Дмитрий Герасимов - Крест в круге

• Название: Крест в круге
• Автор: Дмитрий Герасимов
• Жанр: Ужасы и Мистика

Сага о жизни трех поколений, судьбы которых неведомым мистическим образом связаны с известным московским отелем и странной пентаграммой в виде креста в замкнутом круге.

«Лихие» девяностые… Молодой историк Вадим Григорьев, временно работающий охранником в отеле, даже не подозревает, что и его трудоустройство и последовавшие за этим странные, мистические события – встреча с таинственной старухой, разгадка зловещей пентаграммы на старинной вазе, убийство молодого мужчины из 222 номера – давно предсказаны его отцом в незаконченном романе «Отель N».

На пути Вадима к раскрытию тайн – череда сбывшихся пророчеств, любовь и смерть, странное завещание и целый клубок хитросплетений и мистических катаклизмов, берущих свое начало в далеком 1913 году…

---

В ту же секунду огненные дрожащие змейки стремительно поползли со всех концов двора к дому. Почти одновременно эти горящие ручейки ткнулись в стену фасада – и её охватило ослепительным пламенем. С трудом соображая, что происходит, мужчина глядел на плавно взлетающий в тысячезвездное от раскаленных искр, багровое небо столб пламени. Жар гигантского костра ударил ему в лицо. В одно мгновение дом исчез в пламени, жадно пожирающем его со всех сторон. Охваченный ужасом, мужчина ринулся в сад, туда, где исчезла фигура его ночной гостьи, потом остановился, тяжело дыша и глядя перед собой ослепшими глазами, попятился, как пьяный, и бросился обратно – к горящему дому. Не останавливаясь, движимый неведомой силой, он нырнул в стену огня и вспыхнул как факел. Последнее, что он почувствовал перед тем, как провалиться в черную пустоту, – это раскаленную и липкую, как кровь, змею, вползающую в сердце.

На второй день сгоревших заживо Назиму и ее мужа – большого советского начальника – похоронили на старом городском кладбище под хриплые, утробные звуки духового оркестра. Хоронить, по сути, было нечего. Дом сгорел дотла, словно был сделан из картона. Прибывшие пожарные только рты разинули. Поэтому в два новеньких гроба бросили лишь по горстке пепла, обтянули их пурпурным сукном и наглухо заколотили гвоздями.

– Вот и конец ведьме пришел!

– Слыхали, говорят, это был поджог!

– Чем-то непонятным дом облили. Камни горели, как солома!

– А в саду-то… В саду нашли ожерелье его первой супруги убиенной!

– Ни дать ни взять – с того света отомстила!

– Тоже – ведьма!

Еще месяц в городе обсуждали на все лады это страшное и таинственное происшествие. А когда слухи и пересуды пошли на убыль, когда не только горожане, но даже бывшие соседи погорельцев перестали содрогаться от жутких воспоминаний, в том самом ауле, где когда-то жила Назима, в ее прежнем доме появилась неизвестная старуха. Одним своим видом она наводила ужас на односельчан: сухое, согбенное тело с огромными, как два горба, торчащими лопатками, обвисшие, как пакля, седые волосы и страшное, изрытое оспой, обожженное лицо. Один глаз вытек, и на его месте пузырилась яйцом неестественно белая кожа. Другой был на месте, но не закрывался никогда, потому что отсутствовало веко. Впрочем, и этим, единственным, глазом старуха не видела. Однако каким-то непостижимым образом она угадывала все, что происходило вокруг нее и даже далеко за пределами аула. Она знала по именам всех односельчан и нередко пугала их своей страшной проницательностью:

– Здравствуй, Шавкат! Что же ты не здороваешься? Так торопишься сообщить семье, что получил работу на моторно-тракторной станции?

Обескураженный Шавкат останавливался на дороге как вкопанный и в изумлении шевелил губами, теребя в руках листок бумаги с печатью МТС.

– А вот и Юсуп! – продолжала старуха, вскидывая сухую руку с клюкой. – Он еще не знает, что завтра у него родится дочь. Шестая в семье.

Через минуту из-за дувала появлялся Юсуп, ведущий на привязи молодого ослика.

– Юсуп! Поспешай! Лазиза должна вот-вот родить!

Он махал рукой:

– Еще не срок! В конце месяца только…

Но на следующий день безутешный Юсуп шатался по селению без ослика:

– Опять дочь! Шестая. Ни одного йигита в семье!

В другой раз старуха приветствовала пожилого дехканина:

– Мираншах! Ты уже не хочешь жениться на мне? Я уже не хороша для тебя?

Мужчина пятился в растерянности и во все глаза таращился на уродливую соседку. А та продолжала ехидно:

– Ну что ж… Насильно милой не будешь! Ты как был дураком, так и остался. Может, в тюрьме поумнеешь!

Никто уже не удивлялся, когда за Мираншахом приехала машина с брезентовым верхом и два милиционера увезли его в город.

– Перед войной выпустят, – витийствовала слепая, успокаивая рыдающих родственников арестованного дехканина. – Но с войны уже не вернется…

В ауле дом старухи опять стали обходить стороной. Ее боялись. Ею пугали детей.

– Это Назима! – шептались женщины. – Она ожила!

– Точно – она! И в огне не сгинула!

– Ведьма!

Даже районному начальству и милиции не был чужд суеверный ужас. Несколько раз местные власти намеревались нанести визит страшной старухе. Но еще не поросшие мхом воспоминания об их предшественнике, навестившем однажды этот дом в сопровождении вооруженных красноармейцев, убившем после этого свою жену, а затем сгоревшем заживо, останавливали даже отчаянных смельчаков.

Во время войны страх за родных и близких перевесил все другие страхи, и в дом Назимы стали время от времени наведываться отчаявшиеся женщины.

– Бабушка, – шептали они вкрадчиво, – скажи, как там мой?

– Скоро ли Хасан вернется? Не ранен он? Что-то весточек от него давно не было.

– Когда же войне конец, бабушка?

Старуха сверкала единственным немигающим глазом и пророчествовала:

– Живой… Но силу его мужскую осколок забрал. Вернется – на ласку горячую не надейся.

– Герой, герой Хасан твой. Ранен был пустяково. Уже зажило все. Сейчас пока в тылу девок белокожих полюбливает.

– Еще три длиннющих года… И еще четыре нескончаемых месяца к ним. А аукаться еще дольше будет. Половина мужиков – на том свете!

Никто и никогда не радовался ее пророчествам. Ведьма – она ведьма и есть…

– Ведьма – она ведьма и есть, – хмуро проронил Максуд, когда Галинка за обедом ошеломила всех своей новостью. – Держись от нее подальше, девочка.

Дети переглянулись. Галинка положила ложку рядом с тарелкой и назидательно покачала головой:

– Стыдно во всякие глупости верить! Мракобесию разному. Папа, ты же коммунист, а рассуждаешь, как дремучий человек! Какая еще ведьма? Просто несчастная женщина. И совершенно больная. У нее все органы внутри болят. И сердце тоже. Если бы участковый не привез ее в больницу, она бы умерла уже несколько дней назад. И вообще: врач должен спасать любого человека – и плохого, и хорошего. Он для этого клятву Гиппократа дает!

Боря смотрел на Галинку с восхищением. Он любовался и гордился ею.

– Ешь! – Она придвинула к нему тарелку, потому что он, погруженный в свою влюбленность, даже перестал жевать.

– Галинка, – просительно замычал Борис, – когда ты меня возьмешь с собой на дежурство?

– Посмотрю на твое поведение, – с напускной строгостью ответила она.

– И все-таки, дочка… – вздохнул Максуд, – держись от нее подальше.

Глава 5

Весь февраль в Ташкенте шел снег. Один за другим вспыхивали и угасали короткие дни. Сыпались сливавшиеся в одну недели. Наступивший 1948 год обещал быть трудным, но счастливым. Отменили ненавистные продуктовые карточки. Снижали цены.

Как это часто бывает в Узбекистане, весна наступила внезапно. На город обрушились солнце и ранний зной.

Нередко перед дежурством за Галинкой домой заходил молодой человек. Светловолосый, широкоплечий, он смущенно топтался в дверях, пока девушка собиралась на работу.

– Миша, не стой на пороге. Пройди в комнату, – щебетала она, поправляя перед зеркалом челку. – Через пять минут я буду готова.

Миша – молодой ординатор той самой больницы, в которой работала Галинка, – конфузливо улыбался, кивал, но в комнату не заходил. Он терпеливо ждал ее в дверях или в коридоре, где любопытные соседки беззастенчиво разглядывали его с ног до головы, а мужчины деловито «стреляли» у него «Казбек» из шикарной коробочки с красивым всадником на этикетке. Такие коробочки – только уже пустые – дарили Борису, и он складывал их на маленьком столике перед кроватью, всякий раз стараясь придумать им применение. В конце концов Боря раздаривал коробочки соседским мальчишкам или обменивал на огрызки чернильных карандашей. Интуитивно он чувствовал что-то враждебное в этих нарисованных всадниках, как что-то враждебное ему виделось в самом светловолосом, широкоплечем красавце Мише.

«Миша сказал…», «Миша считает…», «Мы с Мишей…» давно уже вытеснили из Галинкиного щебетания все ее привычные присказки, шутки и фразы.

– Расскажи мне что-нибудь, – просил ее Борис перед сном. – Какую-нибудь сказку. Или историю.

Галинка охотно присаживалась на кровать, лицо ее светлело, будто она вспоминала что-то необыкновенное, и начинала рассказывать:

– Ну, слушай… Однажды Миша пошел со своим студенческим приятелем на рыбалку. И с ними такая история приключилась!

Боря вздыхал, закрывал глаза и отворачивался к стене. Он не любил Мишу так же сильно, как сильно любил свою Галинку.

Поэтому он в нерешительности кусал ногти, когда сестра предложила ему пойти с ней на дежурство. Боря так ждал этого! Он истосковался по тем волшебным вечерам, когда они оставались с Галинкой совсем одни – вдвоем, среди пустынного и притихшего коридора больницы, за скрипучим столом, заставленным пузырьками и пластмассовыми стаканчиками с пилюлями. Но в дверях Галинку ждал светловолосый Миша. И Боря колебался.