творчество были посвящены служению русскому народу, социалистической России.

---

Аркадий встаёт, двумя руками одёргивает курточку.

— Значит, так, — цедит слова латинист, — следовательно, Харлампиев Аркадий просклоняйте мне слово «homo», что значит «человек». Нуте-с.

Как же надоели эти мёртвые языки!

Но что делать, он начинает: Хомо, хоминис, хомини, хоминем, хомине…

— Садитесь, хватит. Следующий Бадейкин Сергей. Нуте-с.

Голос латиниста, липкий, как патока, заполняет класс. Тоска!

Зато Аркадий отдыхает на уроках истории и литературы. Историю преподавал вечно всклокоченный, в сюртуке, обсыпанном пеплом, учитель Трубников. Он ходил вдоль доски, бросал слова, как комья глины. Он лепил ими живые статуи Ивана Грозного, Шуйского, Малюты. От негодования голос его прерывался, когда он рассказывал о походах Лже-Дмитрия. Иногда Аркадию казалось, что Трубников и есть тот последний русский ратник, уходящий из горящего Смоленска, бросивший сломанную саблю.

Но особенно любил Аркаша преподавателя рисования — Ильина. Высокий, стройный, он ходил в штатском, наглухо застёгнутом сюртуке. Ильин был предельно вежлив и приветлив. От него исходила необыкновенная доброта к людям.

Однажды Аркаше надоело рисовать бесконечные гипсовые головы, и он нарисовал дорогу, двух ратников и за их спинами горящий город. Ильин долго, прищурив глаза, рассматривал рисунок, потом улыбнулся, положил его на парту и отошёл молча.

А в воскресенье в доме Георгия Яковлевича поязился неожиданный визитёр. Аркаша никогда не видел учителя таким. Он был в просторной блузе, рубашке с мягким воротником и чёрным барахатным галстуком.

Он долго разговаривал с отцом. Пили чай. Потом долго гуляли по берегу Днепра. Когда Ильин ушёл, Георгий Яковлевич погладил сына по голове.

— Молодец. Евгений Семёнович сказал, что ты можешь стать настоящим художником.

Теперь у Аркаши появилось второе большое увлечение — рисование. Но, говоря о втором, мы совсем забыли рассказать о первом. Оно было традиционно для семьи Харлампиевых, где все мужчины славились завидной силой.

Тогда ещё в обиходе не было слов «спорт», «физкультура». Ещё только нарождалось первое в Москве русское гимнастическое общество. Всех, кто хотел стать сильным и ловким, звали гимнастами. Семья Харлампиевых была семьёй смоленских гимнастов. Георгий Яковлевич недаром был первым кулачным бойцом.

Он и сыну привил любовь к атлетизму. С раннего детства Аркаша в любое время года обливался холодной водой, подтягивался на импровизированном турнике. В шестом классе гимназии он уже играючи много раз поднимал ядро, найденное в старой крепости.

Георгий Яковлевич не мог нарадоваться на сына. Аркадий был не по годам крепким, он уже совершенно спокойно укладывал на обе лопатки здоровых грузчиков с днепровских пристаней.

Грузчики были мужики здоровые. Их староста — Ипат Звонарёв, один спокойно сносил с борта на берег пианино. С ним Аркадий не боролся — не хватило бы силёнок, но с молодыми ребятами пробовал. Здесь его выручала совокупность силы и ловкости. Грузчики хоть и были здоровы, но малоподвижны, неуклюжи. Аркаша ужом вертелся в их сильных руках и, уловив удобный момент, сам переходил в атаку и бросал противника на землю.

— Молодец твой сынок, Егор Яковлевич, ай молодец! — восхищался скупой на похвалу староста Звонарёв.

Каждый гимназический год Аркадий с нетерпением ждал летних каникул. Летом Георгий Яковлевич забирал его с собой на конную ярмарку в Гжатск. Там они останавливались в доме давнишнего друга отца — учителя начальной школы Александра Матвеевича Коломина, долго пили чай вечером на открытой веранде, потом уходили спать в мезонин. Аркадий засыпал, предчувствуя радостный, необычно интересный день.

Ярмарка начиналась задолго до базарной площади. За несколько улиц она встречала людей весёлым гамом: ревели трубы балаганов, надрывались гармошки, конское ржание сливалось с пронзительными воплями зазывал. Пожалуй, нет ничего интереснее и пестрее конских ярмарок. И кого только не увидишь здесь! Вот цыган чёрный до синевы, рубаха красная порвана, а сапоги лаковые бутылкой, в ушах серьги золотые, рукой в перстенях тянет красавца коня. А тот упирается, мотает точёной головой, перебирает ногами в чулках. Чувствуется — не его конь. Ворованный. То-то пристав на цыгана из-под козырька глазами зырк, зырк. Но как докажешь? Не пойман — не вор.

А вон там с невозмутимым видом стоят тяжелоногие немецкие гунтеры, незаменимые в работе, и орловские рысаки, тонконогие, с горящими глазами, и стройные чистокровные арабы, и спокойные рысаки английских кровей, и даже верблюд. Чёрт знает, как он сюда попал!

Вокруг пропасть разного народа. Помещики, купцы, кавалерийские ремонтиры, цыгане и просто такие, что за кошельком внимательно следи.

Аркадия увлекала, ошарашивала эта пестрота. Может быть, именно тогда и проснулся в нём художник. Этот калейдоскоп красок и лиц, море звуков, которое, имело свой собственный колер, заставляли его вечерами, на память делать эскизы головы цыгана, лошади с гордо вытянутой шеей, балагана с зазывалой на балконе.

Он стеснялся брать с собой акварель и альбом, поэтому старался запомнить всё увиденное за день.

Приближался конец ярмарки. Уже гуляли в кабаках барышники, уже в кровь избили двух конокрадов, уже охрипли балаганные зазывалы и даже одуревшие от жары и непрекращающегося гомона городовые без прежней строгости поглядывали на гуляющих.

Георгий Яковлевич в уездной земельной управе заканчивал составление актов о приёме конского поголовья для Смоленского племенного завода. Завтра они с Аркадием должны уезжать домой.

За все десять дней отец и сын впервые вместе пошли прогуляться по ярмарке.

— Господа! Почтеннейшая публика! Сейчас состоится несравненный чемпионат по французской борьбе между чемпионом России и Берлина — Алексеем Кречетом и борцом инкогнито Чёрной маской! Спешите! Спешите! Вход полтинник! — ревел в жестяную трубу зазывала.

— Давай, папа, посмотрим. Я ведь этого никогда не видел. Интересно.

— Это не очень интересно, Аркаша. Да и какие борцы приедут в такую дыру! — Но, взглянув в умоляющие глаза мальчика, подошёл к кассе.

Сквозь рваный шатёр балагана пробивалось солнце. Манеж, посыпанный грязными опилками, старые скамейки. Потрёпанная занавеска отделяла манеж от кулис. Внезапно надрывно и хрипло заиграл граммофон. На манеж вышел невысокий человек в лоснящемся от старости фраке. Неведомые орденские знаки, очевидно купленные по дешёвке на каком-то рынке, звоном отсчитывали каждый его шаг.

— Начинаем наше представление!

Замолкший на секунду граммофон заиграл вновь, и на манеж выскочили гимнасты.

Аркадий почти не смотрел на арену. Он ждал борцов. За гимнастами появился старик с дрессированными собачками, потом девочка-наездница, в конце первого отделения какой-то толстый человек, покраснев от натуги, поднимал гири. И наконец штальмейстер объявил:

— Матч-турнир за звание чемпиона Западной России и обладание почётным кубком. Чемпион Варшавы, Вены, Берлина, Тифлиса и Эривани Андрей Кречет и неизвестный борец Чёрная маска.

Граммофон заскрипел что-то уж совсем устрашающее, и на арену вперевалку вышли борцы. У каждого через плечо ленты, на них чего только нет: и звёзды, и медали, и треугольные жетоны.

— Жулики, вот жулики! — засмеялся Григорий Яковлевич, — Ты только подумай, сынок, ведь я же Кречета знаю, мы с ним когда-то в гимназии учились. Это не Кречет. Взгляни внимательно на них. Какие это борцы, вместо мускулов один жир!

Граммофон затих. Надсадно ударил барабан. Борцы, скинув регалии, начали сходиться. Аркадий не успевал следить за мостиками, захватами, двойными нельсонами. Борцы работали уже минут пять, наконец мнимый Кречет бросил противника, балаган заревел, ещё минута… Но Чёрная маска вырвался и поймал Кречета на двойной нельсон. Гигант грузно рухнул на ковёр.

— Лопатки! — крикнул арбитр. — Победил Чёрная маска!

К борцу торжественно подошёл хозяин балагана и вручил ему огромную серебряную вазу, жёлтый треугольник жетона и столбик золотых монет. Чёрная маска что-то зашептал хозяину.

— Почтеннейшая публика! Неизвестный чемпион под чёрной маской вызывает бороться любого из вас. Залог — три золотых. Победитель получает всё!

— Пойти, что ли? — спросил рядом с Аркадием здоровый парень в поддёвке.

— Брось ты, Гриша, — загудел его бородатый сосед. — Позору-то! Небось из купеческого дому. Негоже.

— Иди, Аркаша, — шепнул сыну Георгий Яковлевич, — иди. Только сразу не давайся, вымотай его.

— Так есть желающие, господа? — ещё раз спросил хозяин.

— Есть, — из второго ряда поднялся гимназист в серой форменной гимнастёрке.

— Вы, молодой человек? — удивился хозяин. — Вы будете бороться с чемпионом?

— Да.

— А вы не боитесь?