Урсула Ле Гуин - Кости земные

• Название: Кости земные
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Издательство: Фантастика
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91377-024-0

Если вы читали «Волшебника Земноморья», то, возможно, помните, что в самом начале, когда юный Гед спасает родное село и побеждает воинов-каргов, его берет в ученики маг Огион Молчаливый, известный соплеменникам тем, что когда-то «спас город от страшного землетрясения, успокоил гору, как успокаивают испуганного зверя». Читателям пришлось ждать 30 лет, чтобы наконец услышать историю об Огионе и землетрясении. И вот она перед вами.

---

— Она?

— Ардо. Та, у которой я учился. — Гелет поднял на Огиона глаза. Лицо его было непроницаемо, но во взгляде мелькнуло что-то похожее на лукавство. — А ты не знал? Хм, должно быть, я тебе не говорил. Хотел бы я понять, как влияет на магию, мужчина ты или женщина… Сдается мне, если что важно — так это в чьем доме живешь и кого пускаешь на порог. Вот тут-то… О! Опять!

Старый волшебник вновь напрягся и замер; его застывшее лицо и взгляд, обращенный как бы внутрь себя, напомнили Огиону роженицу. Отогнав эту мысль, он спросил:

— Вы сказали — в горе, это как?

Гелета отпустило, и он ответил:

— Внутри горы. Здесь, в Яведе. — Он показал на холмы, расстилавшиеся внизу. — Я войду внутрь и попробую удержать все так, чтобы оно не расползлось, не раскололось. И уж там, по ходу дела, пойму, что да как, — в этом я не сомневаюсь. Вот что, тебе пора обратно. Приспела пора. — Старик вновь умолк, и его перегнуло пополам, точно от сильной боли. Сгорбленный, он попытался встать. Огион, не задумываясь, протянул было руку, чтобы помочь учителю, но тот лишь усмехнулся:

— Без толку. Ты у нас ветер да солнечный свет. А я теперь буду за сырую землю да камень. Ступай, тебе пора. Прощай, Айхал. И уж открой рот в кои-то веки, ладно?

Огион послушно вернулся в Гонтийский порт — в душную, увешанную гобеленами комнату. Он понял шутку своего старого учителя лишь тогда, когда посмотрел в окно и увидел Сторожевые Утесы — там, на дальнем конце длинной бухты, — скалы, похожие на челюсти, что в любое мгновение готовы сомкнуться намертво.

— Хорошо, учитель, — сказал Огион и взялся за дело.

— А мне, стало быть, нужно сделать вот что… — Старый волшебник продолжал разговаривать с Молчуном, потому что так ему было спокойнее, хотя ученик уже исчез. — Надо пробраться в самое нутро горы, да, в самое нутро. Но только, понимаешь, не так, как это делают волшебники-ясновидцы, они-то проникают везде лишь мысленно, чтоб поглядеть да попробовать. А мне надо куда как глубже — не в жилы, а в самую сердцевину, до костей. Ну что ж… — И Гелет, который стоял один-одинешенек посреди луга, залитого полуденным светом, распростер руки, как полагалось, начиная великое заклинание. И слова зазвучали.

Он произнес слова, которым когда-то научила его наставница-ведьма, старуха Ардо, острая на язык, с тощими длинными руками, научила, произнося их скомканно, а он теперь произнес отчетливо, в полную силу. И ничего не произошло.

Да, ничего не произошло, и старый Далсе успел пожалеть и о солнечном свете, и о морском соленом ветре и усомниться в заклинании и в самом себе, — все это успел он, прежде чем земля поглотила его и вокруг стало тепло, темно и сухо.

Очутившись внутри горы, волшебник понял, что должен спешить, — кости земные ныли, так и норовя расправиться, распрямиться, и, чтобы совладать с землей и камнем, ему надлежало стать ими, — но спешить он не мог. Любое превращение шло у него медленно — накатывало оцепенение. В свое время он превращался и в лису, и в быка, и в стрекозу и уже знал, каково это — менять собственную сущность. Но теперь превращение шло по-иному — туго, неспешно, тяжело рос он и ширился, и медленно думал: вот, я расту.

Он дотянулся до Яведа, до средоточия боли, и когда уже нащупал этот сгусток страдания, то внезапно ощутил мощный прилив силы, наплывавшей откуда-то с запада, — будто Молчун все-таки протянул ему руку и поддержал. И эта связь позволила ему послать свою теперешнюю силу, силу самой горы Гонт, туда, на помощь. «Я так и не сказал ему, что уже не вернусь, — скорбно подумал волшебник, — а теперь уже поздно, я проник в сердцевину горы, вошел в ее кости, откуда нет возврата». Это были его последние слова на ардическом, на языке людей, а потом он познал, что такое огненные жилы, и ощутил биение огромного сердца. И тогда он понял, что делать, и уже на другом наречии, не на языке людей, сказал: «Успокойся. Тише, тише. Вот так. Ну же, успокойся, не тужься. Утихомирься. Замри. Мы справимся. Мы обретем покой».

И он утих, замер, обрел покой — камень внутри камня, земля в толще земли, в беспросветной тьме, в самом сердце горы.

Когда город закачался и начал зыбиться, когда улицы стали вздыматься как волны, когда по булыжной кладке побежала рябь, а глиняные стены пошли трещинами и рассыпались прахом, когда Сторожевые Утесы сомкнулись, — тогда на вершине маяка гонтийцы увидели своего мага, Огиона. Да, они увидели Огиона на вершине маяка — там он стоял, воздев руки, и из последних сил удерживал что-то невидимое в воздухе, и когда он развел руки, в тот же миг разошлись и сомкнувшиеся челюсти скал — разошлись и застыли. Город содрогнулся и замер. Землетрясение остановил Огион. Все это видели, и все говорили об этом.

— Мне помогал мой учитель, а ему — его учитель, — сказал Огион, когда стали превозносить его подвиг. — Я сумел удержать Врата и не дать им сомкнуться, потому что он удерживал гору Гонт.

Но люди лишь восхваляли его скромность и не слушали, что он говорит. Умение слушать — редкостный дар. А народу непременно нужны герои. И он их провозглашает.

Когда город успокоился, и все корабли вернулись в порт, и заново были отстроены разрушенные стены, Огион бежал от похвал. Он ушел из порта, отыскал странную маленькую долину — Росистый дол, подлинное имя которой было Явед — на той самой истинной речи, на которой имя Огиона Молчуна было Айхал. Весь день бродил он по этой долине, будто искал что-то, а вечером лег лицом в землю и заговорил с ней:

— Ты должен был сказать мне, что не вернешься. Я бы хоть попрощался с тобой. — И Огион заплакал, и слезы его падали в жесткую траву, в сухую пыль и сворачивались на земле маленькими комочками, сами превращаясь в грязь, в землю.

Там он и уснул, прямо на голой земле, не подстелив даже плаща, — уткнувшись лицом в землю. На рассвете он поднялся и отправился вверх по склону горы Гонт, в Ре-Альби. Обогнув деревню, Огион прошел прямо к дому, стоявшему на отшибе — к северу, над самой Кручей. Дверь были незаперта.

На грядках наливались кабачки; кое-где на плетях гороха виднелись перезревшие пожелтелые стручки. По пыльному дворику, кудахча и что-то поклевывая, бродили три куры — рыжая, черная и пестрая; серая сидела в курятнике на яйцах. Цыплят было не видать, и петуха — Гелет называл его Корольком — тоже. «Король умер, — подумал Огион. — Может, цыпленок, который вот-вот вылупится, со временем займет его место». Ему показалось, что из фруктового садика за домом донесся острый запах лисы.

Огион вымел пыль и листья, которые нанесло в дом через открытую дверь. Теперь деревянный пол опять блестел. Затем вынес тюфяк и одеяло Гелета на солнце — проветрить. «Я поживу тут немного, — подумал он. — Хороший дом». А потом подумал еще: «Может, и коз заведу».

Перевод Веры Полищук

Примечания

1

В трилогии о Земноморье И. Тогоева перевела прозвище Огиона как Молчаливый. Однако при переводе рассказа «Кости земные» мне показалось уместным назвать персонаж Молчуном — ведь это насмешливое прозвище, данное юноше-ученику старым волшебником. — Прим. переводчика.