Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом

• Название: Пять костров ромбом
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Жанр: Научная Фантастика

---

Вскрыв пески над стенами найденного нами Ларака, я сразу наткнулся на руины древнего эккура [эккур (шумерское) - храм]. Термический удар невероятной силы размягчил, расплавил каменные стены семиэтажной башни, и они застыли бесформенной массой, которую не брала никакая кирка.

Что за небесный огонь поразил обитель жрецов? Какая неведомая сила обрушилась на несчастный город?

В недоумении взирал я на загадочные руины. Сырой кирпич можно расплавить лишь в очень сильном огне в специальных печах. Что расплавило сырой кирпич на открытом воздухе?

Я подумал о молниях. Здесь, в Ираке, воздух настолько насыщен электричеством, что хвосты лошадей перед грозой торчат вверх, как щетки... Но удар молнии не мог сжечь целый город!

Я обратился к вашей работе, посвященной мифическому оружию шумеров оружию Замамы, абубу, "потоку пламени". И сразу вспомнил из столь любимого вами эпоса: "Небеса возопили, земля мычала. Света не стало, вышли мраки. Вспыхнула молния, гром раздался. Смерть упала с дождем на камни".

Анхела! В тех же оплавленных руинах, под сводами эккура, я обнаружил человеческий скелет, радиоактивность которого превышала обычную в пятьдесят раз!

Скелет находился в грубом каменном саркофаге. И на левом запястье был браслет, выполненный из неизвестного мне сплава - тяжелого и почти прозрачного.

Я не знаю, Анхела, как следует оценивать мою находку, но догадываюсь, что об этом _з_н_а_е_т_е_ вы. Рискну утверждать, что вас никогда не интересовала история нашей цивилизации сама по себе; вас интересовал этот потерянный в дымке тысячелетний браслет. Вы о нем _з_н_а_л_и_.

Кем был несчастный, пораженный радиоактивностью? Уж не самим ли скитальцем Гильгамешем? Или его другом Энкиду, погибшем в борьбе с небесным быком?.. Я растерян, Анхела.

Я знал о шумерах многое. Знал, что в темных своих веках они возводили башни, выращивали ячмень, строили сложные ирригационные системы, пользовались письменностью и гальваностегией. Но трудно поверить, что дети Шумера могли видеть и такое апокалипсическое действо: "Из глубин небес поднялась туча. Адад в ней ревел, Набу и Лугаль вперед выступали. Факелы принесли Аннунаки, их огнем осветили землю. Грохот Адада наполнил небо, все блестящее обратилось в сумрак!"

А ведь эти слова приводятся в древних шумерски мифах!

Кроме того, передо мной лежат оплавленные руины Ларака. И этот скелет...

Все мы, Анхела, в той или иной мере злоупотребляем правом историка судить о предыдущем на основании более известного нам последующего. Но где, скажите, истина, если о ней можно делать столь взаимоисключающие выводы?.. Атомный взрыв в Шумере! Боже правый! Я жалею, что не умер в болотах Ирака год, два года назад, когда прошлое не казалось мне таким поистине непостижимым!

И еще, Анхела... Я теперь знаю, что для вас человеческая история практически не имеет тайн. Но мне хочется знать больше.

К_т_о _в_ы_?

Я задаю этот вопрос с горечью. Я не разглядел, не понял вас. Я только пугался вас, когда находился рядом. А теперь, когда нашел мужество спрашивать, боюсь - вы не дождетесь меня... И если я вас и вправду не увижу, помните: мы, люди, как бы ни был еще жесток и темен наш мир, давно способны отличать добро человеческое от добра божественного!.. ЕСЛИ ВЫ НЕ ЧЕЛОВЕК, ТО КТО ВЫ?"

Что она, - хмыкнул про себя Досет, - и впрямь святая?

И перевел взгляд на Анхелу.

Браслет на ее руке и его двойник, найденный Шмайзом, - они, конечно, не тайный знак, не пароль либертозо...

Что бы это ни было, - сказал себе майор, - я не дам Анхеле водить себя за нос. Слишком много чудес! Я предпочитаю ясность и простые решения. И займусь не браслетом, а главным. Это главное - самолет!

Но с этой минуты странная нерешительность, которой майор никогда раньше не чувствовал, стала явственно вмешиваться во все его планы.

- Анхела! - сказал он, подавляя в себе эту нерешительность. - При пытке током самое страшное - язык. Он влажный и воспринимает удар сразу. Нет людей, способных вынести такую боль. Вот почему в вашем молчании нет смысла. Туземец заговорит!.. А если он все же окажется исключением, я брошу на "Лору"... вас! Вы слушаете меня?

- Да.

- Тогда ответьте, - Досет не спускал с нее глаз, - почему вы не скрыли следов пребывания Кайо в вашей вилле? Даже кровь с подоконника не смыли! Не спрятали испачканный бинт... Вы что, впрямь жаждали познакомиться с "камерой разговоров"? Вас интересовал этот браслет? Ведь он, кажется, двойник вашего?

Анхела улыбнулась.

Два дня назад браслет на ее руке засветился. Это значило - станция перехода запущена, энергия, необходимая для переброски, собрана, время пребывания Анхелы в Тании подошло к концу.

Удивленная вопросом Досета, Анхела сосредоточилась - и мысли майора открылись ей: "Она не человек... Зачем она вмешивается в наши дела?.. Проверка на человека..."

Откуда, удивилась она, это странное желание отторгнуть меня от людей? И ту же прочла в мыслях майора: "Ларак... Небесный бык... Радиоактивный скелет... Оружие Замамы..."

Они перехватили не только спрайс, поняла Анхела. В их руки попало и письмо Курта.

Бедный Курт!

Она снова почувствовала боль под сердцем, но на этот раз боль принадлежала только ей. И боль усилилась, когда Анхела представила, как страшно было Шмайзу бежать по лесной поляне, как страшно было ему видеть прыгающую перед ним собственную черную тень, отброшенную пламенем горящего самолета!..

Погружаясь в прямые, как выстрелы, мысли Досета, Анхела слово за словом восстановила письмо Шмайза. И, может быть, впервые за много лет, проведенных ею в Тании, она испытала чувство нежного облегчения - Курт ошибся!.. Он слишком близко стоял к тому, что могло ослепить и более смелого человека!

- Если туземец не скажет, - повторил Досет, - скажете вы!

И приказал:

- Дуайт, напряжение!

Дуайт замкнул контакты. Судорога свела тело журналиста, но это была не боль, это был лишь рефлекс, реакция на уже узнанное!

- Что у вас, Дуайт?

- Видимо, отошли контакты, - Дуайт наклонился к проводам.

- Живее!

- Ищите ниже, - подсказала Анхела. - У левой клеммы, под изоляцией, обрыв.

- Точно! - удивился Дуайт. - Придется сменить провод.

- Не стоит, - произнесла Анхела, поднимая с пола руану. - Вы не тронете больше Кайо. А что касается самолета, майор, эту тайну вам придется оставить для либертозо. Она не принадлежит вам.

- Я потому и облечен властью перераспределять информацию, - хмыкнул Досет, - что меня не устраивают чужие тайны... Не будете же вы утверждать, что нам трудно сменить перетершийся провод?

- Я порву его снова!

- Порвете? - поразился Досет.

- Да, - повторила Анхела. - Порву. И, если понадобится, повторю это много раз. Я не ленива.

- Но вы и не сумасшедшая! - взорвался майор.

- Это меня поддерживает.

- Тогда, может быть, начнем все сначала? - Досет едко ухмыльнулся. Где вы все-таки родились?

- Мемфис-центр...

- Я уже слышал об этом!

- Не до конца... МЕМФИС-ЦЕНТР ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОГО ВЕКА!

Она разыгрывает комедию или впрямь свихнулась? - окончательно растерялся майор.

"Самое трудное, - сказала себе Анхела, - это убеждать. Там, дома, в двадцать четвертом веке, достаточно было кивнуть, и этот кивок не мог не быть правдой. Они же, - подумала она о Дуайте, Досете, Чолло, - давно разочаровались в словах. Им не нужна правда, ибо чаще всего она оборачивается против них. Им нужны фокусы, им нужны трюки. И чем эти трюки эффективнее, тем легче они в них верят".

Она вспомнила гранитные скалы, нависшие над могучей северной рекой. Лиственницы пожелтели, под каждой был очерчен круг опавших осенних игл. На другом берегу высоко поднимались над скалами и деревьями длинные корпуса Института Времени. Собирая редкие ягоды костяники, Анхела нетерпеливо смотрела на реку. Она ожидала Риала.

Она ошиблась - Риал не воспользовался катером, он просто переплыл реку. Он вылез на розовый гранит совершенной мокрый, с широких плеч стекала вода, волосы прилипли ко лбу. И, прижавшись щекой к мокрому плечу Риала, Анхела разблокировала сознание. Самые тайные мысли свободно текли в мозг Риала и, отраженные, усиленные его чувством, так же свободно возвращались к ней. Они _ч_у_в_с_т_в_о_в_а_л_и_ друг друга, они были одним существом, и Анхела не сразу поняла, почему Риал смеется. А Риал, правда, смеялся. Смеялся беззвучно, скрыто. Смеялся словами, считанными с древней клинописной таблицы. И в бесконечно счастливом, добром и нежном смехе Анхела, наконец, различила слова.

"Сохрани для себя свои молитвы, - смеялся Риал. - Сохрани для себя питье и пищу, пищу твою, что достойна Бога. Ведь любовь твоя буре подобна, двери, пропускающей дождь и ветер, дворцу, в котором гибнут герои!.. Где любовник, - смеялся Риал, - где герой, приятный тебе и в грядущем?.. Птичку пеструю ты полюбила; ты избила ее, ты ей крылья сломала, и живет она в чаще, и кричит: крылья! крылья!.. Полюбила коня, знаменитого в битве, и дала ему бич, удила и шпоры... И отцовский садовник был тебе мил - Ишуланну. На него подняла ты глаза и к нему потянулась: "Мой Ишуланну, исполненный силы, упьемся любовью!" Но едва ты услышала его речи, ты его превратила в крысу, ты велела ему пребывать в доме, не взойдет он на крышу, не опустится в поле... И меня полюбив, ты изменишь тоже мой образ!"