Томас Пинчон - Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять»

• Название: Рассказы из авторского сборника «Выкрикивается лот сорок девять»
• Автор: Томас Пинчон
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-89091-111-2

Томас Пинчон (р. 1937) — один из наиболее интересных, значительных и цитируемых представителей постмодернистской литературы США на русском языке не публиковался (за исключением одного рассказа). «Выкрикивается лот 49» (1966) — интеллектуальный роман тайн удачно дополняется ранними рассказами писателя, позволяющими проследить зарождение уникального стиля одного из основателей жанра «черного юмора».

---

— Ладно, — медленно произнес Флэндж, — хорошо, я понял.

— Можешь взять «фольксваген», — разрешила Синди, — бритвенный прибор и чистую рубашку.

— Нет, — отказался Флэндж, открывая дверь для Рокко, который маячил на заднем плане со своей бутылью. — Я поеду с Рокко в фургоне. — Синди пожала плечами. — И отращу бороду, — рассеянно добавил Флэндж.

Они вышли из дома — смущенный Хряк, Рокко, мурлычущий себе под нос, и Флэндж, чувствующий в желудке первые слабенькие позывы к рвоте, — втиснулись в кабину и покатили. Флэндж, оглядываясь назад, видел, что жена стоит в дверях и смотрит им вслед. Съехав с шоссе, они оказались на узкой щебенчатой дороге.

— Тебе куда? — спросил Рокко.

— Не знак, — ответил Флэндж. — Наверное, покачу в Нью-Йорк и поселюсь в каком-нибудь отеле. Можешь высадить меня у станции. У тебя есть где остановиться, Хряк?

— Я мог бы спать в МГ, — сказал Хряк, — но легашам небось уже сообщили об угоне.

— Сделаем так, — решил Рокко. — Мне все равно надо ехать на свалку сбросить мусор. У меня там есть кореш. Он вроде как сторож. Там и живет. Найдет места на любой вкус. Можете переночевать у него.

— Верно, — сказал Флэндж. — Почему бы и нет? — Как раз под настроение.

Они двинулись на юг — в ту часть острова, где были только новостройки, торговые центры и множество мелких предприятий легкой промышленности, — и через полчаса дотащились до городской свалки.

— Закрыто, — сообщил Рокко. — Но нам откроют. — Он свернул на грязную дорогу и поехал вокруг мусоросжигателя с кирпичными стенами и черепичной крышей, спроектированного и построенного присланным из бюро по трудоустройству полоумным архитектором годах где-то в тридцатых и напоминавшего мексиканскую гасиенду с дымовыми трубами. Протряслись ярдов сто и подъехали к воротам.

— Болингброк! — заорал Рокко. — Впусти. Есть выпить.

— Ладно, парень, — ответил голос из темноты. Через минуту в лучах фар возник толстый негр в круглой шляпе с загнутыми кверху полями, отпер ворота и вспрыгнул на подножку. По длинной спиральной дороге фургон двинулся к центру свалки.

— Это и есть Болингброк, — сказал Рокко. — Он вас пристроит.

Фургон съехал в длинный и широкий загиб. Флэнджу показалось, что они уже достигли центра спирали, ее нижней точки.

— Парням надо переночевать? — поинтересовался Болингброк. Рокко обрисовал ситуацию. Болингброк понимающе покивал. — Жены иногда надоедают, — согласился он. — У меня их было штуки три или четыре в разных концах страны, и я с радостью избавился от них от всех. Похоже, их никогда не понять.

Свалка представляла собой окруженный новостройками не слишком правильный квадрат со стороной в полмили, уходящий футов на пятьдесят вниз от уровня улиц. Целыми сутками, рассказывал Рокко, два бульдозера Д-8 закапывали под насыпью отбросы, которые перли с северного побережья, и ежедневно поднимали уровень поверхности на долю дюйма. Флэндж, глазевший в полумраке, как Рокко сваливает свой груз, был потрясен этой неотвратимой предопределенностью; его поразила та мысль, что однажды — лет через пятьдесят, а может, больше — здесь не останется ни одной ямы; дно свалки сравняется с уровнем улиц и тоже будет застроено. Словно некий до безумия медленный эскалатор полз на заранее определенный уровень, чтобы поставить человека перед неизбежностью предрешенного состояния вещей. Но было и кое-что еще: здесь, в конце спирали, Флэндж уловил другое соответствие, разобраться в котором смог, лишь припомнив мелодию и слова одной песенки. Трудно представить, что в эпоху современного военно-морского флота, с его авианосцами, ракетами и атомными подлодками, кто-то еще поет матросские песни и морские баллады, но Флэндж помнил филиппинского стюарда по фамилии Дельгадо, который поздними вечерами приходил с гитарой в радиорубку и часами напролет пел. Есть множество способов рассказывать морские истории, но, видимо, из-за того, что слова и мелодия песни практически не связаны с личностью рассказчика, способ Дельгадо подкупал особой доверительно-правдивой интонацией. И это невзирая на то, что даже традиционные баллады были такой же ложью, как те небылицы, которые звучали в боцманском кубрике за чашкой кофе или в кают-компании во время покера в день получки, равно как и в тягучие часы сидения без дела в ожидании вечернего кинофильма — вранья гораздо более наглядного. Стюард предпочитал петь, и Флэндж его за это уважал. И особенно он любил песню, где говорилось:

Есть корабль у меня среди северных льдин,
«Золотым Сундуком» называется он.
Ох, захватит испанский его галеон
На пути к низинам низин.

Легко быть педантом и толковать, что под низинами подразумеваются южные и восточные области Шотландии; баллада, несомненно, была родом оттуда, но у Флэнджа она всегда вызывала странные иррациональные ассоциации. Всякий, кто глядел на морскую гладь в нужном освещении или в особом, метафорическом настроении, скажет вам, что океан, несмотря на непрестанное движение, нетороплив и величав; он видится зеленовато-серой пустыней, бесплодной пустошью, простершейся до самого горизонта, и дабы ее пересечь, надо просто шагнуть за борт и идти; взяв палатку и провизию, можно путешествовать таким образом из города в город. Джеронимо рассматривал это как причудливую вариацию мессианского комплекса и по-отечески увещевал Флэнджа не делать рискованных попыток — никогда; но Флэнджу обширная и матово-тусклая равнина представлялась некой открытой низменностью, которой для полноты не хватало пересекающей ее одинокой человеческой фигуры; каждый спуск на уровень моря был подобен поиску минимума, неуловимого и неизмеримого предела, поиску уникальной точки пересечения параллели и меридиана — воплощению всеобъемлющей, безликой и бесстрастной одинаковости; точно так же спиральный спуск в фургоне Рокко вызвал у него ощущение, что яма, в которую они съехали, дабы найти покой и отдохновение, оказалась средоточием мира, точкой, вмещающей в себя целую донную страну. Всякий раз, когда Синди не было рядом, жизнь рисовалась Флэнджу поверхностью в процессе изменения и сильно напоминала дно свалки в процессе роста: от вмятин и рытвин к гладкой плоскости, на которой он стоял сейчас. Флэнджа беспокоили лишь всякие случайные выпуклости и возможное сокращение самой планеты до размеров шарика, стоя на котором он везде будет ощущать кривизну под ногами и в результате останется торчать, как радиус того круга, который сам будет описывать, вращаясь вместе со своей крошечной сферой.

Рокко оставил им еще галлон мускателя, который извлек из-под сиденья, и уехал в сгущающуюся тьму, подскакивая на ухабах и взрыкивая мотором. Болингброк отвинтил крышку и хлебнул. Бутыль пустили по кругу.

— Пошли, — сказал Болингброк. — Выберем матрацы.

Он провел приятелей по склону вокруг высоченной насыпи отходов, миновал занимавшее пол-акра кладбище сломанных холодильников, велосипедов, детских колясок, стиральных машин, раковин, унитазов, кухонных плит, кондиционеров, продавленных диванов, разбитых телевизоров, дырявых кастрюль, мисок, тазов — и наконец вывел к дюне матрацев.

— Самая большая в мире кровать, — сказал Болингброк. — Выбирайте.

Матрацев скопилось, должно быть, несколько тысяч. Флэндж откопал пружинную конструкцию шириной в три четверти ярда, а Хряк, так и не привыкший к цивилизованной жизни, выбрал соломенный тюфяк около двух дюймов толщиной и трех футов в ширину.

— Иначе мне будет неудобно, — объяснил он.

— Быстрее, — мягко, но нервно поторопил Болингброк. Он вскарабкался на вершину дюны и внимательно смотрел назад. — Бегом. Уже почти совсем темно.

— Ну и что? — спросил Флэндж, втаскивая матрац по склону, чтобы стать рядом с Болингброком и поглядеть поверх мусорных куч. — Здесь что, по ночам воры бродят?

— Вроде того, — неохотно ответил Болингброк. — Пошли.

Не сказав ни слова, они устало потащились назад по собственным следам. На том месте, где останавливался фургон, повернули налево. Над ними нависала мусоросжигательная печь, в последних лучах света виднелись высокие и черные кучи пепла. Все трое вошли в узкий проход со стенами из отбросов в двадцать футов высотой. Флэнджу чудилось, что свалка — это остров или анклав посреди унылой чужой страны, отдельное королевство, в котором самодержавно правит Болингброк. Извилистое ущелье с отвесными стенами тянулось ярдов сто и наконец вывело их в маленькую долину, заваленную старыми покрышками от автомобилей, грузовиков, тракторов и самолетов; в центре на небольшом холме стояла хижина Болингброка — хлипкое сооружение из толя, стенок холодильника и кое-как прилаженных досок, труб и кровельной дранки.

— Дом, — сказал Болингброк. — Теперь поиграем в гонку за лидером.