Валерий Евтушенко - Юность атамана

• Название: Юность атамана
• Автор: Валерий Евтушенко
• Жанр: Фэнтези

Ива́н Дми́триевич Серко — кошевой атаман Запорожской Сечи. За период пребывания в должности атамана провёл 244 больших и малых сражений, при этом ни разу не остался побеждённым. Но мало кто знает КЕМ на самом деле был этот казак…

---

В этот самый момент, помертвев от ужаса, Лащ увидел, как непонятно откуда возникший огромный волк с раскрытой огнедышащей пастью преградил дорогу его коню, изготовившись к прыжку. Огрев плеткой прянувшего в сторону жеребца, полумертвый от страха коронный стражник почувствовав, как волк пролетел над ним немного промахнувшись, но опалив его своим дыханием. Только проскакав версты три, Лащ заставил себя обернуться назад. Его никто не преследовал, а лишь догонял далеко отставший от него Чаплинский.

Когда Серко возвратился к своим, ведя на поводу раненого коня, бой уже был закончен. Из поляков никого в живых не осталось. Казаки деловито собирали оружие, отлавливали разбежавшихся коней, обыскивали убитых жолнеров, снимая с них одежду. Несколько раненых казаков лежали в стороне и возле них хлопотали их товарищи, немного разбирающиеся в наложении перевязок. Сотник, прежде всего, спросил, где Верныдуб. Тот лежал на расстеленной керее, грудь его была располосована ударом сабли, глаза закрыты. Отправив всех подальше движением руки, Серко склонился над другом. Тот был без сознания. Взяв его за руку и осмотрев рану, Иван понял, что ранение серьезное, хотя и не смертельное. Верныдуб потерял много крови, но жизненно важные органы задеты не были.

Максимально сконцентрировавшись и закрыв глаза, Иван приступил к лечению. Спустя десять минут он открыл глаза. Рана на груди затянулась, но Верныдуб все еще оставался без сознания. Не желая лишних разговоров, Серко наложил обратно повязку и, позвав двух казаков, сказал, чтобы они находились при раненом и через каждые полчаса смачивали его повязку на груди холодной водой. Затем сотник обошел остальных раненых, тяжелых среди них не было, поэтому каждому он уделил минут по пять, но и этого хватило, чтобы те почувствовали себя значительно лучше.

Глава двенадцатая. Тарасова ночь

На ночлег казаки остались здесь же у переправы через Рось. Подсчитав трофеи, оказалось, что им досталось около трехсот сабель; больше двухсот ружей, фузей и мушкетов; пистолеты; пики; запасы пороха и пуль. Отловили и около трех сотен разбежавшихся коней. Теперь было чем вооружить повстанцев, если они захотят присоединиться к отряду. При убитых поляках оказалось немало и денег, а также всяких золотых изделий. По обычаю, сотнику полагалась десятая часть, но Серко взял себе самую малость, оставив остальное на общие расходы, которых, как он предвидел, еще предстоит немало.

На следующий день с утра отряд Серко направился к Богуславу. Лащ не случайно опасался туда идти, в городе действительно вспыхнуло восстание. Человек двести местных жителей изъявили желание присоединиться к казакам. У многих из них имелись самопалы и сабли. Потребовав в местном магистрате коней и телеги, увеличившийся вдвое отряд Серко двинулся дальше к Киеву. Помимо выздоравливающего Верныдуба, Серко назначил есаулом и Яроша, поручив ему командовать новобранцами.

От Богуслава казаки направились к Кагарлыку, а оттуда к Триполью, присоединяя к себе по ходу движения повстанцев из всех окрестных сел и местечек. Скоро его отряд уже превратился в настоящий полк, почти тысяча человек пополнила его ряды. Перейдя Днепр немного выше Канева, Серко в середине мая присоединился к основным силам гетмана Федоровича, который стоял укрепленным табором в междуречье Альты и Трубежа.

Казацкий табор напоминал огромную деревянную крепость на колесах. Возы, сбитые из пятидюймовых досок, скрепленные между собой цепями, были установлены в несколько рядов дышлами вперед. Разорвать такой табор никому не удавалось, натиск тяжелой гусарской конницы разбивался о возы, как волна в бушующем море разбивается об утес. На возах устанавливались фальконеты и из них обороняющиеся вели огонь по атакующим, а укрывавшиеся за колесами возов казаки стреляли оттуда из самопалов, фузей и мушкетов.

Богун, выслушав доклад Серко о том, что с ним приключилось, повел его к гетману. Узнав о трагедии Лисянки, Федорович потемнел лицом.

— Вот что проклятые ляхи творят, — с горечью и гневом сказал он, — горазды воевать с бабами да детьми. Сейчас же, — гетман повернулся к стоявшему рядом войсковому писарю, — пиши универсал о том, что произошло в Лисянке и призывай народ к восстанию против панов. Универсалы разошлем по всему Левобережью.

Когда же Серко доложил о том, как его казаки отомстили коронному стражнику, гетман повеселел и, обняв сотника за плечи, сказал:

— Вот настоящий казак! Орел! Хоть и молод годами да справен делами. Мало того, что почитай, целый полк пополнения с собой привел, так и ляхам хвост прищемил, долго помнить будут.

Взглянув в смелое и открытое лицо молодого сотника, Тарас обратился к Богуну:

— У тебя там есаулом кто? Пивторакожуха? Пусть примет пополнение, которое привел этот юнак и командует им. Создадим новый Лисянский курень, в память о погибших безвинно людях. А Серко назначаю к тебе полковым есаулом. Я бы уже сейчас ему полк дал, да больно молод еще.

Поблагодарив гетмана за это назначение, зардевшийся от смущения и немного обескураженный Иван, вместе с Богуном отправились к своему куреню.

По дороге Федор вводил молодого есаула в курс происходящего.

— Ляхи обложили наш табор, да сил у них не больше, чем у нас. На нашей стороне местный люд. Гетман рассылает универсалы по всей Украйне, поднимая народ против ляхов, уже много городов и местечек присоединяются к казакам. А вот Конецпольскому помощи получить неоткуда, да и с провиантом, и фуражом у них трудности.

Следующие несколько дней Иван вникал в дела. Должность есаула на Сечи и в реестровом войске была довольно хлопотной. Предполагалось, что есаул замещает куренного атамана (у реестровиков полковника), то есть является его заместителем или помощников. Но на практике есаул занимался еще и обучением войск, вопросами тыла и вооружения, выполнял поручения своего командира в качестве флигель — адъютанта и т. п. Командовать же полками в отсутствие полковников им приходилось не так часто, так как для дальних походов назначался наказной полковник.

Осада казацкого табора велась довольно вяло. Поляки днем обстреливали казацкие позиции из орудий, казаки отвечали им тем же. Несколько раз Конецпольский пытался взять табор штурмом, но эти попытки были отражены со значительными потерями. В свою очередь, казаки по ночам делали вылазки, не давая полякам спокойно отдыхать.

Подходила к концу уже третья неделя с начала военных действий, когда как-то днем, разглядывая польский лагерь, Серко заметил там какую-то необычную суету. Своими молодыми зоркими глазами он рассмотрел, что в лагере идет приготовление к какому-то торжеству. Во многих местах курился дым костров, доносился визг свиней, блеяние баранов, челядь накрывала столы. Не поняв, что там происходит, он обратился к стоявшему рядом Верныдубу:

— Что, ляхи к какому-то празднику готовятся?

Верныдуб, уже почти выздоровевший (не без содействия Ивана) после ранения, теперь все время находился поблизости от него. Он знал, что жизнью своей обязан Серко и, вскоре став его побратимом, считал теперь своим долгом защищать есаула в бою. Его сабля всегда была к услугам побратима, а пренебрегать саблей в руке такого богатыря, как Верныдуб, мало бы кто отважился.

— Так завтра же 20 мая, их главный ляшский праздник, — ответил великан на вопрос есаула, — называется панське цяло[1]. Ну, это, как у нас день всех святых. Только ляхи празднуют его так же торжественно и пышно, как мы, православные, Пасху.

Видя, что есаул слушает его с интересом, он продолжал:

— Обычно, к утру все так перепьются, что на ногах стоять не смогут. Вон гляди, свиней да баранов режут, уток и гусей запекать будут. Челядь уже и бочки с винами выкатывает. Основное торжество начнется сразу после полуночи.

В голосе казака явно слышалась легкая зависть. Запорожцы в походе во время военных действий спиртного не употребляли, нарушение этого правила каралось смертью.

Сам Иван мало общался с поляками и, будучи православным, праздников римско-католической церкви не знал. Из дома он ушел еще в четырнадцать лет и с тех пор проводил время то на Дону, то на Сечи.

— Так, говоришь, к утру на ногах стоять не смогут? — рассеянно спросил он, поглощенный какими — то своими мыслями.

— И к гадалке не ходи, — убежденно ответил Верныдуб. — Я в детстве в услужении у ляхов был. Ну, мальчиком на побегушках, насмотрелся…

Спустя полчаса Серко обратился к Богуну, поделившись с ним своими мыслями, навеянными словами Верныдуба.

— А в самом деле так оно и есть, — подтвердил тот сказанное Верныдубом, — сам не раз был свидетелем, как ляхи отмечают этот праздник, перепиваются все, как мы на масленицу. План твой поддерживаю, но без ведома гетмана такое дело затевать нельзя.