Ален Роб-Грийе - Ревность

• Название: Ревность
• Автор: Ален Роб-Грийе
• Издательство: СПб.
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2001
• ISBN: 5-98144-063-5

Раннее творчество Алена Роб-Грийе (род. в 1922 г.) перевернуло привычные представления о жанре романа и положило начало «новому роману» – одному из самых революционных явлений в мировой литературе XX века.

Роб-Грийе любит играть на читательских стереотипах, пародируя классические жанровые стандарты. В «Ревности» автор старательно эксплуатирует традиционную схему адюльтера, но не все так просто как может показаться… Тем более что французское название романа «La Jalousie» имеет двойное значение: с одной стороны – «ревность», а с другой – «жалюзи», занавеска, через которую очень удобно подсматривать, оставаясь при этом невидимым…

---

На свет лампы, конечно, летят москиты, но летят они именно на свет. Достаточно поставить лампу чуть в стороне, и вас не обеспокоят ни москиты, ни прочие насекомые.

Они вьются вокруг стекла, и их вращение сопровождает однообразный гул горящего керосина. Их малые размеры, относительная удаленность и скорость полета – которая увеличивается по мере приближения к источнику света – не дают рассмотреть как следует строение туловища и крыльев. Невозможно даже отличить один вид от другого, тем более их назвать. Это всего лишь простые движущиеся частицы, они описывают более или менее сплющенные эллипсы, горизонтальные или с очень малым наклоном, пересекая на разных уровнях колпак лампы.

Но траектория полета редко имеет центром этот колпак; почти все время они отклоняются в сторону, вправо или влево, иногда так далеко, что частица теряется в ночи. Она тотчас же вновь выходит на сцену – или другая вместо нее – и быстро сужает свою орбиту, попадая вместе с подобными ей в некую общую зону, резко освещенную, простирающуюся в длину где-то на полтора метра.

Каждую секунду какие-нибудь из эллипсов истончаются, становятся касательными по отношению к колпаку, то с одной, то с другой его стороны (спереди и сзади). Тогда орбиты сокращаются до предела в обоих направлениях, и скорость становится максимальной. Но невозможно долго поддерживать этот убыстренный ритм: резкий рывок в сторону – и движущиеся частицы вращаются вокруг центра притяжения более плавно.

Впрочем, если говорить об амплитуде, форме, положении относительно центра, то внутри роя вариации, наверное, бесконечны. Чтобы проследить их, нужно научиться различать отдельные особи. Поскольку это невозможно, улавливается некое постоянство целого, а в недрах его местные кризисы, приращения, сокращения, перемещения уже не поддаются учету.

Пронзительный, короткий крик зверя прозвучал совсем близко, вроде бы из сада, из-под самой террасы. Через три секунды тот же самый крик раздался с другой стороны дома. И вновь тишина, хотя это и не тишина, а череда однообразных криков потише и подальше, в гуще банановых деревьев, около реки, может быть, на противоположном берегу, криков, заполняющих всю долину.

Сейчас послышался звук более глухой, более долгий, и он требует внимания: нечто вроде рыка, храпа, рокота…

Но еще до того, как можно было его определить, звук этот пропал. Ухо, которое тщетно пытается отыскать его вновь в глубине ночи, улавливает вместо него лишь шипение керосиновой лампы.

Звук этот жалобный, тонкий, немного гнусавый. Но сама сложность его позволяет различать обертоны на любой высоте. Это непрерывное гудение, одновременно глухое и пронзительное, будто бы не доносится откуда-то, а наполняет собой голову и все пространство ночи.

Хоровод насекомых вокруг лампы всегда одинаков. Тем не менее, если долго вглядываться, глаз начинает различать частицы, которые крупнее остальных. Но этого все же недостаточно, чтобы определить их природу. На черном фоне и они образуют лишь светлые пятна, которые сверкают все ярче и ярче по мере приближения к лампе, становятся вращающимися черными точками, когда пролетают перед стеклом, против сияния, потом их блеск восстанавливается целиком. Потом, к концу орбиты, идет на убыль.

Резко разворачиваясь по направлению к стеклу, одно из пятнышек сильно стукнулось о его поверхность, с громким, сухим звоном. Упав на стол, оно превратилось в маленького красноватого жесткокрылого; сложив надкрылия, жучок медленно кружит по столу, более темному, чем он сам.

Другие насекомые, сходные с этим, уже точно так же упали на стол и блуждают там наобум, неуверенно, описывая многочисленные кривые, стремясь к неизвестной цели. Вдруг, подняв надкрылия буквой V с загнутыми палочками, какой-нибудь из жучков раскрывает пленочные крылья, взлетает и тотчас же возвращается в рой частиц.

Но там он движется тяжело и не так быстро; за подобными элементами легче следить. Витки, которые они совершают, наиболее причудливые, включающие петли, гирлянды, взлеты, за которыми следуют жестокие падения, жучки то шарахаются из стороны в сторону, то мельтешат взад-вперед…

Вот уже несколько секунд, а может, и минут, длится более глухой звук: рычание, храп или рокот мотора, мотора автомобиля, который сейчас поднимется к плато, выедет на шоссе. На мгновение звук затихает, но нарастает вновь. На этот раз очевидно, что это автомобиль едет по шоссе.

Шум усиливается. Он наполняет всю долину своими мерными переливами, монотонными, более полнозвучными, чем среди бела дня. Вскоре рокот звучит сильнее, чем можно было бы ожидать от легкового автомобиля.

Шум сейчас слышится вблизи от развилки, ведущей на плантацию. Вместо того чтобы сбавить скорость и свернуть направо, автомобиль продолжает равномерно продвигаться вперед; вот уже рокот доносится до слуха, огибая дом с восточной стороны. Машина проехала мимо.

Выехав на ровную дорогу, прямо под скалистой закраиной, которой обрывается плато, грузовик сбрасывает скорость, и рокот мотора становится тише. Потом звук мало-помалу сходит на нет, по мере того, как машина удаляется к востоку, освещая мощными фарами купы деревьев с жесткой листвой, растущие там и сям в этих диких местах, и направляется к следующей концессии, принадлежащей Фрэнку.

Машина его могла снова сломаться. Иначе они давно бы уже возвратились.

Вокруг керосиновой лампы продолжают крутиться эллипсы, то удлиняясь, то сокращаясь, отклоняясь то влево, то вправо, поднимаясь, опускаясь, шарахаясь то в одну, то в другую сторону, свертываясь все в более и более запутанный клубок, где не различишь уже ни единого изгиба.

А*** давно уже должна бы вернуться.

Тем не менее возможных причин задержки хоть отбавляй. Не думая пока об аварии – чего тоже нельзя исключать, – можно предположить подряд два прокола – и вот водитель вынужден сам заменять шину: следует снять колесо, развинтить его, найти дырку в камере при свете фар и т. д…; а может, из-за слишком резкого толчка полетел какой-нибудь контакт, например выключились фары, что повлекло за собой долгие поиски поломки и ее быстрое, наугад, устранение при тусклом свете карманного фонарика. Дорога в таком скверном состоянии, что могут оказаться поврежденными даже ведущие детали, если машина едет слишком быстро: сломаны буфера, разбит вал, картер изодран в клочья… Нельзя даже отказать в помощи другому водителю, попавшему в беду. Возможны и другие случайности, отсрочившие отъезд: слишком затянулось какое-то дело, зазевался официант, случайно встреченный друг в последнюю минуту пригласил поужинать, и т. д., и т. п… Наконец, водитель мог устать и отложить поездку на утро.

Шум грузовика, что поднимается по дороге с этой стороны долины, вновь разносится в воздухе. Машина идет с запада на восток, от одного до другого предела слышимости, максимальная мощность звука достигается на участке за домом. Грузовик движется с той же скоростью, что и прежний, так что можно подумать, будто это рейсовый автобус; но рокочет гораздо громче. Явно катит порожняком. Это возвращаются из порта перевозчики бананов, оставив груз под навесами у въезда на причал, где стоит на приколе «Кап Сен-Жан».

Это как раз и изображено на почтовом календаре, что висит в комнате на стене. Белый корабль, совсем новенький, стоит на пристани, вдоль длинного мола, который, начинаясь от нижнего края картинки, завершается к ее середине острым концом. С трудом различимо строение мола: скорее всего, перед нами деревянный (или железный) каркас, поддерживающий платформу, залитую асфальтом. Поскольку платформа находится почти на уровне воды, борта корабля поднимаются над нею на приличную высоту. Корабль развернут носом, видна вертикальная линия форштевня и две гладкие переборки, из которых только одна освещена.

Корабль и пристань занимают середину изображения; первый расположен слева, вторая – справа. Море вокруг них усеяно пирогами: восемь видны отчетливо и еще три более смутно, на заднем плане. Лодка попрочней, под квадратным парусом, трепещущим на ветру, огибает пристань. А на пристани вокруг нагроможденных тюков перед пришвартовавшимся кораблем скопилась разноцветная толпа.

Немного в стороне, но на переднем плане, повернувшись спиной к суматохе и к вызвавшему ее большому белому кораблю, какой-то человек, одетый по-европейски, разглядывает в правой части картинки что-то смутное, выброшенное морем, плывущее по волнам в нескольких метрах от него. Поверхность воды подернута слабой зыбью, невысокой, размеренной; мелкие барашки катятся по направлению к смотрящему человеку. Предмет, наполовину приподнятый волною, похож на старый пиджак или пустой мешок.

Самая крупная из пирог находится в непосредственной близости от него, но плывет в другую сторону; все внимание двух туземцев, которые ею правят, привлечено тем, что происходит впереди: столкновением невысокой волны с корпусом судна, – взметнувшийся султан белой пены запечатлен на фотографии.