Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

• Название: Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Драматургия
• Год: 1966

---

Юридическая школа в Эксе пользуется заслуженной славой, и, разумеется, молодой Ростан состоял в числе ее студентов. В этом старинном городе, где в былые времена заседал парламент, и поныне проживают адвокаты, нотариусы, стряпчие, связанные с судебной палатой. Там неизменно изучают право, даже если в будущем не рассчитывают заниматься юриспруденцией. Фредерик продолжал вести тот же образ жизни, что и в коллеже: трудился мало, по делал вид, что трудится усердно. Г-жа Ростан, к своему великому огорчению, вынуждена была предоставить сыну некоторую свободу. Теперь он уходил из дому, когда хотел, и лишь должен был являться вовремя к столу; к девяти вечера ему полагалось быть дома, за исключением тех дней, когда он получал разрешение побывать в театре. Итак, для Фредерика началась жизнь провинциального студента, однообразная и распутная, если она не заполнена целиком занятиями.

Только тот, кому знаком Экс, город, погруженный в дремоту, с безлюдными, поросшими травой улицами, может представить себе, на какую скучную и пустую жизнь обречены там студенты. Прилежные юноши убивают время за книгой, остальные просто не дают себе труда ходить на лекции и шатаются по кафе, где играют в карты, или, того хуже, — посещают известные заведения. Наш повеса стал заядлым игроком. Он проводил за картами почти все вечера, а заканчивал их в злачном месте. Чувственному, вырвавшемуся на свободу юноше приходилось довольствоваться тем жалким развратом, который он мог найти в этом городе, где нет гризеток, наводняющих в Париже Латинский квартал. Настала пора, когда ему уже мало было вечеров, — он стащил ключ и пустился в ночные похождения. Так беззаботно прошли студенческие годы.

Кстати сказать, Фредерик давно понял, что сыновняя покорность ему выгодна. Мало-помалу он научился лицемерить, как многие дети, запуганные родителями. Зато теперь г-жа Ростан поздравляла себя с победой, — сын сопровождал ее в церковь, вел себя очень корректно и с невозмутимым спокойствием плел ей чудовищную ложь, которой она верила, успокоенная его чистосердечным тоном. Фредерик так наловчился, что его невозможно было застать врасплох: он всегда находил отговорку, заранее сочинял всякие небылицы, держал наготове любые оправдания. Карточные долги он платил, беря взаймы у родственников. Ему приходилось вести сложную бухгалтерию. Однажды после неожиданного выигрыша он, заручившись приглашением приятеля, у которого было имение близ Дюрансы, осуществил свою давнишнюю мечту — провел неделю в Париже.

К этому времени Фредерик превратился в рослого, статного юношу, его красивое лицо с правильными чертами обрамляла густая черкая борода. А любовные похождения делали его еще более привлекательным, особенно в глазах женщин. Он считался образцом благовоспитанного юноши. Те, кто знал о его проказах, посмеивались. Но коль скоро он соблюдал приличия и не выставлял напоказ неблаговидную сторону своей жизни, ему ставили в заслугу хотя бы то, что он, не в пример некоторым невежам студентам, возмущавшим весь город, скрывал свои похождения. Фредерику шел двадцать первый год. Надвигались выпускные экзамены. Отец его, я ту пору человек еще довольно молодой, не спешил передать контору сыну и поговаривал о том, что лучше бы определить его по судебному ведомству. Друзья в Париже помогут получить для Фредерика желаемую должность товарища прокурора. Молодой человек не произносил решительного «нет», — он никогда открыто не сопротивлялся родителям. Но его хитрая усмешка говорила о твердом намерении по-прежнему вести безмятежное и праздное существование, которое было ему так по душе. В самом деле, к чему утруждать себя, — отец богат, а он единственный сын. Пока что молодой человек слонялся по бульвару с сигарой во рту, ездил с дамами на пикники и чуть ли не ежедневно посещал тайком сомнительные заведения. Но это не мешало ему быть неизменно услужливым и предупредительным с матерью. Случалось, что после бурной пирушки Фредерика мутило, у него ломило все тело, и тогда он с удовольствием отлеживался в прохладных покоях на улице Коллегии. В высоких пустых комнатах веяло строгой печалью, и это как-то успокаивало и освежало его. Он восстанавливал силы, а мать уверял, будто остается дома ради нее. Но как только аппетит и здоровье возвращались к нему, он затевал новую проказу. Словом, премилый юноша, только бы не посягали на его удовольствия.

Между тем Наис подрастала и из года в год приносила Ростанам фрукты и рыбу. Они с Фредериком были однолетки. Наис месяца на три старше. Г-жа Ростан каждый раз удивленно восклицала:

— Как ты выросла, Наис!

И Наис улыбалась, сверкая белыми зубами. Фредерик большей частью отсутствовал. Но как-то раз, в последний год своего студенчества, собираясь выйти из дома, он встретил в передней Наис, которая принесла корзинку ракушек. Он остановился как вкопанный. Неужели это та долговязая, худенькая, совсем еще не сформировавшаяся девочка, которую в прошлом году он видел в Бланкарде? Какая прелесть: смуглое личико, шапка густых черных волос, сильные плечи, стройный стан, красивые, по локоть обнаженные руки. За один год она поднялась и расцвела, словно молодое деревце.

— Это ты, Наис? — проговорил он, запинаясь.

— Ну да, господин Фредерик, — ответила Наис, глядя на него в упор своими большими глазами, горевшими мрачным огнем. — Я принесла морских ежей. Когда вас ждать? Пора уж сети готовить?

Фредерик все разглядывал ее.

— Какая ты красавица!.. Как это ты умудрилась? — пробормотал он, казалось, не слыша ее слов.

Она рассмеялась в ответ на его комплимент. Но когда он взял ее за руки, словно хотел побороться с ней, как в детстве, она сразу сделалась серьезной и, перейдя на «ты», тихо проговорила своим низким грудным голосом:

— Нет, нет, не здесь… Осторожней! Твоя мать идет!.

II

Спустя две недели Ростаны всем семейством отправились в Бланкарду. До окончания каникул в суде стряпчему нечего было делать, к тому же сентябрь на берегу моря исполнен особого очарования. Жара спала, стояли чудесные прохладные ночи.

Бланкарда находилась не в самом Эстаке, большом селении, расположенном в окрестностях Марселя, в глубокой бухте, окруженной скалами. Дом возвышался на крутом берегу за деревней. С моря виден был желтый фасад, выглядывавший из-за старых сосен. Такие массивные квадратные строения с окнами причудливой формы в Провансе зовутся замками. Перед домом раскинулась широкая площадка, отвесно обрывавшаяся к узкой полосе берега, усыпанного галькой. За домом находился обширный огороженный участок, где на каменистой почве прижились лишь виноградные лозы да оливковые и миндальные деревья. Бланкарде угрожала одна опасность: море непрерывно разрушало берег. Соседние источники просачивались сквозь рыхлую почву, подтачивали горную породу, и из года в год от берега отрывались огромные глыбы и с оглушительным грохотом падали в воду. Постепенно море поглощало землю, уносило сосны.

Микулены уже сорок лет арендовали землю в Бланкарде. По установившемуся в Провансе обычаю половина урожая принадлежала владельцам. Земля была такой неплодородной, что арендаторы давно бы умерли с голоду, если б летом не промышляли рыбой. Едва проходила пора пахоты, они забрасывали в море сети. Семью возглавлял отец — крепкий старик с загорелым морщинистым лицом; домашние дрожали перед ним. Его жена — рослая крестьянка — отупела от тяжелой полевой работы под палящим солнцем, сын служил на «Буяке», а дочь Наис по приказанию отца определилась на черепичный завод, хотя и дома у нее было дел по горло. В жилище испольщика — лачуге, прилепившейся на склоне горы, не часто слышался смех или песня. Нелюдимый старик Микулен угрюмо молчал, вспоминая о том, что повидал на своем веку. Наис и мать, как и все женщины на юге Франции, испытывали благоговейный страх перед главой семьи. Тишину в доме нарушал лишь сердитый крик матери, — стоило дочери отлучиться, как мать начинала звать ее, подбоченившись и вопя во всю глотку. Наис уже за километр слышала свое имя и возвращалась вся бледная, ело сдерживая гнев.

На долю красавицы Наис, как ее звали в Эстаке, выпадало не много радостей. Ей уже минуло шестнадцать лет, а папаша Микулен по-прежнему ни за что ни про что награждал ее такими увесистыми пощечинами, что у нее из носа шла кровь. Да и теперь, хотя ей уже исполнилось двадцать, синяки от побоев неделями не сходили с ее плеч. Отец не был злым, он просто чувствовал себя господином и повелителем и требовал беспрекословного повиновения, недаром он был потомком древних римлян, которые вольны были в жизни и смерти своих чад и домочадцев. Однажды Наис осмелилась рукой заслониться от сыпавшихся на нее ударов, и за это отец едва не убил ее. Девушка вся дрожала после таких расправ. Забившись в какой-нибудь темный угол, она сидела на полу и молча, без слез переживала обиду. Снедаемая глухой злобой, она часами не раскрывала рта, вынашивая мысль о мести, которую не могла осуществить. В ней говорила отцовская кровь, пробуждалась слепая ненависть, яростное желание взять верх над ним. Она проникалась глубоким презрением к матери, видя, как та дрожит и унижается перед мужем, и Наис не раз повторяла: «Достанься мне такой муж, я бы его собственными руками убила».