Олег Постнов - Песочное время - рассказы, повести, пьесы

• Название: Песочное время - рассказы, повести, пьесы
• Автор: Олег Постнов
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Я... я не смогу сейчас ничего, - проговорил он едва раздельно, но уже чувствуя тупое вожделение в себе.

- Сможешь, - усмехнулась она. Диван хрустнул пружиной, ее рука легла ему на грудь, и словно сами собой пуговицы его рубахи заскользили под ее пальцами вон из своих петель. - Это просто, как витаминка, - спокойно сказала она, взяв его за голое плечо. - И не думай о всякой чепухе. Кстати: меня зовут Лиля.

...Кису казалось, что он страшно, смертельно устал. Охваченный тьмой, он устал еще в самом начале, пытаясь найти и сделать то, о чем раньше только слышал или думал и что иногда, где-нибудь в школьном клозете, обсуждал - кажется, с Патом, либо Тристаном, - не избегая подробностей и придавая значение словам. Несоответствие его поразило. Ему пришло на ум, что, может быть, он привык усматривать в своих словах (неясных посторонним) и мечтах (разумеется, откровенных) одну только Машу - но, правду говоря, в этом смысле он думал еще и о Ёле, а до того, чуть не с детства, о других разных девочках, измышляя мнимых, когда ему не хватало живых. И вот теперь Лика - так он почему-то назвал ее вдруг про себя опрокинула весь этот призрачный пантеон его грез. Он никогда не воображал себе все так, как увидел, хоть он и воображал прежде то, что видел. Но ретушь умозрения спасала его. Теперь же с беззаботной грубостью истина была ему предъявлена, и, стиснув зубы и от страха вспотев, голый Кис лег на Лику, с угрюмым упорством стремясь почему-то решить сам с собой вопрос, следует или нет ему целовать ее. До этих пор, несмотря на всю свою поэтическую вольность и уже почти полные семнадцать лет (Кис был несколько старше своих соклассников), он не познал еще даже и поцелуя, но странно: это было именно то, с чем он не хотел бы так просто распрощаться. Впрочем, и губы ее в темноте он тоже почему-то никак не мог найти. Он слышал где-то возле своего уха ее дыхание, но она словно притаилась, и как-то невольно подумал он, что там, во тьме, она опять усмехается про себя той усмешкой, от которой и теперь жаркий озноб пробирал его. Кис обеими руками держал уже ее тело - скомканный халат валялся рядом, мешая ему, - однако он не смел еще тронуть ее, чувствуя лишь, что ладони его на ее бедре взмокли. Кое-как, неловко тычась носом ей в щеку, он понял, к(к он лежит - она лежала, запрокинув голову и округлив грудь, - и, совладав с собой, Кис чмокнул ее, но не в губы, а лишь мельком, в плечо. И тотчас, двинув бедрами, она помогла ему. Влажное

сомкнулось вокруг его члена, он словно подхватил это кольцо и надвинул так глубоко, как только мог, едва не вскрикнув от острого, словно боль, наслаждения, она тоже сразу заметалась под ним, кусая губы, он почувствовал, как лопатки ее ногтей впились ему в спину, потом она раскинула руки, тяжело, со стоном дыша - и тогда только, уже взяв ее руками за грудь и сжимая меж пальцев вставшие ее соск(, Кис осознал, весь сотрясшись от этого осознания, что он ввел ей. Он кончил в нее, бурно и неловко.

Но еще прежде, еще только ощутив преддверие этого конца, еще не зная точно, долго ли продолжать ему, вдруг стал про себя замечать Кис, что первого, мгновенного чувства плоти больше нет в нем. Наоборот, чем более он усердствовал (память воображения пробудилась в нем, подсказав то, чего знать он не мог), тем, однако, слабее и глуше был результат. Кис будто хотел прорваться куда-то, сам не зная зачем, и Лика мешала ему в этом, стоя на его пути. Удивительная тоска сдавила его. Это была словно бы та самая тоска, что и в studio, три четверти часа назад, но только теперь она была вовсе не там, где, как думал Кис, ей следовало бы быть: он как-то случайно наткнулся на нее. Фокус внимания всегда, даже вопреки боли, зависит от убеждений, от того, что ждешь. Но Кис не ждал и не знал, что можно тосковать собственными ногами, поясницей, бедрами, вообще телом, исключая разве что грудь, это всеми признанное вместилище душевных хлопот. Теперь же он удостоверился в своем невежестве. Даже живот его налился тоской. Кису казалось, что раз так, то ему следует скорее кончить, что это то, что освободит его от страдания; он заторопился, позабыв даже о Лике и уж вовсе не заботясь о том, много ли приходится ей терпеть: он почему-то был уверен, что ей все нравится, чт( он делает с нею. Но она вдруг вскрикнула под ним, и тотчас, зажмурив глаза, Кис ощутил первый толчок семени. В ожесточении схватил он Лику за плечи, ему представилось, что он мстит кому-то, может быть и ей, извергая из себя в нее горечь, тоску, желание и весь свой, до поры ему неведомый клей похоти, - но он ошибся. Боль потеряла силу, однако быстро растеклась в нем везде, даже в плечах и в шее, а заодно с ней растеклась и устоялась мутная тяжкая истома, лишившая Киса последних сил. Он вздохнул, уронил голову Лике на грудь и больше не шевелился. В очередной раз тело смерти одержало в нем безвременную, как и всегда, победу.

- Уходи оттуда. Кышь, - хрипло и грустно сказала Лика чуть погодя; в темноте он увидел, как поблескивают ее глаза: она смотрела на него, пока, наморщив болезненно лоб, он ворочался, подчиняясь ей. Ему стало зябко в пахах и как-то, на особый лад, пронзительно, причем он впервые с раскаянием подумал, что Лика тоже, должно быть, устала под ним. Но нет: сама она вовсе усталой не выглядела, наоборот. Быстро сжав колени, легла она на бок, пояснив Кису с серьезной миной: "Чтоб не разлить", - и снова глаза ее заблестели во тьме. Потом сразу вспыхнул свет, голая Лика соскочила с дивана, подхватив под мышку халат, и побежала в ванную, поводя долями зада так, как если б и на ходу старалась удержать то, что было в ней (ей это не вполне удалось). Но для опустевшего Киса теперь это уже было все равно; бог знает почему вдруг подумал он, что если бы сейчас, здесь, так же, как ее, раздеть и особенно уложить с раскинутыми ногами Машу, то Лика была бы красивей, но именно от этой мысли, почти зримо представившейся ему, его передернуло внутри, и он зажмурился; впрочем, после тьмы, свет тоже мешал Кису.

Лежа один, Кис стал зачем-то разглядывать себя. Он лежал, уже начав зябнуть, в одних носках, с какой-то жалкой серой куриной кожицей на груди, боком втиснувшись в расщелину между диванной спинкой и сиденьем. Взгляд его обошел скомканную и разбросанную в беспорядке по полу его одежду, поднялся к дивану (для этого Кису пришлось скосить вниз глаза, что он исполнил с добросовестной мукой), замер на сыром пятне, стывшем посреди пледа, у самого кисова бедра - и тогда вдруг, словно испугавшись чего-то, Кис сел и тотчас вскочил: странный, прежде неиспытанный им терпкий запах коснулся его носа. Запах этот был заметен ему едва, как тлен, но это было то, чего Кис тоже раньше никогда не представлял себе, раздумывая сам с собой в постели на ночь, как именно мальчики любят девочек... Бегло прислушавшись, Кис схватил с полу трусы и, чуть не упав, стал натягивать их на трясущиеся ноги: он все не мог поднять одну ногу, стоя на другой. Кое-как он оделся. Хуже всего досадил ему галстук. Кис плохо умел вязать узел, впопыхах же раздернул его совсем, и теперь тот вышел кривым, сколько Кис над ним ни бился; впрочем, было Кису уже не до этого. Приведя в порядок волосы руками - на столе, у трельяжа лежала щетка, но он не посмел взять ее, - Кис встал на цыпочки и, послушав еще, льет ли душ, прокрался в прихожую, мечтая изо всех сил не ударить каблуком об пол. Ему это удалось, хотя он не тверд был в коленях, а вместе с страхом и безразличие явилось впервые в душе его. Трепеща, но ликуя в трепете, еще раз обмер он, уже у порога и, повернув ворот замк(, боком скользнул в чуть дунувшую подъездным сквозняком щель, на лестницу. Дверь щелкнула, закрывшись за ним, и Кис остался один, в полной тьме.

Но он не успел сделать ни шагу. Тьма была лишь мгновение; потом вверху, на площадке Ёлы, вдруг завозились, зашаркали, хором загалдели многие голоса, вдоль стены, над лестничным маршем, упал, колеблясь, отсвет живого пламени, очертив на миг тенью рельефы выщербленной краски - и сразу целое шествие с свечами в руках, заняв верхний пролет, двинулось вниз по лестнице, с гомоном и смехом качая фигурные тени по углам и на потолке, и перекрестками света озарило подъезд.

- Эй, Кис! ты откуда? - кричала, смеясь, раскрасневшаяся Света, шедшая впереди и возбужденная собственным деятельным предводительством; платье ее от свечных огней переливалось волнами, словно серый жемчуг, и казалось сейчас более еще открытым, чем прежде. За нею с хохотом махали общей свечой, взявшись за руки Тристан и Ира, оба явно довольные ошеломлением в кисовых глазах, улыбался и Гаспаров, несший следом свою свечу строго, как в церкви; далее чинно шли Маша и Гарик, и Кис невольно прижался спиной к двери лилиной квартиры, переводя взгляд от огня к огню и не зная толком, что теперь ему делать. Шествие поравнялось с ним.

- А-га! вон и Лёнчик! - крикнула опять, как ни в чем не бывало, Света, указав свободной от свечи рукой в сторону нижней забежной площадки. Следуя более ее тону, чем жесту, непроизвольно требовательному (Света чувствовала себя и действительно была теперь во главе событий), Кис повернул туда голову - и точно: в конце пролета, около окна, стоял с папироской в зубах Лёнчик, неспешно затягиваясь, и сквозь хмурый прищур темных своих глаз рассматривал мрачно процессию. При виде Светы он усмехнулся было, но так, будто эта его усмешка против воли скривила ему край рта и тотчас исчезла, дав место странной, тоже вряд ли рассчитанной наперед гримасе. Черты его обострились, словно замерли в напряжении, Кис увидел, что он был бледен, почти желт - и в тот же миг, скользнув вверх по лицу его взглядом, он наткнулся глазами на его взгляд, угрюмо вспыхнувший из-под приспущенных куцых век его. Мгновение они смотрели друг на друга. Потом Лёнчик выпустил изо рта дым, собрал губы в белые тонкие складки (Кис различил эти складки даже вопреки близорукости и полутьме) и, держа папиросу на отлете, как нож, вперевалку двинулся от окна к ступеням, навстречу всем. Но что-то особенное было в глазах его кроме угрозы - быть может, сомнение, - и так отчетливо, как это бывает только во сне, с тем же полным знанием смысла действий Кис понял и вспомнил, что минуту назад, выскользнув на площадку от Лили, он первым делом ощутил в воздухе дым табака, однако не увидел папиросной искры там, где должен был бы стоять тогда Лёнчик, поджидая его.