В Порус - Рациональность, Наука, Культура

• Название: Рациональность, Наука, Культура
• Автор: В Порус
• Жанр: Философия

---

Принципиальная же критика заключалась в другом. Двинувшись в сторону истории науки, "утонченный фальсификационизм" Лакатоса останавливается на полпути. Эта остановка не случайна и вовсе не свидетельствует о его непоследовательности. Он остановился потому, что дальнейшее движение было связано с риском утратить твердую почву рационализма. Лакатос был смелым реформатором, но идти на такую реформу, которая угрожала бы "жесткому ядру" его собственной концепции рациональности, по-видимому, казалось ему безрассудством, тем более, что "положительная эвристика" его методологической программы, как он полагал, отнюдь не исчерпала своих возможностей по объяснению многих и многих фактов истории науки. Конкурирующие методологические программы не доказали своего превосходства, и у Лакатоса были достаточные основания считать, что его программа находится в прогрессивной стадии своего развития.

"Каким образом формируется, живет и затем трансформируется или даже отменяется научная программа и тем самым теряет свою силу построенная на ее базе научная теория {или теории)? Все эти вопросы могут быть рассмотрены на основе исторического исследования, исследования эволюции понятия науки. При таком исследовании историк науки с необходимостью должен обращаться к истории философии, поскольку формирование, да и трансформация ведущих научных программ самым тесным образом связаны с формированием и развитием философских направлений"272

Это верно, но историк науки не должен ограничиваться обращением к истории философии (метафизики), а обязательно пойдет дальше - к истории религии и истории традиций, к истории культуры в самом общем смысле слова, к основам духовной и материальной практики. И может статься, что факторы формирования и трансформации научного знания будут обнаружены им совсем не только в метафизических идеях или рациональных началах общественного бытия. Как отнестись к этому? Отбросить на поля "рациональных реконструкций", как советовал Лакатос, и признать все это terra incognita для рациональной методологии? Или, напротив, ревизовать представления о рациональности, допустить ее историческую изменчивость, распространить "фоллибилизм" еще дальше, чем это делал Лакатос, - на сферу формирования критериев рациональности и способов "рациональной реконструкции"?

Выбор не прост. Еще не так трудно сказать, что "история науки есть пробный камень для методологической концепции". Но труднее принять все следствия из этого тезиса. Например, Лакатос полагал, что его концепция управляется с историческими фактами несравненно успешнее индуктивистской или "джастификационистской" методологий, хотя и ей приходится отмечать зигзаги и проказы "нерациональной истории". Но что если "прогрессивный сдвиг проблем", осуществляемый "утонченным фальсификационизмом" исчерпает свои возможности и наступит (в полном соответствии с его же собственными рекомендациями) пора подумать о ревизии "жесткого ядра" самой же теории рациональности? Не будет ли это означать, что рационализм готов покончить жизнь самоубийством?

Эта проблема сродни той, какая стояла перед "критическим рационализмом" с самого того момента, когда К. Поппер сформулировал принцип фальсификации как основной рациональный "критерий демаркации" между наукой и не-наукой. Применим ли modus tollens к самому этому принципу? "Критические рационалисты" так никогда и не смогли внятно ответить на этот вопрос, как ни пытались это сделать. А этот вопрос - совсем не софистический выверт, ответ на него предполагает то или иное решение проблемы рациональности в науке и за ее пределами.

Кроме того, как пользоваться "пробным камнем истории науки"? И здесь проблема аналогична той, которая в методологии зовется проблемой "теоретической нагруженности" фактов. Методолог сопоставляет свою концепцию не с историческими фактами как таковыми, а с интерпретированными фактами. Поэтому он увидит в истории то, что позволит ему увидеть, принимаемая им методологическая концепция (но в таком случае факт не может быть надежным "пробным камнем") либо то, что позволяют видеть какие-то иные методологические концепции (и в таком случае это будет не "проба", а встреча, если не столкновение, различных методологий). Тезис о "пробном камне" несет на себе печать petitio principii (методологическая концепция пытается проверять себя на фактах, ею же самой сформированных!), и эта логическая погрешность способна перерасти в монстра, разрушающего теорию рациональности.

К. Хюбнер, критикуя "универсальное правило", при помощи которого И. Лакатос надеялся определить "прогрессивность" той или иной научной исследовательской программы (напомним, что по этому правилу "прогрессивный сдвиг проблем" обеспечивается приращением эмпирического содержания новой теории по сравнению с ее предшественницами, то есть увеличением способности предсказывать новые, ранее не известные факты, в сочетании с эмпирическим подтверждением этих новых фактов), замечает, что крупные прогрессивные изменения в науке могут не соответствовать этому правилу и даже явно нарушать его. Означает ли это, что в таких случаях развитие науки иррационально?

"Представим себе на мгновение, - пишет К. Хюбнер, - Лакатоса в роли Великого Инквизитора, который во времена Кеплера должен был следить за развитием науки, руководствуясь своей собственной "установкой". Допустим, что он допрашивает Кеплера, и прислушаемся к их диалогу:

Лакатос. Способен ли ты обеспечить своей теории добавочное эмпирическое содержание по сравнению с содержанием ее предшественниц?

Кеплер. Да, я действительно могу кое-что объяснить, хотя, сознаюсь, Птолемей и Аристотель далеко превосходят меня в этом.

Лакатос. Можешь ли ты предсказать что-нибудь новое?

Кеплер. Могу, но если ты принимаешь те основания, на которых строятся мои предсказания и, кроме того, признаешь допущения, необходимые для подтверждения фактов.

Лакатос. Каковы же эти допущения?

Кеплер. Они весьма проблематичны, так как их можно принимать только в сфере астрономии.

Лакатос. Анафема.

Кеплер. Позволь мне сказать последнее слово. Две предпосылки, принятые мной, имеют крайне важный смысл, в который я искренне верю. Одна из них заключается в том, что Коперник наверняка прав, потому что его картина мира гораздо проще и потому что она соответствует духу человечности и духу Божественной Справедливости. Второе - Земля не может быть одновременно центром Вселенной и юдолью греха. Поэтому я верю в то, что именно Солнце это звезда, вокруг которой вращаются все прочие. Если признать это, то остальное, какие бы проблемы здесь ни возникали, приобретает рациональный смысл.

Лакатос. Все это не имеет никакого научного значения. Итак, повторяю: анафема.

Бедный Кеплер! Ему непременно пришлось бы отречься от своей теории, последуй он правилу Лакатоса"273.

Парадокс методологической концепции И. Лакатоса, по мнению К. Хюбнера, заключается в том, что она ориентируется на историю науки без достаточного "чувства исторического". Сама же логика исторического подхода запрещает нерешительность и непоследовательность тому, кто принимает его. Так, методолог не может втиснуть в жесткие "рациональные реконструкции" то, что предпосылками кеплеровских открытий являлись метафизические и теологические (а не научно-эмпирические!) рассуждения, что картезианские законы соударения тел формулировались как фундаментальные законы Божественной Механики (свойства Природы, рассматриваемой сточки зрения ее Божественного происхождения), а не как эмпирические законы импульса, допускающие эмпирическую проверку или позволяющие делать новые эмпирические предсказания (предсказывать новые факты); что существо разногласий между Н. Бором и А, Эйнштейном выходило за рамки развиваемых ими научных исследовательских программ и заключалось в противоречии между философскими принципами великих ученых.

"Может ли теория познания остаться равнодушной к тому обстоятельству, что множество научных понятий непрерывно развивались из прото-идей, для которых в свое время не нашлось аргументов, убедительных и в наше время?" риторически спрашивал Л. Флек, убежденный в том, что без исторических и сравнительных исследований эпистемология была бы только пустой игрой слов, "воображаемой теорией познания"274. Поставленный в такой форме, этот вопрос риторичен и для И. Лакатоса. Но, в отличие от радикальных "историцистов", он предпочитает все же оградить теорию рациональности от чрезмерной инвазии исторической аргументации. Поэтому и получается, что в его философии науки (вопреки его же собственному афоризму), возникают пустоты - именно потому, что к истории науки он относится не как к безграничному резервуару различных форм и типов рациональности, а подобно укротителю, заставлявшему прекрасное, но дикое животное исполнять его команды; при этом у зрителя должна возникнуть мощная иллюзия, что исполнение команд наилучшим образом отражает природную сущность этого животного.