Николай Почивалин - Роман по заказу

• Название: Роман по заказу
• Автор: Николай Почивалин
• Издательство: Современник
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Книга рассказывает о человеке удивительной судьбы — директоре одного из пензенских детских домов Орлове Сергее Николаевиче. В трудные военные и послевоенные годы он заменил тысячам осиротевших детей родного отца.

К роману органически примыкают рассказы, написанные также на материале родной писателю пензенской земли.

---

«Авдониных, что ли? Да нет будто — у тех дети постарше. Покараульте, говорит. Будто здесь, на окраине города, в лесу, можно сказать, велосипедишко ее кому-то нужен, — от взрослых, поди, наслушалась…»

Много позже, вспоминая свое знакомство, с которого в жизни Сергея Ивановича началась какая-то новая полоса, он удивлялся, как эта кроха не убоялась его, с виду такого дико́го и смурого. Где-то слыхал, что собаки и дети безошибочно различают, добрый человек или нет, — похож, правильно. И еще, вспоминая, думал о том, что поразила она его даже не смелостью, с которой подошла к нему, не уверенностью, с которой не то чтобы попросила, — велела покараулить свое сокровище, а своим тоненьким голоском. Так же будто тоненько и чисто позвякивал бубенчик, что мать вешала на шею Милавки, выгоняя ее пастись в лесу, — отзвук далекого сельского детства ненароком что-то шевельнул в его дремучей и спокойной душе…

Солнце стояло в самом зените — пора уже было подзакусить, все равно заминка получилась. Сергей Иванович расстелил в тени под дубом газету, выложил из авоськи вареные яйца, колбасу, хлеб, снова чуточку удивившись себе, окликнул бегающую неподалеку малышку:

— Давай обедать, что ли.

— Давайте, — охотно согласилась она, опустившись на корточки и наблюдая, как он аккуратно, толстенными кусками, режет колбасу.

— Тебя как же звать?

— Люба. А вас как?

— Меня-то?.. Сергей Иванович — дядя Сережа, значит.

— Сергей Иванович, — девочка выбрала почему-то имя-отчество, а не более короткое и удобное вроде бы обращение, и легко — правда, что как воробышек, — вспорхнула с места. — Я сейчас…

Взявши было хлеб, Сергей Иванович положил его обратно, покачал крупной, черной с проседью головой. Чудно! Поджидая, он прилег, одобрительно — в который раз — огляделся. Славное место выбрал себе для дачи его заказчик — генерал. Метрах в двадцати отсюда, вытянувшись вдоль старого русла реки и уткнувшись в смешанный — дубняк пополам с осиной — лес, заканчивался город — Самоволовка, так называли окраину, потому что строились здесь когда-то без разрешения и без планов. А с этой поляны, отведенной генералу, начинался казенный лес — уважили отставника: плохо ли пожить летом в тиши да у речки! Сиди себе и пиши воспоминания, устал — иди на берег с удочкой, позабавься… С генералом Сергей Иванович познакомился, а потом и подружился, оказавшись соседом по квартирам, полученным в новом доме. С той лишь разницей, что у генерала — четыре комнаты, а у Сергея Ивановича — одна. Да и той — на двоих-то — с лишком. Кухня, прихожая, ванная, к тому же еще комната восемнадцать метров, — в первые дни, после своего подвала, они с женой чуть в дверях не плутали! Генералу он помогал устроиться — кое-что по столярке, заходил к нему за книгами — сам зазывал, в последнее время нередко сидели по вечерам во дворе на скамейке. Оба молчуна — очень душевно беседовали… С весны сосед и уговорил построить ему дачу; подвернулся отпуск, в свои сорок девять годов Сергей Иванович ничем не болел, маяться от безделья не привык и, когда первый раз генерал свозил его сюда, сразу согласился.

Девчушка принесла в подоле сарафана три зеленых огурца, большой бурый помидор и, выложив поклажу на газету, внося свою лепту, с достоинством уселась рядом.

— Где ж ты взяла это?

— Бабаня дала.

— А ты чья же будешь?

— Да Николаевых я, — объяснила девочка, сосредоточенно обдирая кожуру с колбасы.

— Не Володьки ли? — Сергей Иванович немедленно поправился: — Не Владимира ли, говорю?

— Ага.

— Вон оно что. — Оказывается, он знал и бабушку и отца ее — дом их стоял вторым с краю, на самом берегу; каждое утро Сергей Иванович черпал у них в колодце ведро воды — на весь день. Отец девочки, молодой, с рыжинкой детина, появлялся по выходным — он где-то плотничал с бригадой в районе — и всегда хмельной. — Так что ж я тебя никогда не видал?

— Я с мамой живу, в городе.

— А вы что ж, не вместе, что ли? — не сразу дошло до Сергея Ивановича.

— Папа в тюрьме сидел, а мама опять поженилась, — ответила девочка, да так просто, что Сергей Иванович густо крякнул. Вот паскудство — наделают детишек, а потом мудрят!..

— За что же сидел? — наверно, не так и, наверно, зря спросил он, проникаясь вдруг запоздалой неприязнью к человеку, которого видел всего два раза и который оба раза, белозубо скалясь, предлагал скинуться на половинку.

— Подрался, побил кого-то. Он — си-ильный! — Круглые синие глаза девочки под высокими бровками глянули на него с гордостью. — Он с бабушкой хотел забрать меня. Да мама не отдает!

— А сюда-то пускают, выходит?

— Ее в роддом отвезли. У нее вот такой животик, — обеими руками — с хлебом в одной и куском колбасы в другой — девочка очертила перед собой целую гору. — А когда разродится, меня обратно заберут.

«Черт-те что!» — снова, теперь уже мысленно, ругнулся Сергей Иванович.

— Ты ешь хорошенько, ешь. А то… — Он чуть было не сказал: а то настоящим мужиком не станешь, как привычно наставлял за обедом в заводской столовой своего ученика, и вовремя спохватился.

Покосившись из-под густо нависших бровей, он поразился, какая она — вблизи — маленькая, легонькая; с худенькими незагорелыми плечами, поцарапанными коленками и тоненькими, с голубыми жилками руками, — все в ней будто неправдашнее и все, однако, настоящее, живое. Хрустя огурцом, она отвечала ему спокойным и дружелюбным взглядом.

— Ну, вот и поели, — и, долго примериваясь, выбрал наконец самое подходящее имя: — Люба́нька.

Уважающий во всем порядок, Сергей Иванович принялся заворачивать в газету яичную скорлупу, крошки; девочка, любопытствуя, дотронулась до его руки, погладила овальный, чуть лиловатый, как начавшая зреть слива, ноготь.

— Почему у вас такие большие ногти?

Сергей Иванович на какое-то мгновение замер, почувствовав, что от прикосновения ее розовых приплюснутых пальчиков у него защекотало, и почему-то не под ногтем, а в горле.

— Такие уж уродились. — И, сглотнув этот щекочущий комок, поднялся.

Остаток дня, работая, Сергей Иванович нет-нет да и останавливался, словно прислушиваясь к самому себе, качал головой. Поди ж ты, разговорился как! Да еще с кем? — с крохой. Своих детей у него не было; получалось так, что не было их — по крайней мере, таких маленьких, и у соседей, — эта сторона жизни никогда не касалась его. Кроме того, в представлении Сергея Ивановича именно с ребятишками были связаны всякие недоразумения и неприятности: после них-то чаще всего и приходилось ему вставлять разбитые стекла, чинить поломанные заборы или еще что-нибудь подобное делать. К детям, к детству, говоря коротко, он давно уже относился как к маложелательной, хотя, конечно, и неизбежной стадии, только преодолев которую человек становится тем, кем он должен быть и для чего появляется на свет, — работником… Усмехнувшись, он посмотрел на свои ногти: действительно большие. И задумчиво, удивляясь, что обращает внимание на такую ерунду, помял на конце пальцев плоские наплывшие мешочки, которыми чувствовал на ощупь каждую шершавинку на дереве и ловко, не роняя, зажимал ими самый мелкий шурупчик… На следующее утро, когда Сергей Иванович, стоя на козлах, зашивал фронтон, внизу снова раздался знакомый тоненький голосок:

— Сергей Иванович, здравствуйте, это я.

— А, Любанька пришла!

Вбив гвоздь, Сергей Иванович спрыгнул, стянул с головы сделанную из носового платка повязку, защищающую от солнца, — в ней, наверно, он совсем страшилище! И, радуясь своей предусмотрительности, достал из кармана квадратик шоколадки:

— Держи-ка.

Люба — она была сегодня в том же коротеньком сарафане, но с голубой лентой в светлых волосах — на всякий случай уточнила:

— Это мне?

— Тебе, тебе.

— Спасибо, — поблагодарила она, и получилось это у нее так степенно, по-взрослому, что Сергей Иванович, старый сучок, умилился. Вот ведь человечек!

Девочка доверительно поделилась всеми своими новостями — что ходила вчера с бабушкой в баню, что вечером приехал отец, а сегодня утром видела в лесу настоящую белку. Сергей Иванович забрался наверх, тихонько засвистел, что случалось с ним в самых исключительных случаях. Работалось сегодня на удивление: заранее напиленные по размеру доски ложились плотно, фаска в фаску, гвозди входили в податливую древесину с двух ударов — как в масло. Внизу, прислоненный к дубу, стоял, поблескивая спицами, велосипед. Любанька то прибирала щепки и стружки, тоненько напевая, то бегала по поляне, мелькая за деревьями, — все это создавало у Сергея Ивановича неведомое прежде ощущение какой-то наполненности, значительности.

Потом они обедали: Сергей Иванович — с аппетитом, не спеша и обстоятельно, Любанька — скорее за компанию; поклевав, словно воробышек, она грызла огурец, не признавая ни ножа, ни соли, весело щебетала. Не особо вникая, Сергей Иванович слушал ее, как слушают, не особо вникая, в лесу птиц; два синих ласковых солнышка поминутно касались его обычно замкнутого резкого лица, и оно отмякало, — Сергей Иванович сам чувствовал это какими-то непривычно расслабленными мускулами.