Игорь Неверли - Сопка голубого сна

• Название: Сопка голубого сна
• Автор: Игорь Неверли
• Издательство: Издательство «Художественная литература»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: ISBN 5-280-00662-9

Увлекательный роман повествует о судьбе польского революционера, сосланного в начале 20 века на вечное поселение в Сибирь.

---

— Если нужно, то, конечно, смогу.

— Видите ли, у меня пятьдесят тысяч десятин тайги, это, по-настоящему, более десятка лесничеств. У меня никогда не было времени как следует заняться этим лесом. Организовал пока три лесничества, нанял двенадцать объездчиков, мы понемногу рубим лес для нужд «Самородка», и это все. Об охоте не думали совсем. И вот я хотел вас попросить, чтобы вы в эти две-три недели поездили, посмотрели и сказали мне свое мнение. По двум вопросам. Во-первых, что здесь нужно сделать, чтобы организовать рентабельное охотничье хозяйство? Или второй вариант — наплевать на рентабельность, я могу себе позволить удовольствие, каприз, но во сколько мне этот каприз обойдется и какой я буду иметь профит? Мне нужно на что-то решиться, взвесив все «за» и «против»... Вы сделаете это для меня?

— Постараюсь.

— Буду вам очень признателен... Итак, мы все обсудили. До свидания, пан Шулимов, жду вас в Иркутске через девять дней... До свидания, пан Найдаровский, встретимся здесь тридцать первого августа.

Они вышли. Шулим велел запрягать, было одиннадцать часов утра, он хотел сегодня заночевать в Удинском, а завтра приехать в Старые Чумы. Бронислав же попросил Любочкина, державшего в ящике стола все, что нужно для почтовых отправлений, дать ему бланк телеграфного перевода и листок бумаги с конвертом. Он заполнил бланк и написал Халинке письмо о том, что вот вернулся с вновь открытого золотого прииска, который они с компаньоном продали одному из местных богачей. Вырученной суммой он хочет поделиться с ней таким образом, что пять тысяч рублей высылает ей сейчас, а остальное через два года, поскольку подвернулся случай вложить деньги в доходное предприятие.

Шулим стоял рядом, ожидая, пока он закончит.

— Вот тут перевод на имя моей сестры. Запиши адрес. А вот тебе чек на двадцать пять тысяч. Двадцать тысяч прибавишь к своей доле в компании. За два года прибыль покроет этот перевод?

— Думаю, что и превысит...

— Тогда снова ей отправишь. Запомни, Халина Галярчик, поручаю тебе, как завещание.

— Не беспокойся. Сейчас дам тебе расписку.

— Зачем? Для нас важно честное слово.

— Да покарает меня еврейский бог, если я не буду заботиться об интересах твоей сестры!

Это прозвучало торжественно, как клятва.

— Значит, все в порядке. Передай от меня привет Евке, я от чистого сердца желаю ей удачи на новом жизненном пути... А что вы сделаете с хозяйством?

— Все продадим.

— И дом Николая, сто десятин тайги?

— Наверное, его тоже.

— Николаю все обошлось примерно в две тысячи. Я бы заплатил столько.

— Скажу Евке. Ну, прощай, Бронек. Ты помог мне выйти в люди. Я буду всегда хранить тебя в своем сердце!

— Никак ты не можешь без пафоса... Давай поцелуемся!

Они обнялись и расцеловались.

Лошади уже ждали у входа. Шулим дал щедрые чаевые конюху, три недели ухаживавшему за его лошадьми, последний раз помахал рукой на прощание, сел в тарантас и уехал.

На следующее утро Бронислав на своем иноходце отправился с собаками в ближайшее зотовское лесничество, верст за десять от «Самородка». Здесь он устроил себе базу и каждое утро выезжал на разведку в сопровождении объездчика, угрюмого, пожилого сибиряка. Бронислав расспрашивал его о зверье, что здесь водится, изучал тропы, лежбища, отмечал особо интересные места и все старался записать.

Вернувшись к вечеру пятого дня в «Самородок», он застал у себя в комнате дожидавшихся его Шулима с Митрашей.

Шулим рассказал, что Евка безумно обрадовалась его блестящей карьере и переезду в большой город, но с чем туда ехать? Если они вложат все деньги в акции, то у них не останется на дорогу, на гостиницы, в которых придется жить, пока они не найдут квартиру в Харбине. Нужны большие деньги на все это да на то, чтобы одеться и жить прилично. Ведь одних полуботинок Шу-лиму нужно четыре пары, да костюмов пять, и еще демисезонное пальто, шляпа, перчатки, может, даже две пары перчаток. На зиму лисья шуба с выдровым воротником... А когда Евка начала считать, что нужно ей, то оказалось, что это обойдется в сотни и сотни рублей, они прямо в ужас пришли... Надо все распродать, с одним чемоданом ехать в Иркутск и там делать покупки. Но в Старых Чумах, когда люди узнали, что им необходимо продавать, и притом срочно, то каждый норовил купить за полцены, да еще тянули, к счастью, позавчера Вера Львовна купила дом вместе со всем хозяйством за две тысячи.

— Какая такая Вера Львовна?

— Ой, забыл тебе рассказать. В Старые Чумы привезли еще ссыльных. Поляка одного, политического, и женщину, Веру Львовну, уголовную. Она поселилась у Евки и очень с ней подружилась.

— И у этой уголовной нашлось две тысячи?

— Да у нее денег сколько угодно. Отец присылает. Она одолжила у Емельянова, с тем, что, когда отец пришлет, отдаст ему две тысячи сто... Ну и еще твои две тысячи. Вот бумага, Евка тебе спасибо говорит, ты нас в самое время выручил, кроме того, она рада, что дом, в который отец вложил столько сил и души, и сто десятин тайги достанутся тебе.

Он протянул купчую, заверенную в волостном управлении. Бронислав отсчитал деньги.

Прислуга принесла в комнату ужин на троих. Они сели за стол.

— Ну, теперь-то вам хватит,— сказал Бронислав.— Четыре тысячи сумма немалая.

— Но и расходы немалые... Знаешь, больше всего я боюсь костюмов и галстуков. Большая торговля для меня пустяки, разберусь, а вот какой галстук надеть да как его завязать, чтобы не выглядеть посмешищем, это задача посложнее.

— Зотов дал тебе хороший совет. Держись за этого Курдюмова, слушайся его. И Евка пусть попросит, чтобы он порекомендовал ей хорошую модистку. Сделай ему приличный подарок или денег одолжи, это окупится... А вначале старайся больше помалкивать, не обнаруживать своего невежества или неотесанности. Пусть тебя считают склонным к раздумьям молчуном. Не франти, не старайся пускать пыль в глаза, не одевайся вызывающе, сверхмодные брючки, яркий жилет, трость с золотым набалдашником — над тобой будут смеяться... Тебе пойдет костюм цвета маренго, черный, в крайнем случае — темно-синий, этакий сосредоточенный молчун с портфелем под мышкой, работящий, услужливый, хорош собой, наверняка сможет снискать себе всеобщее расположение.

Митраша протянул Брониславу листок из блокнота. Он просил взять его с собой в тайгу, обещал слушаться, быть преданным, хорошо работать, лишь бы только у него была возможность охотиться.

— Хочешь ехать со мной, Митраша? — спросил Бронислав. — Согласен. Ты мне симпатичен, и, я думаю, нам вместе будет неплохо. Приезжай за мной тридцать первого августа вечером, но не на тарантасе, а на телеге. Надо в Удинском закупить продукты... Только на чем мы их к себе в тайгу привезем?

Митраша приложил руки к голове, изображая рога.

— Олени? Что ж, это идея. Им не надо ни овса, ни сена, пройдут куда угодно и без дороги, обойдутся подножным кормом, ягеля хватает... Четыре вьючных оленя и два для нас.

Митраша ушел. В комнате были только две кровати, они не хотели причинять беспокойство и просить о ночлеге еще для одного, поэтому Митраша устроился в тарантасе, снял переднее сиденье и лег на дно.

Бронислав и Шулим начали раздеваться.

— Евка в положении,— сказал вдруг Шулим. Этого следовало ожидать, и все же у Бронислава

сжалось сердце — у Евки будет ребенок, но не от него, а от другого...

— Ей нужно было материнство... Дай бог, чтобы ребенок родился благополучно и рос здоровым.

— Она сказала, если родится мальчик, назовет его Брониславом.

— Нет такого имени в православных святцах.

— Уж Евка что-нибудь придумает.

Они лежали в постелях, думая каждый о своем.

— Бронек,— заговорил Шулим рвущимся голосом,— ты меня теперь презираешь?

— С чего ты взял? За что мне тебя презирать?

— Ну, за ту бочку, за то, что я крестился...

— Да не думай ты об этом. Для меня ты такой же, как был. А православие ты принял из любви к Евке, ради нее... Иудаизм в тебе, наверное, стерся, выветрился, ты ведь десять или двенадцать лет болтался среди чужих, далеко от единоверцев. Трудно было из-за веры отказаться от счастья. Но православный ты или иудей, главное — будь человеком, честным человеком, ясно?

— Спасибо. Ты один так думаешь. Остальные считают — выкрест. Потому, мол, и старается честным быть, что выкрест.

— Да пусть считают, потом привыкнут и перестанут, тем более если ты будешь председателем русской компании по торговле с Китаем.

— Знаешь, мне кажется, что вероисповедание нам дается с самого рождения и поэтому совсем, до конца, изменить его нельзя... Вот родится у меня сын...

— Крепыш, как все в семье Чутких.

— Допустим... На Рождество я ему буду устраивать елку, зажигать свечки, и когда вдруг тоска сожмет мне горло, то никто, даже Евка, не догадается, что я в это время думаю про Хануку, про те свечки[14]. А когда я буду умирать, с попом, исповедью, соборованием, то мой сын не поймет, что я молю его без слов: прочти за меня «кадиш»[15],— «кадиш» за меня прочти! — как я за своего отца, а отец за деда!