Николай Почивалин - Роман по заказу

• Название: Роман по заказу
• Автор: Николай Почивалин
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Книга рассказывает о человеке удивительной судьбы — директоре одного из пензенских детских домов Орлове Сергее Николаевиче. В трудные военные и послевоенные годы он заменил тысячам осиротевших детей родного отца.

К роману органически примыкают рассказы, написанные также на материале родной писателю пензенской земли.

---

Черные цыгановатые глаза Тимофея глянули на Якова умно, жестоковато.

— Ты что ж думаешь: взятки беру? Погляди у меня в дому — много я добра натащил?

Это было правдой. В доме, срубленном, как и все деревенские избы, на две половины — кухня и горница, — стояли только кровати, большая железная и маленькая деревянная, дешевый комодик и стол. Пожалуй, единственное, что отличало жилище, была ревниво поддерживаемая, прямо-таки стерильная чистота марлевых занавесок, до блеска вымытых окон, прохладных крашеных полов, прикрытых самоткаными половиками. Излишеств тут не было…

— А начальство зачем поишь? — настаивал Яков.

— Бутылку-то на троих? — усмехнулся Тимофей. — Натряслись за день по нашим колдобинам, заехали — как же людей не покормить. У нас в лесу ресторанов нет. И по делам заодно потолковали. А как же?

На все вопросы у Тимофея немедленно находились убедительные ответы; чувствуя внутренне свою правоту, Яков ничего не мог противопоставить их незамысловатой житейской непробиваемости, рассердился и на себя, и на Тимофея.

— Без бутылки, значит, нельзя? Жене-то вон твоей не нравится.

Тимофей снова — теперь уже с добродушной хитринкой — ухмыльнулся.

— А ты когда видал, чтоб хоть одна баба, если сама, конечно, не заливает, мужика уговаривала: выпей с устатку!.. Их слушать — на корню засохнешь.

Переливать из пустого в порожнее ему, видно, надоело, он поднялся.

— Не спорь лучше. Как ты к людям, так и они к тебе, помяни мое слово. — И с обидной прямолинейностью заткнул своему оппоненту рот: — Тебя послушать, так и тебя пускать-то не надо было. А ты попросился — пожалуйста, живи!..

Может быть, с этого разговора, а может быть, незаметно и раньше убедившись, что Яков по части выпивок не компаньон, Тимофей утратил к нему интерес. Иногда Якову казалось, что вначале Тимофей относился к нему внимательней еще и потому, что просто-напросто присматривался, не поглядывает ли постоялец на его молоденькую жену, возможно, виноват в этом был и сам Яков, как-то неосторожно пошутивший, что женщина, если с ней обращаться грубо, может найти кого и поласковей. Во всяком случае, Тимофей, бывало, за день несколько раз наведывался домой, обычно окликал его. Пропадая с утра до вечера на речке или в лесу, Яков иногда отзывался, иногда — нет; домой он приходил только вечером, в сумерках, не считая обеда, когда семья лесника была в сборе. Клавдия же тем более не могла подать никакого повода даже для малейших подозрений. «Доброе утро», «на здоровье», настороженный, чуть исподлобья взгляд — вот, пожалуй, и все их изначальные отношения после знакомства. Да за жену, вероятно, Тимофей и не беспокоился: возможно, тут действовали свои деревенские законы и понятия, при которых и шутка насчет топора могла быть не шуткой… Так или нет, но в неурочное время показываться дома Тимофей перестал, как и перестал обращать внимание на Якова, словно того и не было.

А с Клавдией Яков постепенно разговорился, как это и должно было случиться, если люди живут рядом, хотя один из них по натуре замкнут, а второй не делает никаких попыток к сближению.

Как-то он вернулся из лесу раньше, чем обычно. Запаздывая с обедом, Клавдия метнулась с крыльца, схватила колун и умело ударила по березовой плахе.

Яков молча отобрал колун, легко развалил плаху надвое.

— Спасибо, — кивнула Клавдия, минуту спустя набрав тонких поленьев, и не упрекнула, а объяснила: — Опять Тимофей забыл.

Радуясь возможности поразмяться, Яков наворотил целую гору дров, рубашка на его плечах взмокла.

— Хватит, хватит, куда столько! — снова выйдя из дому, остановила его Клавдия.

— Пускай сохнут. — Яков опустил колун, вытер лоб. — Не женская это работа.

— В деревне ко всему привыкнешь, — тихонько, не жалуясь, сказала Клавдия. — Разве же его каждый день дождешься?

Молчание было нарушено, Яков поинтересовался:

— Все спросить хочу: сколько тебе лет?

— Мне? — Серые с крапинками глаза глянули на него удивленно и тотчас ушли в сторону. — Двадцать один… скоро будет.

— Это когда же ты замуж-то вышла?

Чистые щеки Клавдии до самых висков порозовели.

— В семнадцать.

— А что ж так рано?

— Ну как рано? — Клавдия помялась, говорить неправду она, видимо, не умела. — Мать схоронили, отец другую привел… Тимофей и посватался. Первый парень на деревне был.

Она неприметно усмехнулась, или, может быть, Якову это только показалось.

— А не скучно тут все время жить?

— Привычно… Да и скучать-то некогда: весь день на ногах. — Клавдия прислушалась, темно-русые брови ее чутко взлетели. — Похож, едет…

И торопливо ушла, захватив еще несколько поленьев.

Скучать ей действительно было некогда. Чуть свет, когда над низиной клубился туман и холодными зернами росы блестели травы, она доила корову; потом прибиралась по дому, стирала, готовила обед, по пятам за ней, требуя внимания, следовала дочка. В полдень, когда зной становился особенно тягучим, просто нестерпимым, всякая жизнь на усадьбе стихала, под вечер все начиналось сызнова — корова, скотина, чай, ужин, посуда… Тимофей помогал ей только тем, что доставлял дрова да с утра привозил с родника в железной бочке воду. Поставленная вначале в тени, а потом оказавшись на самом пригреве, вода вскоре едва ли не кипела, и Клавдии приходилось не один раз сходить и на колодец.

Возвращаясь с речки, Яков помог ей вынести в гору два тяжелых конных ведра. Не зная, куда деть пустые незанятые руки, она шла за ним, от неловкости конфузясь.

— Не заведено у нас, чтоб мужчина воду носил.

— Плохо, что не заведено.

Чем лучше Яков узнавал ее, тем больше нравился ему ее терпеливый, услужливый характер с угадываемой за этими чертами мягкого человека стойкостью в чем-то самом основном. Внешняя, по первым впечатлениям, ее замкнутость, сдержанность оказывались на поверку не чем иным, как обычной застенчивостью: почти четыре года на отшибе от людей что-нибудь да значили.

А к людям Клавдия тянулась. Тяга это — к общению, ко всему, чего она была лишена тут, хотя Тимофей, наоборот, считал, что жена его ни в чем не нуждается и всем довольна, — тяга эта проявлялась, помимо ее воли, во всем.

В одно из воскресений она с Тимофеем собралась после обеда съездить в село. Полная нетерпения, нарядная, Клавдия сидела на лавочке, ожидала мужа: чисто выбритый, в наглаженных брюках, в полуботинках, тот, стоя у телеги, разговаривал с неурочным посетителем. В легком платье с пояском, в черных лодочках, надушенная какими-то крепкими, не очень хорошими духами, она поминутно поправляла дочке бант, обеспокоенно наставляла Якова, что и где он найдет, когда захочет есть.

— А то поедемте с нами. Там народ, весело… — И привела самый веский довод: — Кино поглядим.

Яков не сдержал невольной улыбки — щеки Клавдии порозовели.

— Вам-то не в диковину. Вы там, наверно, и в театр ходите.

— Конечно.

— Я еще дома жила, девчонкой — к нам артисты из Пензы приезжали. — Клавдия тихонько вздохнула.

Оставшись один, Яков вступил в единовластное владение всеми окрестными землями, лесами и водами, провел по-своему неповторимый день. Тишина, безлюдье, ощущение безграничной свободы. Впервые мелькнула мысль: а не поселиться ли навсегда в таком уголке? — лет до ста наверняка проживешь! И тотчас почувствовал, как все в нем решительно запротестовало: нет, нет, нет! Каждому, видимо, свое: лишиться друзей, не видеть высоких застекленных сводов депо, из-под которых каждое утро Яков выезжал на своем ЧС-2, он уже не мог. К концу второй недели здесь Яков и так с трудом удерживал себя от внезапных желаний добежать до разъезда и сесть в первую же электричку. Да, без людей долго он не мог, и, хотя личная свобода была полнейшей, под вечер он заскучал. Прихлебывая в одиночестве молоко, Яков поймал себя на том, что прислушивается, не раздастся ли в тишине поскрипывание колес…

Вернулись хозяева поздно, и, едва только подвода остановилась, Яков понял: что-то неладно.

Передав ему на руки уснувшую дочку, Клавдия спрыгнула, голос ее жалко дрогнул:

— Съездили!..

Тимофей выбрался, тяжело хватаясь за телегу. Пошатываясь и сопя, он направился к дому, требовательно скомандовал:

— Клавк, айда спать!

— Да отстань ты, наказанье мое! — удерживая близкие слезы, зло крикнула Клавдия. — Хоть бы лошадь распряг!..

Утром Тимофей разбудил Якова, попросил трешку и вернулся к завтраку как ни в чем не бывало, веселый и разговорчивый.

— Зря ты, мужик, так пьешь, — не удержался Яков. — И себе, и жене своей жизнь отравляешь. Не видишь разве?

— Пошел ты! — незлобиво ругнулся Тимофей и с наигранной ленцой, сквозь которую отчетливо прозвучала угроза, посоветовал: — Ты вот что, парень, не встревай-ка, куда тебя не просят. Да по-хорошему прошу: смотри ей байками этими голову не задури. Человек ты городской. Ты по-своему живешь, мы — по-своему. Тебя завтра ветром сдует — тебя и нет. А ей тут со мной век вековать. Молчишь?.. Ну так оно и лучше.