Жоржи Амаду - Большая Засада

• Название: Большая Засада
• Автор: Жоржи Амаду
• Издательство: Астрель
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-271-41633-0

Один из поздних романов великого бразильца.

Одно из лучших его произведений.

Напряженный, увлекательный сюжет соседствует с изысканностью стиля, реализм — с мистическим реализмом, а жгучая чувственность — с философской глубиной.

История маленькой деревушки в засушливых степях Бразилии, за которые плантаторы в начале XX века ведут кровавые войны.

История бывшего бандита — сильного, отчаянного человека, рвущегося к богатству и власти.

История великой страсти и измены, беспредельности людской хитрости и благородства, неистовства любви, ненависти и мести…

---

Она принесла мыло, балансируя на гладких и скользких камнях. Черное как смоль тело светилось — синие отблески на черной коже. Отдав мыло, она присела на корточки и застыла, глядя, как он намыливается. Вода стекала из ее лона. Эпифания — Ошум, жена Ошосси и Шанго.

Вернув то, что осталось от куска мыла, неф взял ее за запястье и посмотрел в глаза.

— Тисау, я о тебе слыхала… — прошептала Эпифания, покорно, без сопротивления позволяя увлечь себя.

Они нырнули вместе, сплетенными телами. Потом он увлек ее вверх по реке, прижимая к груди. Он плыл медленно. Их встреча была праздником. Эпифания уже не чувствовала усталости после ночи, полной клиентов. Когда они заметили на берегу тело кайтиту, она спросила, чтобы снова дать ему услышать и оценить низкий и томный ночной голос:

— Это твоя добыча, отец мой?

Тисау подтвердил кивком и, улыбнувшись, продемонстрировал удовлетворение: богатая добыча пришла в добрый час, как нельзя кстати. Дар Ошосси или Шанго, а кто знает — может, и подарок Ошала, духа, создавшего людей. В укромном уголке кузницы он поставил пежи, святилище, расставил святых: тут и лук со стрелами, и молот о двух головах, и пашоро, атрибут Ошала. Он объяснил причину своей радости:

— Завтра воскресенье.

— Ну и что с того? На этом краю света что воскресенье, что обычный день — все одно!

Эпифания приехала недавно и еще не знала местных обычаев и привычек. Их было не много, но каждое стоило усилий, требовало сноровки и особенно терпения, но когда Каштор Абдуим да Ассунсау брался за работу, назад он не отступал.

— Я потом тебе расскажу.

Он положил на камни побежденное тело матери тихих вод, посмотрел ей в лицо и коснулся живота, отмеченного длинными растяжками, но он не увидел их и не почувствовал. Он видел только задыхающийся, приоткрытый рот, усталые, полуприкрытые глаза, пушистый лобок, приятные на ощупь завитки. Вода набегала на зачарованных и снова отступала, течение уносило остатки мыла.

2

Целый день — тоска и скука. Негра Каштора Абдуим да Ассунсау по прозвищу Тисау, привыкшего, что вокруг всегда люди и всегда — праздник, одолела меланхолия. Он почувствовал себя неприкаянным и беспомощным, бросив свои пожитки на этом отдаленном пустыре, чтобы построить здесь дом из камней и извести. Он очистился от грехов, если они у него были, но не избежал безмерного одиночества.

Он все решил сам, он один несет ответственность, он сам себе хозяин. Прибегнув к помощи полковника Робуштиану де Араужу, который ссудил его деньгами, необходимыми, чтобы поставить кузницу, он не просил у него совета и не давал объяснений — ни ему и никому другому. Так он вел себя с тех пор, как еще мальчишкой убежал от верной смерти на сахарных плантациях в Санту-Амару. Сирота, сын освобожденных рабов, капризом гринго он был превращен в шута и лакея. Но Тисау бросил вызов веревке и ножу гильотины, полиции и бандитам, полновластному хозяину плантации и разорвал цепи рабства. Никто больше не мог ему приказывать: наказав барона, он уничтожил в себе страх и покорность.

За его голову назначили награду, он, покинув вечный праздник Реконкаву, оставил навсегда позади блеск и пышность сахарного тростника: большой особняк, часовню, энженью, перегонный куб и багасейру, виноградную водку. Он уже никогда не пойдет в праздничных процессиях со статуями святых, украшенных золотом и серебром одна богаче другой. В закутках старой сензалы[59] ночами, когда царят духи кандомбле — один сильнее другого, и у каждого бычий хвост Ошосси, знак духа Омолу или веер Ошум, — другой оган, жрец, возьмет румпи[60] и будет в оркестре барабанов отбивать ритм танца алужа в честь Шанго. За плечами у него остались барыни и рабыни, утонченный дворянский адюльтер и блеск мулаток, благоухающих лавандой. Он навсегда оставил все эти европейские штучки, роскошь Франции и Баии, тростниковые плантации, баржи на реке Парагуасу, цивилизацию сахарных господ, стоящую на спинах рабов.

Скучал он только по своему дяде, Криштовау Абдуиму, превосходному кузнецу и непревзойденному алабе[61] в оркестре адаррум,[62] который обучил его ремеслу и приобщил к игре на атабаке.[63] Реконкаву — это сплошной праздник.

Реконкаву — вечный праздник, но Тисау не чувствовал, будто ему не хватает этого праздника. Ему было достаточно крошечного, дикого местечка, населенного падшими женщинами. Он любил его первозданный пейзаж — огромные пространства девственных зарослей и ослепительно желтые плантации какао. В праздности энженью он играл жалкую роль статиста, был лакеем, обычной домашней прислугой, даже когда развратничал с сеньорой баронессой в хозяйской спальне, на белоснежных льняных простынях сеньора барона. Здесь, в Большой Засаде, он был свободным человеком. Бросая вызов одиночеству, он сеял семена другого праздника.

Влюбленный в красоту этого места, полный веры в завтрашний день, он решил закрепиться здесь — в селении, которое погонщики выбрали для ночевки. От клиентов не было отбоя, заработок позволял жить и копить тостаны, чтобы выплачивать ссуду полковнику. Ему уже никогда не нужно будет отдавать внаем силу своих рук, свою ловкость, свой ум. В Реконкаву все было готово и закончено, а здесь еще только начиналось.

Когда он впервые разжег печь, наладил меха и ударил молотом о наковальню, когда поднял ногу осла Шаруту, чтобы приделать ему новую подкову, вызвав тем самым восторг всех присутствующих: шлюх, погонщиков, жагунсо, сеу Фаду и Педру Цыгана, — Большая Засада только-только превратилась из практически необитаемого, хотя и достаточно популярного места для ночлега погонщиков, перевозивших сухое какао, в жалкое селение. На Жабьей отмели стояли соломенные хижины проституток, на Ослиной дороге — глинобитные лачуги. Был еще амбар полковника Робуштиану и дом турка — оживленный магазинчик, где продавались кашаса, курево и рападура.

Это уже после приезда Каштора в ряду лачуг появились кирпичные дома с крышами, покрытыми незакрепленной черепицей. Когда была построена кузница, местечко расширилось, превратилось в настоящее селение, в котором появились новые жители: каменщики со своими помощниками, плотники с подмастерьями. Точно так же как раньше Лупишсиниу и Баштиау да Роза, нанятые Фадулом, сюда на время приехали мастер Балбину и мастер Гиду Зе Луиш со своей женой Меренсией. Они думали задержаться здесь только на время работы, да так и остались. Балбину был каменщик — мастер своего дела, Гиду — столяр, именно столяр, а не плотник, как он подчеркивал с ноткой тщеславия. Зе Луиш и Меренсия: он — коренастый пьянчужка, она — большущая и высокомерная, — соорудили импровизированную печь, где обжигали черепицу для дома Каштора. Для солидного заказа полковника Робуштиану де Араужу они расширили свою гончарную мастерскую, где использовали только первосортную глину.

Решив обосноваться в Большой Засаде, Меренсия, глава семейства, начала строить каменный дом, чтобы поселиться там с мужем: в соломенной хижине, лежа у печи, Зе Луиш чудом избежал укуса ядовитой змеи жараракусу. У реки, близ Жабьей отмели, были красивые места, но она предпочла строить дом на Ослиной дороге, рядом с навесом Лупишсиниу, подальше от хижин проституток — оплота греха и мерзости. Положение замужней женщины не мешало ей хорошо уживаться со шлюхами, она здоровалась с ними, но что до соседства, то это уже совсем другая вещь — не одного они поля ягоды. А ведь права была Корока, подумал плотник: центральные улицы — для семейных домов, даже на краю света.

Когда Тисау устроил здесь кузню, тут каждый был за себя и Бог за всех, как объяснил Бернарде старый Жерину в постыдную ночь ограбления. Чтобы не превратиться в мрачного, скучного типа, Каштору срочно нужно было менять обычаи и поведение немногочисленных жителей местечка — насадить общность, которая породит неравнодушие. В Большой Засаде Каштор Абдуим принял вызов одиночества с той же бесстрашной улыбкой, с которой лежал на брачном ложе Мадамы, с которой обнажал груди Руфины, с которой душил сеньора барона в былые времена. Казалось, это было давно, а может, только казалось.

3

Кто больше всех обрадовался приезду Тисау в Большую Засаду, так это Фадул Абдала. Он был так доволен, что в день, когда негр поднял ногу осла Шаруту под радостные крики народа, собравшегося перед заведением, пожертвовал в общий котел бутылку кашасы.

Они познакомились на фазенде полковника Робуштиану: негр подковывал животных, Турок предлагал товары из своей сумки коробейника. Однажды, будучи оба проездом в Такараш, они встретились на оживленной вечеринке с танцами в борделе индианки Алисе. Народу там собралась тьма, внезапно появилась шайка хулиганов, и мирная пирушка, начавшись за здравие, кончилась за упокой — дракой и выстрелами. Им удалось ускользнуть невредимыми, а негр, кроме того что надавал по морде одному из наглецов, еще и отнял у него револьвер. Если кто не умеет пользоваться пушкой, то пусть и не достает ее из-за пояса — можно легко потерять и оружие, и ложную спесь.