Карен Армстронг - Биография Бога: Все, что человечество успело узнать

• Название: Биография Бога: Все, что человечество успело узнать
• Автор: Карен Армстронг
• Жанр: Философия

Эта книга – об огромном пути, который прошло человечество от времен палеолита до наших дней, о попытках передать невыразимую священную реальность, которой люди давали самые разные имена: Бог, Брахман, Нирвана, Аллах, Дао. Карен Армстронг освещает самые глубокие тайны религиозного мировоззрения и рассказывает о самом ценном из того, что сделали мудрые люди прошлого. Современные взгляды на Бога – это лишь одно, на редкость ущербное и парадоксальное, представление о священном из многих грандиозных религиозных, мистических и духовных представлений, существовавших на протяжении тысячелетий. Одна из лучших современных книг о Боге и религиях от всемирно известного автора.

Перевод: Глеб Ястребов

---

Религия есть практическая дисциплина, которая учит нас открывать новые способности ума и сердца. К этому мы еще не раз вернемся в данной книге. Не имеет смысла академически взвешивать религиозные доктрины, пытаясь оценить их истинность или ложность, прежде чем вступить на религиозный путь жизни. Лишь воплощая их в ритуальных и этических действиях, вы увидите, справедливы они или нет. Подобно любому навыку, религия требует упорства, трудолюбия и аскезы. У одних людей она получается лучше, у других хуже, а у некоторых вовсе не получается. Однако если не стараться, толку не будет. Верующим людям бывает сложно объяснить действие своих ритуалов и обычаев, как конькобежец может не отдавать себе отчета в физических законах, позволяющих ему удержаться на тонком лезвии конька.

Ранние даосы видели в религии «умение», обретаемое постоянной практикой. Чжуан-цзы (около 370—311 до н. э.), один из величайший китайских мудрецов всех времен, считал, что религиозные учения вообще не поддаются логическому анализу. Он цитирует плотника Маленького:...

Если [я] работаю медленно, [мне] легко, но [колесо] получается непрочным. [Если] спешу, [мне] тяжело, а [колесо] не прилаживается. [Когда же] не спешу и не медлю, то овладеваю [мастерством] руками и откликаюсь сердцем. [6]

Горбун, который ловил в лесу цикад, не пропускал ни одной. Он столь сильно концентрировался, что забывал себя во время ловли: его руки двигались словно сами собой. Он и сам не знал, как это у него получается, а знал лишь, что обрел навык спустя месяцы практики. В таком самозабвении Чжуан-цзы усматривал своего рода ekstasis , выход за рамки «я», дающий возможность соприкоснуться с божественным. [7] Люди, обретшие этот навык, обнаруживали трансцендентное измерение жизни, – не просто некую внешнюю, внеположенную им реальность, а реальность, идентичную глубинному уровню их бытия. Эта реальность, которую они называли Богом, Дао, Брахманом или Нирваной, была фактом человеческой жизни. Однако объяснению в категориях логоса она не поддавалась. Эта неопределенность не пугала людей, как может подумать современный западный человек, а приносила ekstasis , выводивший их за пределы и ограничения своего «я». Наше научно ориентированное знание стремится овладеть миром, объяснить его, поставить под контроль разума, однако радость незнания также составляет часть человеческого опыта. Даже в наши дни поэты и философы, математики и физики находят, что помышление о неразрешимом есть источник радости, изумления и довольства.

Одна из удивительных особенностей человеческого ума состоит в его способности иметь мысли и переживания, не поддающиеся концептуальному анализу. Наши мысли часто переходят некий край, соприкасаясь с трансцендентным. Взять хотя бы музыку. Музыка всегда была неотделима от религиозного выражения, поскольку, как и лучшие формы религии, показывает «границы разума». [8] А поскольку любую территорию определяют ее границы, получается, что музыка должна быть в известном смысле рациональной. Это самое телесное из искусств: его рождают дыхание и голос, кожа и сердце; она «отзывается в наших телах на уровнях более глубоких, чем воля и сознание». [9] И музыка связана с мозгом, требуя баланса сложнейших энергий и форм. Она связана с математикой! И все же эта глубоко рациональная деятельность сопряжена с трансцендентным. Музыка выводит за пределы слов: ее невозможно пересказать словами. Квартет Бетховена не изображает скорбь, а пробуждает ее в музыканте и слушателе, – хотя это опыт отнюдь не печальный. Подобно трагедии, он дает огромную радость и восторг. Создается впечатление, что мы переживаем печаль так, что это не завязано на наше «я»: это не моя печаль, а сама печаль. Язык имеет границы, которые мы не можем перейти. Когда мы критически вслушиваемся в собственные сбивчивые попытки выразить себя, мы осознаем невыразимую инаковость. «Не может быть сомнений, что у языка есть границы, – говорит британский критик Джордж Стейнер, – и это доказывает наличие трансцендентного в нашем мире. Мы испытываем уверенность в божественном смысле, превосходящем наше понимание, именно потому, что сами не можем идти дальше, что речь удивительно подводит нас». [10] Каждый день музыка открывает перед нами способ познания, который не поддается логическому анализу и эмпирическому доказательству. Она «до краев полна смыслов, не переводимых в логические структуры и не поддающихся словесному выражению». [11] К таким пределам стремится всякое искусство. И не только искусство, но и богословие.

Стейнер сказал: «То, что лежит за пределами слова человеческого, красноречиво вещает о Боге». [12] Нынешние скептики пожмут плечами.

Однако, быть может, у нас просто ограниченные представления о Боге. Да и откуда нам? Мы утратили «вкус» религии. В начале Нового времени, в XVI—XVII веках, начала складываться совершенно новая цивилизация, ставившая во главу угла научную рациональность, а экономику основавшая на технологии и капиталовложениях. «Логос» принес столь упоительные результаты, что миф сочли дискредитированным, а научный метод – единственным путем к истине. Какая уж тут религия! Даже теологи стали переходить на научные рельсы. Возникла идея проверить разумом историческую достоверность «мифов» (в корне неверный подход к ним). Философы и ученые сочли ритуалы бессмысленными, и религиозное знание стало восприниматься как сухая абстракция. Мы утратили искусство интерпретации древних сказаний о богах, ходящих по земле, о мертвецах, восстающих из могил, и о расступающемся море.

К вопросам веры, откровения, мифа, мистерии и догмата мы стали относиться так, что наши предки немало изумились бы. В частности, слово «вера» обрело иной смысл: получилось, что нужно слепо принять определенные вероучительные положения, чтобы считаться «верующим», а ортодоксальные догматы – самое главное в религии.

Этот рационалистический подход к религии привел к появлению фундаментализма и атеизма. Это вещи глубоко современные и взаимосвязанные. Оградительное благочестие, часто именуемое «фундаментализмом», заявило о себе почти в каждой крупной религии в ХХ веке. [13] Желая создать полностью рациональную и научную веру – отказ от «мифа» в пользу «логоса»! – христианские фундаменталисты понимают Писание предельно буквально, так буквально, как оно никогда ранее не понималось. В США протестантские фундаменталисты разработали идеологию под названием «библейский креационизм», которая усматривает в библейских мифах научно достоверную информацию. Соответственно, они проводят кампании против преподавания эволюции в школах: эволюция противоречит рассказу о сотворении мира в первой главе Книги Бытия.

В прошлом атеизм редко был огульным отрицанием священного как такового: обычно отвергались лишь определенные представления о божественном. Когда-то язычники считали «атеистами» христиан и мусульман! Конечно, христиане и мусульмане не отрицали существование Бога: просто их понятия о божественном настолько расходились с языческими, что воспринимались как кощунственные. Атеизм как бы паразитирует на той форме теизма, которую пытается искоренить, и становится его зеркальным отражением. Классический западный атеизм был создан в XIX – начале ХХ века Фейербахом, Марксом, Ницше и Фрейдом, чья идеология во многом отвечала на богословское понимание Бога, сформировавшееся в Европе и США в Новое время. Современный атеизм Ричарда Докинза, Кристофера Хитченса и Сэма Харриса носит совсем другой характер, поскольку сосредоточен на Боге, каким его видят фундаменталисты: все три мыслителя полагают, что именно фундаментализм – подлинная суть любой религии. Это ослабляет их критику, поскольку в реальности фундаментализм – весьма неортодоксальная форма веры и часто искажает традицию, которую пытается защищать. Между тем «новых атеистов» много читают не только в секулярной Европе, но и даже в значительно более религиозных США. Популярность их книг наводит на мысль, что многих людей раздражают и даже возмущают унаследованные ими представления о Боге.

Жаль, что Докинз, Хитченс и Харрис ведут себя столь несдержанно, поскольку некоторые из их критических замечаний обоснованны. Действительно, религиозные люди совершали жестокие поступки и преступления, а фундаменталистская теология, на которую нападают новые атеисты, и впрямь «неискусна» (как сказал бы буддист). Однако новые атеисты принципиально отказываются вступать в диалог с теологами, более типичными для магистральной традиции. В результате их наработки, будучи основаны на плохом богословии, печально поверхностны. Я бы даже сказала, что они недостаточно радикальны! Ведь иудейские, христианские и мусульманские теологи веками твердили: некорректно говорить, что вовне нас где-то что-то «есть». Тем самым они не отрицали реальность Бога, а оберегали его трансцендентность. Мы же, в нашем болтливом и крайне предвзятом обществе, утратили связь с этой важной традицией, которая помогла бы ответить на многие из актуальных религиозных проблем.