Ян Потоцкий - Рукопись, найденная в Сарагосе

• Название: Рукопись, найденная в Сарагосе
• Автор: Ян Потоцкий
• Жанр: Зарубежный роман

Книгу можно купить в : Biblion.Ru 82р.

---

Несколько дней провел я в гостинице, никого не видя. Наконец велел, чтобы меня отвели на ту улицу, где находится дом сеньора де Торреса. Напротив я увидел объявление о сдаче квартиры внаем. Мне показали каморку на чердаке, я снял ее за двенадцать реалов в месяц, взяв фамилию Алонсо и заявив, что приехал по торговым делам.

Пока все мои занятия ограничивались наблюдениями сквозь ставни моих окон. Вечером я увидел на балконе сеньору в обществе несравненной Эльвиры. Признаться ли? Сперва мне показалось, что я вижу просто хорошенькую девушку, но, присмотревшись, я понял, что, по сравнению с другими женщинами, все черты ее лица озарены невыразимой гармонией, делавшей красоту ее менее броской. Сеньора сама была в то время очень красива, однако, должен признаться, не могла выдержать сравнения со своей сестрой.

Засев на своем чердаке, я с несказанным наслаждением убедился, что Эльвира относится с полным равнодушием к воздаваемым ей знакам преклонения и даже, казалось, тяготится ими. Но, с другой стороны, эти наблюдения совершенно отбили у меня охоту увеличить своей персоной толпу ее поклонников, то есть людей, тяготивших ее. Я решил ограничиваться смотрением в окно, до тех пор пока не представится более благоприятная возможность завязать знакомство, и, говоря по правде, отчасти рассчитывал на бой быков.

Ты помнишь, сеньора, что я в то время неплохо пел; поэтому я не мог удержаться, чтобы не дать услышать своего голоса. После того как все поклонники уйдут, я спускался с чердака и, под аккомпанемент гитары, со всем тщанием пел тирану. Это я делал несколько вечеров подряд и в конце концов заметил, что общество уходило, только выслушав мое пенье. Это открытие наполнило душу мою непостижимо сладким чувством, которое, однако, было далеким от надежды.

Тут я узнал о ссылке Ровельяса в Сеговию. Мной овладело отчаянье, так как я ни минуты не сомневался, что он влюбится в Эльвиру. В самом деле, мои предчувствия меня не обманули. Думая, что находится в Мадриде, он публично объявил себя кортехо вашей сестры, взял ее цвета, – верней, тот цвет, который считал ее цветом, – и одел своих слуг в такого цвета ливреи. С высоты своего чердака я долго был свидетелем этого наглого самохвальства и с удовольствием убедился, что Эльвира судила о нем больше по его собственным качествам, чем по тому блеску, который его окружал. Но граф был богат, вскоре должен был получить титул гранда, – что мог я противопоставить подобным преимуществам? Конечно, ничего. Я был так глубоко в этом уверен и притом любил Эльвиру с таким полным самоотречением, что в душе даже сам желал, чтоб она вышла за Ровельяса. Я перестал уже думать о том, чтоб познакомиться, и прекратил свои чувствительные напевы.

Между тем Ровельяс выражал свою страсть одними только учтивостями и не делал никаких решительных шагов к тому, чтобы получить руку Эльвиры. Я даже узнал, что дон Энрике собирается переехать в Вильяку. Привыкнув к удовольствию жить напротив него, я захотел и в деревне обеспечить себе эту радость. Я приехал в Вильяку под видом Лабрадора из Мурсии. Купил домик напротив вашего и отделал его по своему вкусу. Но так как всегда можно по каким-то признакам узнать переодетых влюбленных, я задумал привезти из Гранады свою сестру и, чтоб устранить всякие подозрения, выдать ее за мою жену. Уладив все это, я вернулся в Сеговию, где узнал, что Ровельяс решил устроить великолепный бой быков. Но помню, у сеньоры был тогда двухлетний сынок, – скажите, пожалуйста, что с ним?

Тетя Торрес, памятуя, что сынок этот и есть тот самый погонщик, которого вице-король хочет отправить на галеры, не знала, что отвечать, и, вынув платок, залилась слезами.

– Прости, сеньора, – сказал вице-король, – я вижу, что разбудил какие-то мучительные воспоминания, но продолжение моей истории требует, чтобы я остановился на этом несчастном ребенке. Ты помнишь, сеньора, что он тогда заболел оспой; сеньора окружила его самыми нежными заботами, и я знаю, что Эльвира тоже проводила дни и ночи у постели больного мальчика. Я не мог удержаться от того, чтобы не дать знать сеньоре, что на свете есть кто-то, кто разделяет все ваши страдания, и каждую ночь пел под вашими окнами грустные песни. Вы не забыли об этом, сеньора?

– О нет, – ответила тетя Торрес, – я очень хорошо помню и не далее как вчера рассказывала обо всем этом моей спутнице…

Вице-король продолжал.

– Во всем городе только и было толков, что о болезни Лонсето, как о главной причине, из-за которой отложено зрелище. Поэтому выздоровление ребенка вызвало всеобщую радость.

Наконец празднество наступило, но продлилось недолго. Первый же бык безжалостно расправился с графом и непременно убил бы его, если б не вмешался я. Погрузив шпагу в загривок разъяренного зверя, я кинул взгляд на вашу ложу и увидел, что Эльвира, наклонившись к сеньоре, говорит что-то обо мне – с таким выраженьем, что я обезумел от радости. Но, несмотря на это, скрылся в толпе.

На другой день Ровельяс, немного собравшись с силами, прислал письмо, прося руки Эльвиры. Говорили, что предложение отклонено, но он утверждал обратное. Однако, узнав, что вы уезжаете в Вильяку, я понял, что он, по своему обыкновению, хвастает. Я тоже уехал в Вильяку, где зажил как крестьянин, – сам ходил за плугом или, во всяком случае, делал вид, что работаю, в то время как на самом деле этим занимался мой слуга.

Через несколько дней после переезда, возвращаясь с волами домой, под руку с сестрой, которую все там считали моей женой, я увидел сеньору с мужем и Эльвирой. Вы сидели перед своим домом и пили шоколад. Ваша сестра узнала меня, но я вовсе не хотел быть разоблаченным. Однако мне пришла в голову коварная мысль повторить некоторые песни из тех, что я пел во время болезни Лонсето. Я откладывал объяснение, желая прежде узнать наверное, что Ровельяс отвергнут.

– Ах, светлейший государь, – сказала тетя Торрес, – без всякого сомненья, ты получил бы руку Эльвиры, потому что она действительно отвергла тогда предложенье графа. Если она потом все-таки вышла за него, так потому, что считала тебя женатым.

– Видно, – ответил вице-король, – моя ничтожная особа нужна была провидению для другого. В самом деле, если б я получил руку Эльвиры, – хиригуаны, ассинибойны и аппалачи не были бы обращены в христианскую веру и святое знаменье нашего искупления, крест – не был бы утвержден на три градуса дальше к северу от Мексиканского залива.

– Может быть, – сказала сеньора де Торрес, – но зато мой муж и моя сестра до сих пор еще жили бы. Но не смею больше прерывать это интересное повествование.

Вице-король продолжал.

– Через несколько дней после вашего прибытия в Вильяку нарочный из Гранады принес мне весть о смертельной болезни моей матери. Любовь отступила перед сыновней привязанностью, и мы с сестрой покинули Вильяку. Мать, прохворав два месяца, испустила дух в наших объятиях. Я оплакал эту утрату, посвятив этому, быть может, слишком мало времени, и вернулся в Сеговию, где узнал, что Эльвира уже стала графиней Ровельяс.

В то же время я услышал, что граф обещает награду тому, кто сообщит ему имя его избавителя. Я ответил анонимным письмом и отправился в Мадрид – просить о назначении на какую-нибудь должность в Америке. Без труда получив такое назначение, я поспешил сесть на корабль. Мое пребывание в Вильяке было тайной, известной, как я думал, только мне и моей сестре, но слуги наши страдают от рожденья пороком шпионства, проникающего во все тайники. Один из моих людей, уволенный мной в связи с отъездом в Америку, перешел на службу к Ровельясу. Он рассказал служанке графининой дуэньи всю историю покупки дома в Вильяке и моего превращенья в крестьянина, служанка все это повторила дуэнье, а та, чтоб выслужиться перед графом, передала ему. Ровельяс, сопоставив анонимность моего письма, мое искусство, выказанное в бою с быком, и мой внезапный отъезд в Америку, пришел к выводу, что я был счастливым любовником его жены. Обо всем этом я узнал только поздней. Но по приезде в Америку я получил письмо такого содержания:

"Сеньор Дон Санчо де Пенья Сомбра!

Меня осведомили о твоих отношениях с негодницей, которую я отныне не признаю графиней Ровельяс. Если хочешь, можешь прислать за ребенком, которого она скоро тебе родит. Что касается меня, я немедленно по твоим следам выезжаю в Америку, где надеюсь встретиться с тобой последний раз в своей жизни".

Письмо это повергло меня в отчаянье. Однако вскоре мука моя достигла высших пределов, когда я узнал о смерти Эльвиры, вашего мужа и Ровельяса, которого я хотел убедить в беспочвенности его подозрений. Но я сделал все, что мог, для уничтожения клеветы и признания его дочери законной наследницей рода; кроме того, я дал торжественную присягу, когда девочка войдет в лета, либо жениться на ней, либо не жениться вовсе. Выполнив эту обязанность, я почел себя вправе искать смерть, которую религия не позволяет мне причинить самому себе.