Михаил Филин - Арина Родионовна

• Название: Арина Родионовна
• Автор: Михаил Филин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-235-03110-4

Вниманию читателей предлагается научно-художественное жизнеописание Арины Родионовны Яковлевой (Матвеевой; 1758–1828) — прославленной «мамушки» и «подруги» Александра Пушкина. Эта крепостная старуха беззаветно любила своего «ангела Александра Сергеевича» — а поэт не только отвечал ей взаимностью, но и воспел няню во многих произведениях. Почитали Арину Родионовну и пушкинские знакомцы: князь П. А. Вяземский, барон А. А. Дельвиг, А. П. Керн, H. М. Языков и другие. Её имя фигурирует и в ряде мемуаров того неповторимого времени. Позднее, уже в иные эпохи и при разных обстоятельствах, об удивительной женщине проникновенно отзывались А. А. Григорьев, И. С. Аксаков и Ф. М. Достоевский, Марина Цветаева, С. Л. Франк и прочие наши знаменитости. «Арина Родионовна была воплощением Русской Музы… И „доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит“, — будет живо о ней предание», — утверждал, например, поэт и пушкинист В. Ф. Ходасевич.

Достоверных материалов для биографии Арины Родионовны сохранилось очень мало. Однако историк и писатель М. Д. Филин, оперируя крупицами имеющихся документов и пушкинскими текстами, создал-таки книгу о жизни «голубки дряхлой» — книгу о «красоте души человеческой, души любящей».

---

Из текста завещания следовало, что господином Ирины Яковлевой в недалёком будущем мог стать Иван Абрамович Ганнибал, так как именно к нему, по воле завещателя, отходила Суйда «со всеми ж ко оной мызе принадлежащими деревнями, что в них имеется мужеска и женска пола душ»[89].

По неясным причинам принявшие участие в процедуре составления Ганнибалова завещания не указали Ибрагиму на то, что подписанная им бумага вряд ли будет иметь юридическую силу: ведь она следовала нормам Петровской эпохи (в частности, установлению 1714 года о майорате), столь любезным арапу, которые были, однако, отменены высочайшим указом 1731 года. Оттого и раздел ингерманландского имущества между наследниками Абрама Петровича произошёл спустя несколько лет совсем не гладко, не по сценарию упорствующего генерала.

Христина Матвеевна Ганнибал скончалась в феврале или марте 1781 года[90]. А 14 мая того же года завершил свои дни (вследствие «главной» болезни) и восьмидесятипятилетний Абрам Петрович[91]. Супруги, прожившие бок о бок сорок восемь лет, были, по-видимому, и похоронены рядом, в суйдовском храме или подле него.

Тогда же произошли важные события в жизни Ирины Яковлевой: она была засватана и обрела мужа, а вместе с мужем, как потом выяснилось, — своеобычную линию судьбы.

В конце зимы Ирину, которой шёл двадцать третий год, выдали замуж за крестьянина из Кобрина Фёдора Матвеева. Вероятно, жених был старше невесты на два года[92].

Венчались они всё в той суйдовской церкви Воскресения Христова, о чём в метрической книге храма за 1781 год (в части второй — «О бракосочетавающихся» <sic>) была сделана 5 февраля соответствующая запись (под № 5). В графе «Кто имяны венчаны» указано следующее: «Деревни Кобрина крестьянской сын отрок Фёдор Матфеев, деревни Суйды с крестьянскою дочерью, девкою Ириньею Родионовой, оба первым браком». А из другой записи становится ясно, что при совершении обряда поручителями выступили («кто по ним поруки подписались») крестьяне «деревни Таиц Кузма Никитин, Ефим Петров, Семён Родионов, Ларион Кирилин»[93].

Других достоверных сведений о замужестве Ирины как будто нет. Но существует стихотворный текст Пушкина, который можно использовать в качестве комментария к суйдовскому браку 1781 года.

В декабрьском письме 1824 года, адресованном одесскому чиновнику Д. М. Шварцу, Пушкин мимоходом сообщил, что его собственная няня является «оригиналом няни Татьяны» (XIII, 129, 404) из «Евгения Онегина». А романная няня Филипьевна (Фадеевна в черновиках и беловиках произведения, Филатьевна в издании 1837 года), как известно, поведала Татьяне Лариной невесёлую историю своего замужества. Впрочем, далеко идущих выводов отсюда делать не стоит: описывая бракосочетание Филипьевны, поэт, вероятно, исходил из общих, типологических представлений о крестьянских союзах той поры:

XVIII.
— И, полно, Таня! В эти лета
Мы не слыхали про любовь;
А то бы согнала со света
Меня покойница свекровь. —
«Да как же ты венчалась, няня?»
— Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет.
Недели две ходила сваха
К моей родне, и наконец
Благословил меня отец.
Я горько плакала со страха,
Мне с плачем косу расплели,
Да с пеньем в церковь повели.
XIX.
И вот ввели в семью чужую… (VI, 59).

В пушкинском беловике имеется лишь одно существенное отличие от приведённого канонического текста: там невесте начислено «15 лет» (VI, 579).

Легко убедиться, что реальные факты биографии Родионовны плохо уживаются с романными: к моменту бракосочетания Ирины Яковлевой её отца уже давно не было в живых, «отрок» Фёдор Матвеев превосходил суженую годами, да и возраст венчавшихся в Суйде заметно отличался от указанного в «Евгении Онегине» возраста крестьянской пары. Частности «правды» и «поэзии» зримо разнятся — однако определенного сходства этих двух замужеств все же нельзя исключить.

Мы допускаем, к примеру, что шедшая под венец Ирина разделила участь многих холопок и, действительно, ничего «не слыхала про любовь»: сговориться и принять решение за девушку могли, скажем, мать Лукерья и родственники жениха. Могли выдать её замуж и, что называется, «по страсти»[94]. Ещё более вероятно, что у храма Воскресения Христова подружки (или сватья) плачущей невесты расплели её пышную косу и затем связали освобождённые волосы лентою на затылке. Таков был обычай: замужние женщины носили уже две косы, причём за пределами своего дома или в присутствии чужих людей им предписывалось держать голову покрытой[95].

         О горе, горе!
То невестино!
         О горе, горе!
Ты невестушка,
         О горе, горе!
Ты ластушка!
         О горе, горе!
Оглянись-ко ты назад,
         О горе, горе!
Что подружек-то стоят!
         О горе, горе!
Что подружки говорят,
         О горе, горе!
Что наказывают,
         О горе, горе!.. (XVII, 376).

Сразу после венчания Фёдор Матвеев забрал Ирину из Суйды и перевёз в Кобрино, «в семью чужую». Своих хором у молодых супругов не было и не предвиделось, и они «поселились вместе с семьёй Онисья Галактионова и Ефросиньи Андреевой, имевших четырёх детей»[96].

Отныне молодке Ирине надлежало трудиться пуще прежнего и — сверх того — всячески доказывать, что «и крестьянки любить умеют».

Летом 1782 года власти произвели раздел имущества, принадлежавшего усопшему «арапу Петра Великого». В нарушение его воли две тысячи крепостных душ в Петербургской и Псковской губерниях, каменный дом в Северной столице и 60 тысяч рублей наличных денег были распределены между четырьмя генеральскими сыновьями и тремя дочерьми (покойником обделёнными).

Мыза Суйда вкупе с селом Воскресенским, а также деревни Мельницы и Пижни отошли к Ивану Абрамовичу Ганнибалу, старшему из братьев. Таким образом, родные Ирины Матвеевой (в девичестве Яковлевой) стали его собственностью. По ревизской сказке 1795 года, в Софийском уезде Санкт-Петербургской губернии, в «вотчине господина генерал порутчика и разных ординов ковалера Ивана Абрамовича Ганнибала» дворовых людей и крестьян числилось («с прибылыми и вновь рождёнными») 350 душ мужского и 342 женского пола[97].

Сама же Ирина формально тогда оказалась крепостной третьего сына чёрного генерала, тридцативосьмилетнего Осипа (или Яннуария, как звали его в семье) Абрамовича Ганнибала (1744–1806), которому при разделе достались (в числе прочего) деревня Кобрино и мыза Руново. По данным ревизии 1782 года, там в общей сложности проживало 215 крестьян и дворовых[98].

К указанной поре дед поэта, дослужившийся до чина морской артиллерии капитана второго ранга, успел побывать и заседателем псковского Совестного суда, и советником Псковского наместнического правления (1778), и советником Петербургского губернского правления (1780). Попутно он весьма преуспел и на иных поприщах. Осьмнадцатый век был богат на чудаков и оригиналов всякого рода — и «дюжий» Осип Абрамович занимал в этой когорте место на правом фланге. Недаром Пушкин писал (уже в 1830-е годы) о его «невоздержанной жизни» и со вздохом констатировал: «Африканский характер моего деда, пылкие страсти, соединённые с ужасным легкомыслием, вовлекли его в удивительные заблуждения» (XII, 314).

В 1773 году он, проигнорировав волю отца, женился в Липецке (куда приехал для осмотра казённых чугунных заводов) на Марии Алексеевне Пушкиной, двадцативосьмилетней девице, дочери отставного капитана и тамбовского помещика. Спустя два года у Ганнибалов родилась дочь Надежда. Однако согласия в семью она не принесла: «Ревность жены и непостоянство мужа были причиною неудовольствий и ссор…» (XII, 314). В 1776 году Яннуарий Абрамович, забрав младенца, покинул жену. Ребёнка он сдал в Красном Селе «приятелю господину маэору и управителю Александр Осиповичу Мазу»[99], а сам предался занятиям романтическим и довольно рискованным.

Вскоре О. А. Ганнибал сошёлся с жительницей Пскова, вдовой капитана и новоржевской помещицей У. Е. Толстой (урождённой Шишкиной), и женился на ней, «представя фальшивое свидетельство о смерти первой» (XII, 314) супруги. Но обман открылся, псковский архиерей разлучил горе-любовников, — и об амурном подвиге «сорвиголовы» (П. В. Анненков), а также об обострившихся имущественных разногласиях между Осипом Абрамовичем и Марией Алексеевной в 1784 году стало известно императрице Екатерине II.

Та рассудила дело, как водится, по справедливости, вернула дочь матери, объявила второй брак любвеобильного моряка незаконным и отправила двоежёнца на корабль российского флота: «дабы он службою погрешения свои наградить мог». По высочайшему указу Руново и Кобрино были переданы малолетней Надежде Осиповне Ганнибал и взяты под опеку. Попечительницей объявили соломенную вдову Марию Алексеевну Ганнибал, а опекунами — Петра Абрамовича Ганнибала и Михаила Алексеевича Пушкина (брата М. А. Ганнибал).