Дэвид Брукс - Бобо в раю. Откуда берется новая элита

• Название: Бобо в раю. Откуда берется новая элита
• Автор: Дэвид Брукс
• Жанр: Публицистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-91103-151-0

Книга американского социолога и журналиста Дэвида Брукса посвящена описанию нового класса, возникшего за последние двадцать лет в США. Для обозначения этого класса автор придумал неологизм «бобо» (bourgeois bohemian, богемная буржуазия). Русским читателям более известны другие определения – хипстеры, креативный или образованный класс. Но как бы ни менялись названия или национальная специфика, перед нами новая глобальная элита, соединившая в своем этосе демократизм и элитизм, уважение к образованию и финансовую состоятельность, творчество и корпоративный бизнес. Путеводитель по миру «бобо» – возможность узнать о привычках и происхождении элиты информационного века, то есть возможность понять и принять ее.

---

Зарабатывающие миллионы кинематографисты совершенно безжалостно изображают миллионеров из бизнесменов и адвокатов, и в «Выпускнике» лишенный всякого сострадания взгляд исследует жизнь протестантской элиты: роскошные мини-бары, клюшки для гольфа с монограммами владельца, золотые часы, белая мебель на фоне белых стен, ограниченность и лицемерие и, на примере миссис Робинсон, подтопленное коктейлями отчаяние. Бен еще не знает, чего он хочет от жизни, но уверен – точно не этого.

В романе, по которому был снят фильм, Бен Брэддок описывается как высокий блондин с голубыми глазами, и Майк Николс сперва думал позвать на роль Роберта Редфорда. В этом случае у зрителей не возникло бы вопросов, почему миссис Робинсон испытывает к Бену такое влечение, однако это не гарантировало бы картине такого шумного успеха. Кому захочется отождествлять себя с тоскливым голубоглазым Адонисом? Вот Хоффман – тонкая натура, не какой-нибудь арийский Дик Дайвер[14]. Он стал идеальным воплощением всех стремящихся к успеху нацменов, каких становилось все больше в университетах, и, оказавшись в богатых пригородах, они понимали, что жизнь там скучна, а атмосфера удушлива.

Восстание образованного класса, которое мы называем «шестидесятые», выключало в себя множество течений, наиболее важными из которых были движения за права человека и против войны во Вьетнаме. Другие акцентировались на недостойных нашего внимания глупостях, значение третьих, таких, как, например, сексуальная революция, было существенно преувеличено (на самом деле на сексуальное поведение в значительно большей степени повлияли мировые войны, нежели Вудсток). Однако в своей основе культурный радикализм шестидесятых ставил под сомнение сложившиеся представления об успехе. Это было не только политическое движение с целью смещения старой элиты с ключевых позиций. То было культурное усилие поднимающих голову классов по окончательному разрушению престижа, который еще ассоциировался со стилем жизни и моральным кодексом протестантской элиты, и замещению старого порядка новыми общественными нормами, в которых отражались бы свойственные новому классу духовные и интеллектуальные идеалы. Радикалы шестидесятых отказывались от приоритета хороших манер, от желания быть не хуже других, от господствовавшего понятия о респектабельности, от представления о том, что жизненный успех можно измерить доходом, имуществом, умением себя держать. Детям демографического взрыва хотелось низвергнуть всех идолов протестантской элиты. Причиной культурных конфликтов 1960-х были демографические сдвиги 1950-х. Или как предсказывал в «Протестантском истеблишменте» не перестающий удивлять Дигби Балтцелл: «Экономические реформы одного поколения часто приводят к социальным конфликтам в следующем».

Что же именно могло так не нравиться лидерам студенческого движения в свадебной секции «Нью-Йорк таймс» 1959 года? Специфические культурные изменения, предвестником которых стал образованный класс, будут рассматриваться в последующих главах. Однако краткий список не будет здесь лишним, поскольку тип мышления, сложившийся, когда образованный класс находился в радикальной стадии, продолжает влиять на образ мыслей и сегодня, когда он стал господствующим. Так вот студенты-активисты презирали брачующихся со страниц «Таймс» за то, что воспринималось ими как конформизм, формализм, традиционализм, четко расписанные гендерные роли, поклонение предкам, привилегированность, беззастенчивый элитизм, несклонность к рефлексии, самодовольство, сдержанность, богатство, воспринимаемое как нечто само собой разумеющееся, душевная черствость.

Позднее мы подробно поговорим о сопутствующих этим процессам культурных сдвигах, однако в общем и целом можно сказать, что радикалы-шестидесятники предпочитали богемное самовыражение и презирали предшествовавшую им элиту за строгий самоконтроль. Надо отметить, что их усилия по искоренению норм и обычаев старой элиты обошлись обществу недешево. Старые авторитеты и сдерживающие факторы были упразднены. Для миллионов граждан это было настоящее, зачастую катастрофическое крушение общественных устоев, и силу этого крушения можно оценить по резкому скачку в статистике разводов, преступности, наркомании и внебрачных детей.

Страница свадебных объявлений «Нью-Йорк таймс» конца 1960-х – начала 1970-х отражает контрасты и противоборства этой непростой эпохи. Начнем с того, что раздел стал значительно меньше. Если в июньском выпуске 1959 года рассказывалось о 158 свадьбах, то в конце 1960-х – начале 1970-х в таком же июньском выпуске их было порядка 35. Идущие в ногу со временем молодые не желали сообщать о своем бракосочетании на страницах, считавшихся бастионом элитизма и устаревших ритуалов. Среди тех, кто решался напечатать объявление, наблюдается удивительная двойственность. Одни как будто не замечают бушующих вокруг них перемен. По этим абзацам по-прежнему щедро рассыпаны упоминания о членстве в «Джуниор Лиг», частных школах, знаменитых предках и балах дебютанток. Эти брачующиеся как будто вовсе не отличаются от своих предшественников из 1950-х. Однако несколько столбцов теперь занимают описания свадеб, где все присутствующие были босиком, а сама церемония напоминала ритуал языческого солнцеворота. В другом объявлении говорилось, что, избавившись от традиционных условностей, жених и невеста сами написали свои клятвы верности, а на свадьбе у них играла рок-группа. На самом деле практика написания собственных клятв верности обозначила поворотный пункт. Те, кто клялся по-старому, связывали себя с предшествующими поколениями и занимали свое место в великой цепи традиции. Те же, кто составлял свои клятвы самостоятельно, выражали свою индивидуальность и свое стремление к созданию институций, отвечающих индивидуальным потребностям. Они предпочитали видеть себя скорее создателями, нежели наследниками традиций. Таким образом, они соблюдали первую заповедь образованного класса: «Создай свою индивидуальность».

Конечно, самая знаменитая свадьба этой эпохи была сыграна в последней сцене «Выпускника». Элейн в исполнении Катарины Росс немного поспешно, однако соблюдая весь положенный церемониал, выходит замуж в современном здании пресвитерианской церкви в Санта-Барбаре за накрахмаленного белокурого доктора, типичного WASP’а. Мы уже поняли, что он ретроград по тому, как он делал ей предложение: «Из нас получится отличная команда», – в этой фразе отразилась и душевная черствость WASP-культуры и свойственный ей состязательный дух. Под конец церемонии в церковь вбегает взъерошенный Бен и, забравшись на хоры, начинает колотиться в стеклянную стену над нефом и звать Элейн. Невеста смотрит на него, потом на злобные лица родителей и жениха и решает убежать с Беном. Мать Элейн, миссис Робинсон шипит: «Слишком поздно», – на что Элейн выкрикивает: «Только не для меня». Бен и Элейн отбиваются от родственников и гостей и запрыгивают в рейсовый автобус. В течение долгой финальной сцены они едут в этом автобусе, сидя бок о бок, Элейн в свадебном платье, и сперва они, конечно, счастливы, но потом эйфория постепенно проходит, и они уже выглядят немного испуганными. Они уже свернули с навязанной им дороги, но каким путем пойдут дальше, они еще не придумали.

На сцену выходят деньги

Самые радикальные из радикалов шестидесятых полагали, что единственно верный путь – полностью отказаться от погони за успехом: оставить эту мышиную возню и жить в небольших коммунах, пестуя истинные ценности и человеческие отношения. Однако такая утопия никогда не пользовалась широкой популярностью среди выпускников университетов. Представители образованного класса ценят человеческие отношения и социальное равенство, но, подобно многим поколениям американцев до них, выпускники шестидесятых ставили личные достижения во главу своей ценностной шкалы. Большинство студентов и не собиралось бежать от мира, жить в коммунах, нюхать цветы, растить свиней и размышлять о поэзии. Более того, со временем они обнаружили, что все богатства вселенной лежат у их ног.

Когда представители первой волны демографического взрыва по окончании колледжа вышли на работу, диплом не принес им ни существенных финансовых преимуществ, ни значительных изменений в уровне жизни. Еще в 1976 году специалист по экономике труда Ричард Фриман в труде, озаглавленном «Слишком образованный американец», мог утверждать, что высшее образование не окупается на рынке рабочей силы. Но тут подоспела информационная эра, когда преимущества образования становились все более ощутимы. По данным специалиста по рынку труда из Чикагского университета Кевина Мерфи, в 1980 году выпускники колледжей зарабатывали примерно на 35 процентов больше, чем выпускники школ. Однако к середине 1990-х обладатели университетского диплома зарабатывали уже на 70 процентов больше, а получившие научную степень на 90 процентов. За пятнадцать лет положительная зависимость зарплаты от высшего образования увеличилась вдвое.