Паула Вин Смит - Муза художника

• Название: Муза художника
• Автор: Паула Вин Смит
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-56128-5

Питер Финч, специалист по живописи и сотрудник известной художественной галереи, занят поиском сведений о жизни датского художника Виктора Рииса, творческую манеру которого специалисты сравнивают с работами знаменитого Вермеера Дельфтского. Жизнь художника полна неразрешимых загадок. Что значит, например, то, что на всех полотнах Рииса присутствует в интерьерах некая женская фигура, а начиная с 1905 года интерьеры на картинах пусты? И почему в поздних работах мастера настойчиво повторяется одна и та же деталь — изображение орхидеи? Питеру в его трудных поисках помогает Фрейя, подруга и бывшая коллега по работе, ей-то и попадает в руки неожиданный подарок судьбы — дневник натурщицы датского живописца…

---

Оказавшись в примерочной, Фрейя повесила костюм на крючок и, прежде чем раздеться, стала бегло осматривать помещение на предмет скрытых камер. В этом смысле она была дочерью своего отца. С колотящимся от быстрых движений сердцем она нагнулась, заглядывая под скамью, и вытянула шею, чтобы получить полный обзор того, что находится над карнизами. Наконец, убедившись в полном отсутствии следящих устройств, Фрейя дернула за верхние углы парусины в тонкую полоску — эти портьеры в стиле «городской шик» никогда полностью не закрывают проемы примерочных кабин, оставляя просветы, в которые кто-то может заглянуть, — и, по-прежнему не без застенчивости, отвернулась от зеркала, чтобы снять свою одежду и облачиться в магазинную.

Когда Фрейя застегнула все пуговицы и повернулась к зеркалу лицом, ее восхитило, как идеально сидит на ней этот костюм. «Как на заказ сшит», — сказала бы Маргарет, а бывший любовник, Скотт, воскликнул бы, что она похожа на богиню. Ах, Скотт. Оставалось только надеяться, что к этому времени у него уже появился новый объект поклонения. И все-таки находиться в этой одежде для Фрейи оказалось испытанием. Юбка была слишком легкой, и ноги казались голыми. Фрейя пребывала в замешательстве. Ей было неудобно оттого, что так удобно. Она чувствовала себя обнаженной. На ней будто была лишь собственная кожа. Но через некоторое время девушке стало нравиться, как костюм подчеркивает формы ее тела.

Но, надень Фрейя этот наряд, у Питера могло создаться впечатление, будто она вешается ему на шею. Это ее беспокоило. И так слишком много людей положили на него глаз; вряд ли в вагоне этого поезда имелось свободное место для нее. Фрейя могла бы применить парадоксальное доказательство от противного, чтобы разрешить для себя этот спор. Под обаяние Питера, с его универсально привлекательной внешностью, попадали все; даже Мартин Дюфрен, этот эксцентричный обитатель неизведанной планеты, был замечен за тем, что при случае, возможно даже не осознавая этого, сжимал бедро Питера своей ручищей или неловко задевал парня, выходя из-за столика в ресторане. Фрейя не могла также отрицать, что одно из самых унизительных воспоминаний в ее жизни осталось от того вечера, когда они с Питером чуть было не перешли все границы.

Все в галерее любили Питера; он был веселым и хорошо выполнял свою работу. Фрейя не была веселой и не особенно нравилась сотрудникам. И то был ее последний рабочий день. А Питер считался ее лучшим другом в Лондоне. Именно он помог ей примириться с матерью; и он тоже относился к числу американцев, выросших за границей. Так что когда Питер попросил Фрейю о помощи, она была рада обеспечить ему будущее в галерее, в качестве финального жеста. Ради него она, вжавшись в стену, наблюдала, как крупный мужчина из Нью-Йорка засовывает руки в рукава бежевого плаща и толстой подушечкой большого пальца набирает на крохотном серебристом телефоне номер своего шофера, понося безучастного Мартина Дюфрена за его некомпетентное управление своими сотрудниками, этими жалкими непрофессионалами, ответственными за колоссальную трату его драгоценного времени.

За этим последовало гробовое молчание — до конца дня никто в галерее с ней не разговаривал. А потом принарядившийся Питер, то ли из чувства вины, то ли из каких-то опасений, явился к Алстедам и пригласил ее на ужин — так мило с его стороны, как до сих пор вспоминает София, — и под конец того вечера Фрейя потеряла почву под ногами и рухнула на темно-синие простыни в его комнате размером с корабельную каюту, среди сотен других комнат высотного студенческого общежития. Под звуки чужой музыки, доносившейся из-за стен, она лежала с задранной до плеч блузкой и спущенными до колен брюками, а руки Питера ласкали ее тело. Внезапно, сама не зная почему, Фрейя почувствовала: нужно прекратить все это. Не потому, что Питер сделал что-то не так. Напротив, он был нежным и искусным. Возможно, частично проблема заключалась именно в этой излишней искусности. Он двигался плавно и прикасался к ее коже так же нежно, как ткань красного костюма минуту назад. Какой бы ни была причина, но сначала Фрейя оттолкнула Питера, а после, натянув одежду обратно на свое разгоряченное и дрожащее тело, разразилась потоком обвинений. Зачем он привел ее сюда и что все это значит? Как он посмел испытывать к ней жалость и как хотел поступить, руководствуясь этой жалостью? Что за «рай на земле», как он считает, представляют собой его ласки? Как омерзительно с его стороны было думать, что он может отблагодарить ее подобным образом! Она бросила ему в лицо эти, а также многие другие слова, которые смогла подобрать, разрушив постепенно возникшую между ними невидимую близость, испортив вечер, застыдив и его, и себя. После всего этого Питер без лишних разговоров чопорно проводил ее назад к дому Алстедов.

Пробормотав сквозь зубы: «Тебе это не нужно», Фрейя облачилась в свою собственную одежду и отнесла красное одеяние обратно. Что бы ни произошло между ней и Питером пять лет назад, это тогда же и закончилось.

— Подошел костюм? — спросила продавщица по-английски.

У нее была длинная, подстриженная наискось и падающая на глаза челка. (И почему датчанки так любят осветлять волосы?) Нечто такое же небрежное Фрейя представляла себе в образе Холлис, пока не встретилась с ней.

— Идеально, — ответила она, закусив губу.

— Мы придержим его для вас. Вы можете вернуться позже.

Вероятно, заметив ее нерешительность, проницательная продавщица предлагала возможный выход из ситуации, и Фрейя с облегчением и благодарностью ухватилась за это предложение. Теперь, неприкосновенный, наряд будет висеть в своем полиэтиленовом чехле за прилавком, в целости и сохранности ожидая ее. Она может вернуться за ним, чтобы сделать своим, если почувствует такую необходимость; а может просто забыть о нем и уехать в Лондон. Рано или поздно, пожав плечами, продавщица уберет с него ярлык и снова повесит на стойку. Но пока Фрейя в Копенгагене, он будет носить ее имя.

КОПЕНГАГЕН, 1906 ГОД

Среда, 15 августа.

Я жажду разговора со Свеном. Желание настолько сильное, что я обнаруживаю себя в разных уголках дома обращающейся к нему вслух и чуть ли не ожидающей услышать его ответ. В своем последнем письме брат пообещал приехать к нам в этом месяце, но с тех пор от него не было ни строчки. Я хочу написать ему. Возможно, эти страницы помогут мне собраться с мыслями и найти нужные слова для письма Свену.

Я начну с того, что задам ему вопрос. Знает ли он — а Йетте говорит, знали все, — правду о наших родителях? Если ты владел этим знанием, Свен, то почему скрывал его от меня? Если он знал, я разозлюсь. В эти дни мной управляет гнев. Гнев заставляет меня требовать того, чего я, словно подарка, так долго ждала. Я не знала, кто я. Вследствие этого и мое представление о том, что мне нужно, было неполным.

До сих пор. Если же Свен, как и я, пребывал в неведении, думаю, пришло время ему узнать. Пора нам обоим раскрыть глаза.

Вот правда о наших родителях: для них комфорт, репутация, возможность избежать осложнений и тому подобные вещи были намного важнее, чем признание плодов своей любви. А меня мучает мысль: неужели я на волосок от точно такого же шага? Свен — единственный человек в мире, который может убедить меня в обратном, в том, что поступок, который я вот-вот совершу, вовсе не то же, что сделали они. Если бы только письма доставлялись быстрее. Свен, я хочу, чтобы ты знал обо всем, творящемся у меня в голове, чтобы ты мог читать мои мысли.

Пятница, 24 августа.

Я готова. По крайней мере, так мне кажется, но я должна получить подтверждение от тех, у кого больше здравого смысла и жизненного опыта. Поэтому сегодня утром я отправилась в заведение двух уважаемых дам, Соде и Мелдаль, желая в атмосфере строжайшей секретности получить у них консультацию. Они строгие и серьезные судьи, особенно мисс Мелдаль; мне пришлось собираться с мыслями и призвать всю свою храбрость, прежде чем я решилась войти внутрь их прекрасного здания на улице Бредгаде и задать свой вопрос. Но со всей своей проницательностью и житейской мудростью эти дамы дали мне гарантии, в которых я так нуждалась, чтобы двигаться в новое будущее. Осталось решить еще одну задачу, прежде чем я смогу подойти к Виктору и рассказать ему, какой отныне будет наша жизнь.

КОПЕНГАГЕН, ИЮНЬ 2005 ГОДА

Латунная табличка на высоких деревянных откатных воротах сообщала на датском и английском языках: «Дверь открыта». В чем Фрейя и убедилась, легким жестом толкнув ее внутрь. Но, оказавшись во дворе, они с Питером растерялись, потому что было неясно, какая из многочисленных дверей им нужна. Наконец появился учтивый седой мужчина в темном костюме и галстуке. Тихо осведомившись, куда они хотят попасть, он проводил их внутрь.