Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена

• Название: Собрание сочинений. Т.23. Из сборника «Новые сказки Нинон». Рассказы и очерки разных лет. Наследники Рабурдена
• Автор: Эмиль Золя
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Драматургия
• Год: 1966

---

На пасху г-ну Ростану понадобилось съездить в Бланкарду. Фредерик выдумал какой-то предлог, чтобы увильнуть от поездки. Возвратившись, стряпчий объявил за завтраком:

— Наис выходит замуж.

— Да ну! — с изумлением воскликнул Фредерик.

— И вам ни за что не угадать за кого, — продолжал г-н Ростан. — Она мне все очень резонно объяснила.

Оказалось, что Наис выходит за горбатого Туана, и в Бланкарде все останется по-прежнему. Арендатором будет Туан, который после смерти Микулена взял на себя заботу о хозяйстве.

Молодой человек слушал со смущенной улыбкой, по потом он понял, что все устроилось как нельзя лучше.

— Наис постарела и очень подурнела, — продолжал г-н Ростан. — Я не узнал ее. Диву даешься, как эти девушки, выросшие на берегу моря, быстро увядают. А ведь Наис была очень хороша.

— Да, линючий товар! — отозвался Фредерик, неторопливо доедая котлетку.

Перевод Г. Гольдберг

ГОСПОЖА НЕЖОН

I

Вот уже неделя, как мой отец, г-н де Вожлад, разрешил мне уехать из Бокэ, старого, унылого поместья в Нижней Нормандии, где я родился. У отца моего странные понятия о современности: он отстал от жизни, но крайней мере, на полвека. Наконец-то я все-таки в Париже, почти еще мне не знакомом, — ведь я был здесь всего два раза, да и то проездом. К счастью, я не такой уж провинциал. Мой однокашник по канскому лицею, Феликс Бюден, с которым я на днях здесь виделся, уверяет, что у меня совершенно неотразимая внешность и что парижанки будут от меня без ума. Его слова меня рассмешили. Но после ухода Феликса я поймал себя на том, что стою перед зеркалом и разглядываю свое отражение: приоткрыв в самодовольной улыбке белые зубы, на меня смотрел черноглазый молодой человек пяти с половиной футов роста. Пожав плечами, я отошел от зеркала: я ведь не фатоват.

Вчера я впервые провел вечер в одном из парижских салонов. Меня пригласила графиня П., которая с какой-то стороны приходится мне тетушкой. В эту субботу она давала свой последний в зимнем сезоне званый обед. Графине хотелось представить меня некоему г-ну Нежону, депутату от нашего Гоммервильского округа; совсем недавно его назначили товарищем министра, и поговаривают, что он вот-вот станет министром. Тетя гораздо терпимее моего отца; она мне прямо заявила, что молодой человек моих лет обязан служить своей стране, пусть даже и республике. И вот теперь она хочет меня пристроить.

— А переубедить твоего отца, старого упрямца, это уж я беру на себя, не беспокойся, милый Жорж, — сказала она.

Ровно в семь часов я был у графини. Но в Париже, по-видимому, обедают поздно; гости прибывали по одному; в половине восьмого съехались еще не все. Графиня с огорчением сообщила мне, что г-на Нежона на обеде не будет: какие-то парламентские осложнения задерживают его в Версале. Однако она не теряет надежды, что в течение вечера он все-таки появится. Чтобы заполнить пустое место, тетя пригласила на обед другого депутата от нашего округа, Гошро Обжору, как его у нас зовут. Я с ним немного знаком, — однажды мы вместе охотились. Это приземистый жизнерадостный человек; недавно он для солидности отпустил бакенбарды. Родился он в Париже, в семье неимущего стряпчего; но в наших краях у него есть богатый и очень влиятельный дядя, которого он каким-то образом уговорил дать ему возможность баллотироваться на выборах. Я и не знал, что он женат. Но за столом тетя усадила меня рядом с молодой, изящной и хорошенькой белокурой дамой, которую Гошро Обжора во всеуслышание звал Бертой.

Наконец все гости собрались. В гостиной, окна которой выходили на запад, было еще светло, а в столовой, куда мы перешли, уже были спущены шторы и горели лампы и люстра. Эффект был разительный. Поэтому, рассаживаясь за столом, все стали вспоминать, как омрачают ранние сумерки званые обеды зимнего сезона. Тетя заявила, что просто ненавидит зимние сумерки. И разговор надолго задержался на этой теме, — все только и говорили о том, как грустен Париж, когда вечером едешь куда-нибудь в гости по его улицам. Я молчал; я вовсе не ощутил этого по дороге сюда, хотя около получаса трясся в фиакре. Облик Парижа при свете первых газовых фонарей преисполнил меня желания самому испытать все наслаждения, которые, казалось, сулили его зажигающиеся огни.

Подали первое блюдо, и разговор оживился; теперь заговорили о политике. Тетушка, к моему удивлению, тоже стала высказывать какие-то мысли. Впрочем, и другие дамы от нее не отставали; они называли просто по фамилии известных политических деятелей, уверенно судили обо всем. Напротив меня сидел Гошро. Не переставая есть и пить, он с важным видом тоже громко изрекал свое мнение. Такие разговоры меня совсем не интересовали; многого я просто не понимал; в конце концов я всецело занялся своей соседкой, г-жой Гошро, — Бертой, как для краткости я уже мысленно ее называл. Она в самом деле была хорошенькая. В особенности мне нравилось ее маленькое круглое ушко, за которым курчавились золотистые завитки. У затылка шея Берты, очаровательная шея блондинки, была вся в легком вьющемся пушке. Когда она поводила плечами, лиф ее платья с глубоким квадратным вырезом сзади слегка оттопыривался, и я мог любоваться мягким, кошачьим изгибом ее спины. Профиль ее, какой-то остренький, мне не очень нравился. Берта толковала о политике с еще большим жаром, чем другие дамы.

Я старался быть с ней очень любезным, предупреждал ее малейшие желания, ловил ее жесты и взгляды.

— Сударыня, не желаете ли вина?.. Передать вам соль, сударыня?

Еще садясь за стол, она внимательно меня оглядела, как бы мысленно желая определить, что я собой представляю. Наконец и она ко мне обратилась:

— Политика вас, видимо, не интересует. На меня она нагоняет смертельную скуку. Но что делать? Ведь нужно о чем-то разговаривать. А в обществе теперь только и разговору, что о политике.

Потом она перескочила на другую тему:

— Скажите, хорошее место Гоммервиль? — Прошлым летом муж хотел, чтобы я поехала с ним туда к его дяде. Но я побоялась и отговорилась болезнью.

— Край очень плодородный, — ответил я. — Широкая равнина…

— A-а, воображаю, — перебила она, смеясь. — Ужасное, совершенно плоское место, поля и поля, и то там, то тут вереница тополей.

Я хотел было возразить, но она уже не слушала. Она беседовала со своим соседом справа, важным седобородым человеком, обсуждая какой-то закон о высшем образовании. Потом разговор зашел о театре. И когда, обращаясь к кому-то, сидевшему на другом конце стола, Берта слегка наклонялась вперед, я всякий раз испытывал сладкое волнение, глядя на кошачий изгиб ее спины. Еще в Бокэ, томясь в одиночестве от смутного нетерпения, я мечтал о белокурой возлюбленной. Только она представлялась мне женщиной с плавными движениями, с благородными чертами лица; Берта, с ее мышиным профилем, с мелко вьющимися волосами, не была воплощением моей мечты. Однако когда подавали спаржу, я уже сочинил целый захватывающий роман, перипетии которого выдумывал тут же: мы вдвоем, я и она; я целую ее в шею, она оборачивается, улыбаясь; и вот мы уносимся вместе куда-то далеко-далеко. Подали десерт. И тут вдруг она придвинулась ко мне и шепнула:

— Передайте же мне вазочку с конфетами, вот ту, что перед вами.

Мне показалось, что она взглянула на меня с нежной лаской. Обнаженной рукой она слегка касалась рукава моего фрака, и я с наслаждением ощущал ее живое тепло.

— Обожаю сладости, а вы? — продолжала она, положив в рот конфету.

Эти простые слова почему-то очень меня взволновали, я решил даже, что уже влюбился. Подняв голову, я вдруг заметил, что Гошро наблюдает, как я шепчусь с его женой; на лице его было обычное жизнерадостное выражение, он ободряюще улыбался. Я понял, что с этой стороны опасаться нечего.

Тем временем обед подходил к концу. Мне он показался не менее скучным, чем званые обеды в Кане. Одна только Берта меня занимала. Поскольку тетушка пожаловалась на жару, разговор снова вернулся к первоначальной теме, но теперь уже обсуждали весенние званые обеды; в конце концов все согласились, что с удовольствием ешь только зимой. Встав из-за стола, перешли пить кофе в маленькую гостиную.

Гости все прибывали. Три гостиные и столовая постепенно заполнялись людьми. Я забился в угол; проходя мимо, тетушка шепнула мне:

— Не убегай, Жорж… Приехала его жена. Он сказал, что заедет за ней, вот я тебя и представлю.

Она говорила все о том же г-не Нежоне. Но я не слушал ее; только что рядом со мной двое молодых людей обменялись несколькими словами, и я был еще весь под впечатлением этого разговора. Стоя у одной из дверей большой гостиной, они, вытянув шею, смотрели на входящих. И вот когда Феликс Бюден, тот самый мой однокашник по лицею, войдя в гостиную, подошел поздороваться к г-же Гошро, один из наблюдавших, поменьше ростом, спросил у другого: