Александр Дюма - Парижские могикане

• Название: Парижские могикане
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: АРТ-БИЗНЕС-ЦЕНТР
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-7287-0001-2

«Парижские могикане» сочетают в себе жанры детектива и любовно-сентиментального романа.

Время действия романа — с февраля 1827 г. до весны 1828 г., то есть последние годы Реставрации и канун Июльской революции 1830 года.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

— А в непредвиденных случаях?..

— У Фликото!

— А-а, милейший Фликото с площади Сорбонны! Так он еще существует? Он еще не съел все бифштексы?

И Камилл закричал:

— Фликото! Бифштекс и гору картошки!

Он схватился за шляпу.

— Куда ты идешь? — спросил Коломбан.

— Не иду, а бегу! Бегу к Фликото. Ты со мной?

— Нет.

— Почему?

— Надо купить для тебя кровать, чтобы ты спал, стол, чтобы ты мог работать, диван, чтобы ты мог курить, не так ли?

— Кстати, о курении: я привез отличные гаванские сигары!.. То есть, они у меня будут, если таможня соблаговолит вернуть их мне. Должно быть, лучшие «пурос» курят господа таможенники!

— Сочувствую твоему горю не из эгоизма, а по-христиански — сам я не курю.

— Ты полон пороков, дорогой друг; не знаю, какая женщина могла бы тебя полюбить.

Коломбан покраснел.

— Неужели уже нашлась такая? — удивился Камилл. — Ну ладно!

Он протянул руку со словами:

— Дорогой друг! Прими мои самые искренние поздравления! Значит, с женщинами дело обстоит лучше, чем с едой? Можно кого-нибудь найти в этом квартале? Коломбан, как только я пообедаю, можешь быть уверен, я немедленно отправлюсь на поиски. Жаль, что я не привез тебе негритянку… О, не вороти нос: среди них встречаются ве-ли-ко-леп-ные! Но таможенники отняли бы ее у меня: заграничный товар конфискуется!.. Так ты идешь?

— Нет, я же сказал.

— Верно, ты отказался. А почему ты отказался?

— Пустая твоя голова!

— Пустая? А вот мой отец придерживается иного мнения: он утверждает, что у меня в голове вместо мозгов — креветка. Так почему ты отказался?

— Потому что надо купить тебе мебель.

— Резонно. Беги за моей мебелью, а я побегу набивать свой желудок. Встречаемся здесь через час.

— Хорошо.

— Дать тебе денег?

— Спасибо, у меня есть.

— Ладно, когда кончатся, возьмешь.

— Где же? — рассмеялся Коломбан.

— У меня в кошельке, если там еще что-нибудь останется, дорогой мой. Я теперь богат: Ротшильд и Лаффит в подметки мне не годятся! У меня шесть тысяч ливров годового дохода, то есть пятьсот ливров в месяц, шестнадцать франков тринадцать су и полтора сантима в день. Хочешь, купим Тюильри, Сен-Клу или Рамбуйе? В этом кошельке — за три месяца вперед.

Камилл достал из кармана кошелек, в ячейках которого сверкало золото.

— Поговорим об этом потом, — предложил Коломбан.

— До встречи через час!

— Договорились!

— В таком случае,

Умри за короля, я за страну умру! —

процитировал Камилл.

И он скатился по лестнице вниз, но не с намерением умереть «за короля», как призывали стихи Казимира Делавиня, а чтобы пообедать у Фликото.

Коломбан спустился вслед за ним размеренным шагом, как и подобало человеку его характера.

Вы видели, дорогие читатели, с каким насмешливым легкомыслием относился Камилл к самым серьезным вещам; он проявил это, едва войдя к Коломбану, в первых же словах по поводу брата Доминика.

Французов принято обвинять в легкомыслии, беззаботности, насмешливости.

В данном же случае француз напоминал чопорного англичанина, а американец держал себя с истинно французской легкостью.

Если бы не его возраст, выражение лица, изысканные манеры, элегантный костюм, его можно было бы принять за парижского гамена — тот же ум, та же живость, тот же громкий смех и та же манера говорить.

Напрасно собеседник затолкал бы его в угол комнаты, втиснул в оконный проем, зажал между двумя дверьми, чтобы попытаться его урезонить, растолковать ему серьезную мысль — первая же муха отвлекла бы его, и он внял бы увещеваниям не больше, чем любой случайный прохожий.

Впрочем, у него было одно преимущество — с ним довольно было перемолвиться всего несколькими словами, чтобы постичь его характер. В пять минут, если только у вас был сачок, вы могли поймать ту самую креветку, которая, по меткому выражению папаши Розана, сидела у него в голове вместо мозгов.

Все говорило об этом: выражение лица, слова, походка, весь его облик.

Впрочем, он был очаровательным кавалером, как справедливо заметил Коломбан в разговоре с Кармелитой.

У него была восхитительная посадка головы, он был строен и гибок, хотя его нельзя было назвать ни худым, ни высоким; внешне он казался хрупким и изящным, но это проистекало благодаря гибкости его стана и изысканности манер.

У него были живые миндалевидные глаза, темно-коричневые, как и положено креолу, бархатистые, опушенные ресницами в шесть линий длиной.

Красивые иссиня-черные волосы обрамляли его тонкое смуглое лицо.

Нос у него был прямой, пропорциональный, как у древнегреческой статуи.

Рот его был маленький, красиво очерченный, свежий, губы — немного вывернутые, в любое мгновение готовые к поцелуям.

Одним словом, во всем его облике, осанке, манере держаться, даже в одежде (хотя у него — у этой очаровательной тропической птицы, этой великолепной экваториальной бабочки — были, возможно, слишком яркие галстуки и слишком пестрые жилеты) проявлялось столько изысканности, что самые почтенные маркизы приняли бы его за отпрыска древнего рода.

Его своенравная красота, кокетливая и яркая, странным образом вступала в противоречие со строгой, суровой, я бы сказал, почти мраморной красотой Коломбана.

Один силой и красотой походил на древнего Геракла; мягкость, юношеская грациозность, morbidezza[18] другого напоминала Кастора, Антиноя и даже Гермафродита.

Доведись кому-нибудь увидеть их обнимающимися, он бы не понял, что за тайная симпатия, что за таинственная близость толкают друг другу в объятия этого сильного мужчину и слабого юнца. Их нельзя было назвать братьями, потому что природа не терпит несходства, — стало быть, это были друзья.

Но какие невидимые нити связывали их сердца?

Мы уже рассказывали об этом в предыдущей главе. Покровительство, каким Коломбан постепенно окружил молодого человека, незаметно переросло в нежную дружбу. Он бережно хранил в душе, не растрачивая направо и налево, сокровища привязанности, которую испытывал в коллеже к Камиллу Розану.

И вот теперь он принял его как любимого брата. Силу его дружбы доказывает то, что за весь день он ни разу не вспомнил о новом чувстве, на которое только что открыл ему глаза брат Доминик.

Небольшую гостиную, где Коломбан принимал изредка школьных товарищей, он превратил в спальню для Камилла.

Коломбан спал в соседней комнате, разделенной с гостиной перегородкой, и такой тонкой, что из одной комнаты было отлично слышно, что делается в другой.

Сначала Коломбан обошел торговцев мебелью в квартале Сен-Жак. Но там, как известно, продавалась только ореховая мебель, а Коломбан, сам спавший на крашеной кушетке, понимал, что его друг-аристократ согласится только на красное дерево.

Он прошел вниз по улице Сен-Жак, пересек оба рукава Сены и вышел на улицу Клери.

Там он нашел то, что искал: кровать красного дерева, такие же письменный стол, диван и полдюжины стульев.

Все это обошлось ему в пятьсот франков.

Так как это ровно вдвое превосходило сумму, которой он располагал, ему пришлось занять недостающее.

Что же до постели, то он снял два матраца, одну подушку и одеяло со своей кровати, а себе оставил металлическую сетку, простыню, одну подушку и зимнее пальто.

Коломбан возвращался в отчаянии оттого, что опаздывал на два часа. Должно быть, Камилл его заждался.

К счастью, Камилла еще не было.

«Тем лучше! — подумал Коломбан. — Дорогой Камилл! Я успею приготовить тебе комнату».

Коломбан прождал Камилла весь день.

Тот вернулся лишь в одиннадцать часов вечера. Сияющий Коломбан ввел его в приготовленную комнату, заранее представляя, как обрадуется его дорогой друг.

— Уф! — бросил тот, громко рассмеявшись. — Красное дерево! Дорогой мой, у нас только негры покупают такую мебель!

Коломбан в третий раз за день почувствовал укол в сердце.

— Да ничего, дорогой Коломбан, — поспешил его успокоить Камилл. — Я знаю, что ты хотел сделать как лучше. Обними меня и прими мою благодарность.

Он сам поцеловал Коломбана, не подозревая ни того, какую боль причинил ему своим замечанием, ни того, как обрадовал его поцелуй друга.

XLII ИСТОРИЯ ПРИНЦЕССЫ ВАНВРСКОЙ

Первые дни пролетели в воспоминаниях о прошлом и в рассказах Камилла о разнообразных приключениях, жертвой или героем которых он был.

При всей широте своей натуры он был эгоистом: радостью для него было лишь удовлетворение собственных прихотей, а огорчением — отсутствие удовольствий.

Он много путешествовал, видел Грецию, Италию, Восток, Америку. Казалось, разговор с ним должен был бы весьма занимать пытливый ум жадного до всего нового Коломбана.