Владислав Глинка - Судьба дворцового гренадера

• Название: Судьба дворцового гренадера
• Автор: Владислав Глинка
• Издательство: Cоветский писатель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Исторический роман, в центре которого судьба простого русского солдата, погибшего во время пожара Зимнего дворца в 1837 г.

Действие романа происходит в Зимнем дворце в Петербурге и в крепостной деревне Тульской губернии.

Иванов погибает при пожаре Зимнего дворца, спасая художественные ценности. О его гибели и предыдущей службе говорят скупые строки официальных документов, ставших исходными данными для писателя, не один год собиравшего необходимые для романа материалы.

---

— Откроет государевым именем. Сам велел туда несть! — сказал Иванов. — А ты беги в галерею, помогай там да большие портреты хоть сюда, в Георгиевский, пока переправь.

Красного дерева высокая глухая дверь, ведшая в Эрмитажную галерею, была закрыта. Иванов повертел золоченую ручку-щеколду — не отворилась, заперта на ключ. Ударил несколько раз кулаком — никакого ответа. Вспомнил, что здесь две глухие двери, одна за другой на толщину стены. Видно, заперты обе, сколько ни стучи, не отворят… Что за «белесая харя»? Неужто Мурашкин?.. Но что делать? Надо скорей решаться. Тут, в Аполлоновом зале, как в мышеловке. И сам не выпрыгнешь и портреты загубишь. Значит, надо назад бегом и через Комендантскую лестницу. Но там из фрейлинских квартир, с чердаков, из церкви, из Статс-дамской, из комнат прусского короля мебель и все прочее тащат…

Он повернулся было к солдатам, но тут в комнату вбежал старый реставратор картинной галереи Митрохин. Он держал под руками две небольшие картины из Статс-дамской, а за ним четыре придворных лакея несли портрет «Петра со Славой», один из углов которого был порван и свисал лоскутом.

— Почему не входите, господин Иванов? — спросил, едва переводя дух, Митрохин.

— Заперто, и на стук не отвечает, — отозвался унтер. — А государь император мне приказали через сию дверь портреты в Эрмитаж внести, раз по Комендантской мебели и прочее носят.

Высокий, тощий Митрохин рванул дверь, застучал по ней кулаками, потом повернулся и стал бить каблуком.

— Дозвольте, Андрей Филиппович, — выступил вперед один из лакеев, доставая связку ключей. — Будто один у меня подходящий.

Он попробовал ключ, за ним другой и распахнул дверь. Митрохин бешено застучал каблуком во вторую, и ее тотчас открыл бледный, с перекошенным лицом Мурашкин, очевидно ждавший увидеть дворцовых гренадер.

— Ты что же, болван, баранье рыло?! — накинулся на него Митрохин. — Задушить нас там задумал?

— Так вы же сами… — бормотал, отступая, Мурашкин.

— Что? Что я сам, дубина? — кричал Митрохин. — Я тебе велел мебели не впускать, чтобы галерею не загромоздили. Или вздумал с гренадерами нынче счеты сводить? Погоди, я с тобой разберусь, душегубец!.. Господин Иванов, ставьте портреты по стене во второй галерее.

— Мы лучше скорей, Андрей Филиппович, за остальными побежим. Только не дайте ироду этому дверь снова закрыть…

— Ступайте. Да прихватите лестницу. Жалко здешнюю люстру бросать. Французская, две тысячи на моей памяти плочено… Эй, братцы лакеи, вносите портреты, и за Аполлона возьмемся…

Когда Иванов со своей командой вбежал в галерею, она была полна густого дыма. Сквозь него просвечивал огонь на потолке в том конце, где недавно были конные портреты.

Из дыма вынырнула фигура Етгорда.

— Всё поснимали! — доложил он, жмурясь и кашляя.

— Так несите скорей в Аполлонов. Да лестницы прихватите.

— Одну преображенцам отдал в церковь — иконы снимать, — прохрипел Етгорд. — Отнять прикажешь?

— Не надо. Еще в чулане добуду. Павлухин! Бежим, помоги.

Достали лестницу, вернулись в галерею и, пригибаясь, осмотрели, все ли портреты вынесены. Павлухин потащил стремянку в Аполлонов, уже не боясь царапать паркет, а Иванов закрыл двери в галерею — все меньше дыма пока будет в Георгиевском.

Отойдя, обернулся на прилегавшую к галерее часть потолка. Сейчас и сюда прорвется пламя. Вон уже стал чернеть угол. Значит, над ним стропила тлеют, а то и горят. Слышно, как наверху что-то воет, грохочет… Ну и щиплет же больной глаз — память проклятого Эссена! Здоровый пока только слезится. Но голова трещит от дыма, которого наглотался… Истинно как в аду — дым и пламя бегут по пятам, будто преследует грешников геенна огненная, чтобы жечь их вечным огнем…

Из Аполлонова зала, куда Иванов поспешно закрыл обе двери, выносили последние портреты. Статуя Аполлона с пьедесталом уже исчезла. Павлухин с Етгордом, стоя на двух стремянках, разбирали люстру, передавая вниз ее хрустальные части. Несколько преображенцев и лакеев стояли около.

— Уходите, ребята, кто не нужен. Вот ты, и ты, и ты, и ты, — приказал Иванов. — Отдышитесь на улице да с Комендантского или с Собственного подъездов беритесь вещи таскать.

— А ваше благородие что же? — спросил один из солдат.

— Я сейчас за вами, только люстру до конца при мне снимут.

— Раствор принесли, дверь начинают закладывать, — сказал, подходя, Митрохин. — Я велел сначала одну половину. Или бросить люстру, раз возни с ней столько?

— Нет, Андрей Филиппович, один обруч с подвесками остался.

Вот и его, бережно сняв, вынесли в Эрмитаж. Иванов, Павлухин, Етгорд и последний преображенец были уже около двери, за которой споро работали два каменщика, когда услышали перебранку Митрохина с кем-то, и навстречу через кирпичи перескочил капитан Лаврентьев. Видно, в последние минуты прорвался переходом от Комнат прусского короля, а до того побывал на пожаре — мундир весь осыпан кирпичной пылью, рукав разорван у плеча, руки и лицо в копоти.

— А серебряный трон где? — закричал он, потрясая кулаками. — Аль не ваше дело? Одни картинки на уме!.. — и бросился к двери в Георгиевский зал.

Когда распахнул ее, навстречу густыми клубами хлынул дым. Стал отчетливей слышен с чердака глухой вой пламени и грохот рушившихся стропил. Преображенец побежал за капитаном. Иванов, Етгорд и Павлухин тоже подступили к двери: ведь и правда — экой стыд! — про трон-то забыли!..

— Дым бородинский легше был… — прохрипел латыш.

А Павлухин бормотал:

Царский трон чуть не забыли,
А потом бы как завыли,
Если ж он наскрозь литой,
Да к полу прибит пятой…

— Молчи, пустомеля! — с сердцем крикнул Иванов. — Молись, чтобы живыми отсюда вышли!

Лаврентьев и преображенец вынырнули из огня, неся трон.

— Скамейку! — жмурясь и тряся головой, выкрикнул капитан. — Скамейку подножную возьмите, пни осиновые!..

Иванов бросился вперед, Етгорд схватил его за рукав:

— Куда? Она ж деревянная!.. Настоящая в чистку взята!..

Но унтер вырвался и побежал к тому месту, где только что сквозь наплывы дыма мелькнули ступеньки тронного возвышения. Вовсе перехватило дыхание, сами закрылись глаза от острой боли. Шарил руками, ища скамейку. Вот она наконец. И верно, по весу деревянная. Поднялся на ноги, протянул руку вперед, ища стену, чтоб по ней дойти до двери… Пусто… Неужто не туда повернулся в дыму?..

— Иваныч? Где ты? — раздался где-то близко голос Павлухина. — Загубил нас чертов Петух!..

И тут грохнуло наверху, засвистело, ухнуло рядом, осыпав горящими углями, головешками. Что-то ударило в спину и повалило. Почувствовал нестерпимый жар между лопаток. Рванулся вбок, но дымом начисто перехватило дыхание.

— Машенька, Анюта! Матерь божия, заступи их…

Эпилог

Весной 1949 года, просматривая в Центральном историческом архиве материалы, связанные с пожаром Зимнего дворца, выгоревшего дотла 17–19 декабря 1837 года, я встретил дело, озаглавленное «О выдаче пособий и пенсий вдовам погибших…». Вот один из составляющих его документов:

«Его сиятельству министру Императорского двора генерал-адъютанту генералу от инфантерии князю Волконскому.

Ваше сиятельство, милостивый начальник!

Покойный муж мой, служивший в роте дворцовых гренадер унтер-офицером в чине армии прапорщика Александр Иванов во время бывшего 17 декабря протекшего года в Зимнем дворце пожара погиб, оставя при мне дочь Марию от роду 6 лет.

Имея в помещичьем владении родного отца своего с матерью, двух братьев с их женами и детьми сих последних, а также сестру, всего же 12 душ мужеска и женска пола, и желая облегчить участь означенных родных своих, муж мой многие годы в свободное от службы время занимался различными ремеслами и не дозволял себе и мне с дочерью нашей малейших излишних расходов, вследствие чего смог приобресть всех вышеперечтенных родственников покупкою с принадлежащими им одиннадцатью десятинами земли и постройками у помещика Вахрушова за четыре тысячи рублей государственными ассигнациями, на что и совершена была 28 октября 1836 года купчая крепость в Тульской палате Гражданского суда с тем, чтобы впоследствии отпустить всех их на волю, но неожиданная смерть воспрепятствовала сие довершить. Намереваясь исполнить таковое его и вместе собственное свое желание, я в теперешнем состоянии не имею к тому никаких денежных средств, ибо муж мой на означенную покупку издержал все наши сбережения…»

Далее в обычной для тогдашних канцеляристов столь же длинной фразе излагалась просьба «повергнуть к высочайшим стопам» просьбу вдовы «даровать поименованным выше крепостным людям свободу без оплаты сего акта гербовым сбором, а также иными видами казенного обложения и предоставить им право избрать род жизни, каковой пожелает, или перечислить в ведомство казенных крестьян».