Петер Эстерхази - Harmonia cælestis

• Название: Harmonia cælestis
• Автор: Петер Эстерхази
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86793-577-1

Книга Петера Эстерхази (р. 1950) «Harmonia cælestis» («Небесная гармония») для многих читателей стала настоящим сюрпризом. «712 страниц концентрированного наслаждения», «чудо невозможного» — такие оценки звучали в венгерской прессе. Эта книга — прежде всего об отце. Но если в первой ее части, где «отец» выступает как собирательный образ, господствует надысторический взгляд, «небесный» регистр, то во второй — земная конкретика. Взятые вместе, обе части романа — мистерия семьи, познавшей на протяжении веков рай и ад, высокие устремления и несчастья, обрушившиеся на одну из самых знаменитых венгерских фамилий. Книга в целом — плод художественной фантазии, содержащий и подлинные события из истории Европы и семейной истории Эстерхази последних четырехсот лет, грандиозный литературный опус, побуждающий к размышлениям о судьбах романа как жанра. Со времени его публикации (2000) роман был переведен на восемнадцать языков и неоднократно давал повод авторитетным литературным критикам упоминать имя автора как возможного претендента на Нобелевскую премию по литературе.

---

В стеклянной витрине неподалеку от алтаря хранятся сорочка, меч и награды погибшего на войне моего сына Алайоша. Кое-кто из бывших фронтовиков разглядывал их с почтением. Халнеку это было явно не по душе.

— Товарищ, эти вещи описывать ни к чему, это не ценности, они никого не интересуют!

Сей мелкий эпизод заставил меня осознать всю беспредельную опасность коммунизма, его разрушительную силу и страсть, его природу (которую они не изменят даже при желании). То, что они сидят, развалившись, в моих креслах, еще не беда. Посидят и уйдут. В худшем случае расстреляют меня; конечно, приятного в этом мало. Но вечная жизнь — она ведь не здесь, не в этом дворце. Ну задурят своими наивными сказками людям головы, разрушат страну. Тоже мало приятного, слов нет, но страна-та сильна, даже если в данный момент кажется слабой, — как-нибудь переварит и это. Однако презрение, с которым они отмахнулись от дорогих мне реликвий сына, казалось страшнее всего. Да простит меня Всемогущий Господь, презрение это мне показалось Его презрением, презрением Господа и Творца, решившего поставить на людях точку.

Геройская смерть? Ее нет.

Память? Нет ее.

Мой сын? Нет его.

Раз отсутствует в описи, значит, этого нет. Нет прошлого, нет истории, нет страны, нет. Есть коммунисты, есть „теперь“, беспощадное настоящее. Признаюсь, что наряду с презрением, которое к этим товарищам я испытывал завсегда, примешивалась на сей раз и некоторая растерянность, если не сказать — неприятное, отвратительное отчаяние.

И так одно помещение за другим. Халнек вроде ищейки заглядывал во все ящики, в каждый угол, постоянно интересуясь, где же „художественные сокровища“.

— Ваши семейные портреты никого не интересуют, — рявкнул он на меня. Антикварная мебель, похоже, опять же, не вызвала у него интереса. — Советское правительство поручило мне обеспечить сохранность художественных сокровищ, и я полагаю, что граф Эстерхази должен знать, что такое художественные сокровища и где они спрятаны!

— Единственное, что я знаю, это то, что я — Эстерхази, — пробурчал я сквозь зубы».

37

Михая, сына палатина Пала, называли самым «эстерхазистым» Эстерхази. Дело в том, что палатин Пал женился на дочери Иштвана Эстерхази и Эржебет Турзо — Оршике, которая была не кем иной, как дочерью потомков от первого брака отца и первого брака матери, то есть свекор ее доводился ей сводным братом по отцовской линии, свекровь — сводной сестрой по материнской линии, а следовательно, с этим Михаем из нашей фамилии в родне состояли, minimo calculo, прадед по материнской линии, два деда по отцовской линии, дед по материнской линии, отец и даже его мать — все были Эстерхази. (От судьбы не спрятаться, не скрыться, как поется в знаменитом шансоне.) Это он начал строить в болотах неподалеку от Шопрона знаменитый теперь дворец и музицировал на клавикордах.

38

«— Ничего, мы еще поговорим, — прошипел в ответ Халнек, тоже тихо, как будто никто из нас не хотел быть услышанным. Это сходство меня неприятно задело.

Когда делегация перешла на половину моей супруги и ей была представлена коллекция китайского, японского, саксонского и иного фарфора, Халнек немного притих, а после того как я высоко отозвался о ценности двух китайских ваз в кабинете, он, поскольку мы находились в женских покоях, продиктовал писарю, заплевавшему к тому времени уже весь дворец:

— Две вазы женские, фарфоровые!

Позднее мы переняли эту терминологию и пользовались ею без видимого сарказма, а некоторые и вообще думали, что так и надо.

Тем временем остальные разбойники стояли, расставив ноги. Я, в своих бриджах, заполненных некоторым количеством драгоценностей, такую позу занять не смог бы. В моей походке и без того заметна была определенная скованность, которую господа-товарищи наверняка объясняли барским высокомерием. Вот так, благодаря полным штанам, и рождались легенды. Особенно меня беспокоил небольшой скипетр, постукивавший меня по коленной чашечке, работы неизвестного нюрнбергского мастера, по слухам доставшийся одному из моих предков через достославного Эштвана Иллешхази аж от самого короля Матяша.

Но рано ли, поздно ли все кончается, закончилась и эта комедия! Намучившись, все разошлись, но на прощанье Халнек счел нужным предупредить меня, что ответственность за включенное в опись добро, отныне — „общественное достояние“, лежит на мне.

— Не беспокойтесь, — пробормотал я, — с тех пор как я себя помню, на мне всегда лежала ответственность, и на отце моем, и на отце моего отца, и на сыне будет лежать, и на сыне моего сына. Такая уж наша судьба. Уж чего-чего, а ответственности у нас всегда было в избытке. На этот счет можете составить отдельную опись. Но лучше, если вы сделаете это завтра.

Тем же вечером из Пешта прибыл тайный курьер с радостной вестью, что сноха благополучно разрешилась от бремени, дав жизнь мальчику. Бедный маленький Матяш! За долгие века он первым из Эстерхази явился в мир без звания и без состояния!»

39

Мой отец дождался, пока пробьет час социальной справедливости, и только тогда решил появиться на свет. В этот день был подписан декрет о создании в Венгрии Красной армии. Правительственный совет указом № 4 заменяет старорежимный суд революционными трибуналами, членом которых может являться любой — какой угодно! — рабочий, а указом за № 5 распоряжается привлекать к суду паникеров; трибуналы работают в упрощенном порядке, приговоры их окончательны и обжалованию не подлежат. Приговор к смертной казни выносится только единогласно. Наказания приводятся в исполнение безотлагательно. С 21 марта советский нарком иностранных дел Чичерин и Бела Кун ежедневно обмениваются телеграммами: «Бела! Есть классный рецепт борща тчк»! Включая и этот день.

В этот день в гостиной остановился маятник огромных часов, но не время, во всяком случае по словам г-на Шатца, — а также арестовали предназначенного судьбой для арестов дедушку. После полудня отец мой чуть не родился, но поскольку «чуть» не считается, дед вернулся домой ни с чем. Сын огорчил его, еще не успев родиться. В два часа он высунул было головку (или макушку) на этот свет, а в действительности — в темноту, ибо когда дело должно было только начаться, то есть осклизлый от крови отец должен был оглянуться по сторонам (или дети рождаются, как кутята, — слепыми?), отключилось электричество, что можно спокойно поставить в вину коммуне, и бабушка, думая, что они умерли или в данный момент умирают, издала оглушительный вопль.

Свет — конечно, не из-за вопля — мгновенно зажегся, но тут завизжала сестра-акушерка по имени Дёрди Карас (для нас впоследствии — тетя Дюри), поскольку на голове отца видна была необычно густая для новорожденного растительность, серебристо блеснувшая в этом неровном свете, короче, на Дёрди Карас из бабушкиной промежности взглянул старичок со щеткой седых волос.

— Чародей! — завопила она и тут же — на всю жизнь — влюбилась в отца. (Позднее она ходила готовить и убираться к другой моей бабушке. Одно время у нее и жила. Она была родом из Трансильвании. И иногда приносила халву, которую мы ненавидели. Ведь это деликатес, качала она головой. Однажды мы с младшим братом поставили ей подножку, но не за то, что она была влюблена в отца, а за то, что осмеливалась любить в столь преклонном возрасте. Получилось это у нас якобы не нарочно. Одиннадцатиметровый! Братишка, всегда горой стоявший за мать, с серьезным видом взглянул на меня. Родительское расследование ничего не дало — мы легко отвертелись. В глазах матери мы заметили странный блеск.)

Словом, женского визгу было более чем достаточно, и отец решил временно отступить в укрытие.

40

— Что это было? — спросил отец в темноте у Боженьки.

— Как что, белый свет.

— А вопли?

— И это тоже.

И нечего моему отцу брюзжать, ведь это прекрасно, когда женщины так кричат, и со временем он познает: слаще этого в белом свете ничего нет. Слаще этих испуганных и животных криков.

— Все это как-то неубедительно — то, что вы говорите.

41

Эту лень, нежелание появляться на свет я потом перенял от отца, но родился не дважды, как мой отец, а однажды — но мертвым. Я был синий, появился, можно сказать, цветным, весил пять килограммов. А если точнее, пять тысяч двадцать три грамма, до единого грамма столько же, сколько мой отец. Что это, если не чудо? Разумеется, чудо, да только какое? Что оно означает? Какую-то идентичность. Пять тысяч двадцать три идентичности. Словом, родился я мертвым, окунули меня в горячую воду, потом в холодную. И спасли. За каких-нибудь пару минут. Моя бабушка, которая по этому случаю приехала в Пешт, плакала. (Я думаю, первый раз в своей жизни. Да и в моей, кстати, тоже.) Я был слишком большим, выбираться на свет было трудно, меня это утомило. Хорошенькое начало! Я читал, что в таких ситуациях человек теряет много нейронов. И думал, что это фатально. Каким интеллектом я обладал бы, не потеряй я эти нейроны! (Мой дедушка, знавший о семье все, кто кем был, ранги, звания, должности, почести, ветви и веточки, именно для того, чтобы потом не было никаких неточностей, на каждого новорожденного члена семьи сразу писал извещение о смерти — придет радостная телеграмма откуда-нибудь из Папы, Кашмартона, Вены, Парижа, Чеклеса, и дед, пожевав трубку, кивнет и с телеграммой в руке усядется составлять для невинного малыша скорбное извещение. Ну прямо архангел с мечом. Все мы из праха и в прах обратимся. Он и мне написал подобное.)