Станислав Родионов - Долгое дело

• Название: Долгое дело
• Автор: Станислав Родионов
• Жанр: Криминальный детектив
• Год: 1981

Станислав Васильевич РОДИОНОВ родился в 1931 г. в г. Туле. После окончания средней школы работал истопником, а затем 9 лет в качестве рабочего-шурфовщика и коллектора ездил с геологическими экспедициями по Дальнему Востоку и Казахстану. Окончив заочно юридический факультет Ленинградского университета, 13 лет работал следователем прокуратуры г. Ленинграда; мл. советник юстиции. Кроме того, работал корреспондентом газеты «Вечерний Ленинград», преподавателем в Ленинградском университете и юрисконсультом. В литературу вошёл как автор книги «С первого взгляда» и опубликованных в журналах юмористических рассказов. Потом были детективные книги «Следователь прокуратуры», «Глубокие мотивы», «Долгое дело», «Запоздалые истины», «Вторая сущность» и другие. По двум повестям поставлены известные телефильмы «Криминальный талант» и «Переступить черту». Переводы его произведений опубликованы в ряде стран. Член Союза писателей СССР, неоднократный лауреат конкурсов МВД и СП СССР.

В книге рассказывается о работе следователя прокуратуры С.Рябинина. В романе «Долгое дело» он вступает в тяжкую схватку с умной, хитрой и безнравственной мошенницей. В повести «Камень» следователь ведёт труднейший допрос, и в конечном счёте открывает загадочную жизненную историю. Кончается книга криминальными фельетонами.

Повесть рассказывает о расследовании работником прокуратуры Рябининым преступлений опытной мошенницы. Хотя повесть и построена по законам детективного жанра, однако идея ее заключается не столько в поиске и разоблачении преступницы, сколько в нравственной борьбе с преступностью.

---

— Я слушаю.

— Здравствуйте, говорит следователь Рябинин.

— А-а, здравствуйте, — обрадовалась она. — Наверное, прочли мою статью?

— Прочёл, — угрюмо согласился Рябинин.

— Ну и как? — почти кокетливо спросила Холстянникова.

Он не знал её имени — тогда, у него в кабинете, она представилась официально: корреспондент Холстянникова. Молодая, высокая, в джинсовом брючном костюме, синевато-дерюжном, как носки Александра Ивановича. Впрочем, этот костюм мог называться как-нибудь иначе, ибо брюки были окорочены, с какими-то широкими манжетами, которые лежали на высоченных блестящих сапогах, и Рябинину всё казалось, что за окном её ждёт привязанная лошадь.

— Как говорится, у вас бойкое перо, — промямлил он.

— Правда? — обрадовалась корреспондентка.

— Я хотел спросить о другом…

— Пожалуйста.

— Скажите, что вы цените в женщине?

— Многое, — не удивилась она вопросу. — Интеллект, красоту, энергию, грацию… Что ещё?

— Вы забыли самое главное женское качество.

— Умение любить?

— Важнее.

— Верность?

— Нет.

— Обаятельность?

— Неужели в детстве у ваших кукол не отрывались ручки-ножки? — глухо спросил Рябинин.

— А-а, — рассмеялась она. — Умение шить?

— Нет, жалость.

— Ради этого сообщения вы и звоните? — уже без смеха спросила она.

«Сообщения». Это о жалости, которая дороже красоты, энергии и грации… Есть-таки у корреспондентки верховая лошадь с седлом, стременами и этими… шпорами.

— Звоню, чтобы рассказать случай. Лет десять назад я отстал от поезда и очутился без денег и документов. Знаете, кто меня выручил?

— Кто? — спросила она, уже что-то подозревая.

— Простофили и ротозеи.

— Но как явление…

— И не спросили ни документов, ни справок, — перебил он. — Поверили на слово.

— Вы что ж, оправдываете простофиль?

— Да это же хорошие люди с открытой душой! — прорвало Рябинина.

— Странно слышать от следователя…

— Вам бы в статье воспеть этих людей, которые отозвались на беду незнакомого человека!

— Извините, но учить меня не стоит, — отрезала она. Рябинин перевёл дух, хотя он не взбирался на гору, а говорил в трубку чуть повышенным тоном. Тяжело задышала и корреспондентка, словно только что соскочила со своей лошади.

— Я напишу официальное письмо главному редактору, — сказал Рябинин.

— Представляю, как вы мягкотело обращаетесь со своими преступниками, усмехнулась она.

— А я представляю, как в детстве вы отрывали ручки своим куклам…

Из дневника следователя.

Предложи мне перед тяжким испытанием выбор товарища — хитрюгу или простофилю, — я выберу простофилю. Возможно, хитрюга ловчее бы миновал пули и взрывы, расщелины и топи… Но из расщелины меня вытащил бы простофиля. Я люблю простофиль, — это же люди с открытой душой. В том обществе, которое мы построим, будут жить лишь одни простофили; будут жить только люди с честной и открытой душой, потому что пропадёт нужда запечатывать её, как и пропадут враги душевной простоты.

Из постановления следователя…

Учитывая вышесказанное, а также руководствуясь пунктом 2 статьи 5 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, постановил: уголовное дело в отношении гр. Калязиной Аделаиды Сергеевны прекратить за отсутствием в её действиях состава преступления.

Из дневника следователя.

Я-то прекратил. Прекратит ли она?..

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Вера Михайловна вышла из автобуса и свернула в парк. Магазин открывался поздно, в одиннадцать, и она взяла за правило гулять полчасика в любую погоду.

Июнь пришёл неожиданно — он всегда так. Другие месяцы плавно переходят один в другой, не придерживаясь чёткого календарного деления: тухнут метели, сникают морозы, растворяются в солнце снега, перестают бежать и блестеть воды, и зелёной дымкой начинает покрываться чёрная земля и остолбеневшие за зиму деревья… Июнь же вдруг: выйдешь в солнечный день на улицу, а кругом лето. Бог весть откуда взялись крупные листья, взметнулись травы и взъярилась жара. Ещё утро, десять часов, а солнце уже припекает.

Вера Михайловна пошла берёзовой аллеей. Она глубоко вдыхала тот непередаваемый запах, который идёт от берёз в начале июня. Ей казалось, что такой воздух исцеляет, хотя он и не лесной. В последнее время Вера Михайловна чувствовала какую-то тяжесть в груди. Может быть, стоило пойти к врачу, но она не считала эту тяжесть болезнью. Возраст, возраст стучался в грудь своей намекающей дланью. Всё-таки пятьдесят лет. Из них тридцать в торговле, всё на нервах, всё на криках…

— Тени, тени, тени!

Вера Михайловна отпрянула от небольшой женщины, которая вроде бы появилась ниоткуда, из кустов жасмина. Чёрные, с сиреневым отливом волосы; смуглое высушенное лицо; тёмная шаль с глуховато-красными разводами. Цыганка.

— Купи тени для очей, блондиночка! — сказала она в лицо Вере Михайловне, блестя своим чёрным цветом, как ворона на солнце…

— Какая же блондиночка? — благодушно отозвалась Вера Михайловна, не убавляя спокойного шага. — Жизнь сединой выбелила.

Цыганка поняла, что эта женщина теней не купит. Она спрятала куда-то под шаль цветные коробочки и засеменила рядом, пританцовывая:

— Давай погадаю, а? Всю правду скажу, как на ладонь выложу.

— Всю правду? — улыбнулась Вера Михайловна.

Цыганка воспрянула, забежав вперёд:

— Ай, красавица, зачем не веришь? Всё скажу, ничего себе не оставлю. А если правду не скажу, копейки мне не давай.

Время ещё было. Солнце грело радостно и ярко. Берёзовый воздух пился со вкусом. И не болела грудь. Почему же не погадать?

— А сколько возьмёшь?

— Зачем обижаешь, красавица? Ничего не возьму, сама дашь, если не пожалеешь…

Вера Михайловна отошла на край аллеи и протянула цыганке левую руку. Гадалка схватила кисть, завертев ладонь так и этак, высматривая ей одной ведомые линии.

— Вот тебе и космос с кибернетикой, — усмехнулся проходивший парень.

Вера Михайловна слушала цыганку с безразличным лицом, показывая, что всё это лишь развлечение, позволительное в нерабочее время. Казённый дом, бубновый король, недальняя дорога… Да у кого в жизни нет казённого дома и недальней дороги? Она гадалке не верила, ни одному слову не верила, и лишь на всякий случай, почти неосознанно, допускала в её предсказании крупицы правды. Вот так и с богом — не верила, но благоговейно посматривала на иконы и купола: мало ли что?

Цыганка понизила голос и заговорила значительно, с каким-то таинственным намёком:

— Стоишь ты, красавица, у дорогого блеска и сама блестишь от него. А блеск тот каменный жарче золота. Цари от него слепли, начальники от него глохли, простые люди от него помирали. Красавица ты моя, хочешь — плати мне монету звонкую, а хочешь — уходи, но и тебе плохо будет от того блеска каменного. Так плохо, красавица, что кончаю я гадать, нельзя дальше…

Вера Михайловна испугалась; испугалась посреди парка, меж людей и при ясном дне. Она торопливо вытащила рубль.

— Красавица моя, неужели правда теперь рубель стоит, а?

Вера Михайловна сунула ей трёшку и пошла, не ответив, не сказав спасибо и не оглядываясь.

«Стоишь у дорогого блеска…» Это и ошарашило, испугав до внезапной сухости во рту и до мурашек на спине. Она и в самом деле стояла посреди дорогого каменного блеска. Как же узнала цыганка? Если тут узнала правду, то правдой будет и второе, страшное, которое гадалка даже не решилась сказать.

Вера Михайловна пошла медленнее. Какая-то сила, могучая и внезапная, притушила день, как придушила: потускнели солнечные лучи, поблёкла зелень, улетучился в космос берёзовый запах… Но так было несколько секунд, пока она не тряхнула головой и не сказала себе громко, на всю аллею:

— Дура старая!

На левой ладони пишется судьба, как там пишется и чем — знают одни гадалки. Но неужели там написано, что она посреди каменного блеска стоит? А Вера Михайловна стояла, потому что за прилавком не посидишь. Да видела её цыганка в магазине — вот откуда и предсказание. Ну а про страшное придумала для веры: скажи про счастье с королём из казённого дома — клиентка посмеялась бы и дала рубль. А за правду — трёшку.

Из дневника следователя.

Разговор с непорядочным человеком вызывает у меня затруднения. Показать, кто он есть, — нельзя, потеряешь контакт. Вообще не разговаривать — тоже нельзя. И тогда остаётся только одно: делать вид, что перед тобой порядочный человек.

Телефонный звонок отрешил его сразу и от всего. Он схватил вечно готовый портфель, содрогнул дверцей сейфа оконные стёкла и ринулся к Беспалову.