Евгений Салиас-де-Турнемир - Принцесса Володимирская

• Название: Принцесса Володимирская
• Автор: Евгений Салиас-де-Турнемир
• Жанр: Исторические приключения

Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.

«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол. Таинственные предсказания, головокружительные приключения, трагическая любовь и вероломное предательство…

---

Впрочем, Шенк и сам не знал, конечно, куда девалась освобожденная Алина. Он только мог предполагать, и не без основания, что она направилась в Париж, к Осинскому.

Однако во второй визит Генриха, благодаря деньгам и обещанию просить власти об освобождении узника, Шенк заговорил и сказал все, что знал и думал об Алине.

Шель несколько раз посетил барона в его заключении и понял, с кем имеет дело. Шенка испугать было нельзя, и надо было взять его любезностью.

Генрих взялся за дело горячо и стал обещать, что он всячески выхлопочет барону освобождение, даже заплатит деньги некоторым кредиторам. Он даже предлагал Шенку вместе, за его счет, ехать в Париж и далее, если понадобится, чтобы искать Алину.

Разумеется, Шель расспрашивал нового знакомого и о тех лицах, которые окружали Алину. Прежде всего и с особенным озлоблением и с особенной настойчивостью расспрашивал он о Дитрихе.

Хитрый барон, отлично знавший, что Дитрих продолжает сидеть, точно так же как и он, в одной из тюрем Лондона, ни слова не сказал об этом Шелю; это не входило в его расчет. Он понял, что Шель прежде всего отправится на поиски врага, захочет расплатиться с ним, попадет сам в ответ и, может быть, так же будет арестован, вместо того чтобы освобождать других. Поэтому Шенк отвечал Генриху на его вопросы о Дитрихе уклончиво; он будто бы только слышал это имя от Алины, а сам Дитриха никогда не видал.

Между тем честный Генрих поневоле на этот раз хитрил и действовал недобросовестно.

В своих поисках по Европе, чтобы найти Алину, он уже немало истратил сумм напрасно; платить теперь за Шенка он положительно не мог. Выпытав от узника все, что мог, он обманул его и отправился в Париж.

Здесь он надеялся, имея адрес графа Осинского, узнать тотчас же местопребывание Алины.

Что он будет делать? Как встретиться с женою и как поступить с нею? Генрих сам не знал. Злоба и отчаяние после первых дней ее бегства уже давно стихли; прежние чувства, заглушенные на время жаждой мести, теперь снова как будто всплыли наружу. Генрих чувствовал, что он готов простить жену, чтобы обрушиться со своей местью на одного Дитриха.

– Она чиста, как ребенок, – наивно уверял он себя. – Во всем виноват коварный друг-соблазнитель. Одним словом, во всем виноват Дитрих.

Шенк ни слова не сказал ему о похождениях Алины, ни слова не упомянул о Ван-Тойрсе. Графа Осинского он назвал поклонником Алины, сказал, что поляк был безумно влюблен в нее, но, конечно, умолчал об их отношениях.

Таким образом, Генрих, отправляясь в Париж, ничего не знал из недавнего прошлого жены. Он надеялся встретиться с женой, лишь наполовину виноватой, иначе говоря, он готов был на прощение и примирение.

И в те самые дни, когда граф Осинский прервал все сношения с прежней возлюбленной, а около нее появился новый поклонник граф Рошфор, муж красавицы появился в Париже.

Однажды утром, когда молодой секретарь посольства собирался выезжать из дома, ему доложили о господине Шеле.

Недоразумение и объяснение были кратки. Саксонец явился узнать у графа, где находится в настоящее время его жена, бросившая его уже давно и путешествовавшая под разными именами. Одним словом, где та красавица, которая позорнейшим образом обманывала лондонскую публику под именем волшебницы Алимэ.

Разумеется, Осинский сразу ничего не мог понять, но когда он узнал, что Алимэ, госпожа Тремуаль и госпожа Шель – одна и та же личность и что перед ним сидит муж его недавней возлюбленной, то он, конечно, немало был оскорблен в своем прошлом чувстве к этой женщине.

Честный и добрый молодой человек понял, однако, тотчас же, что готовится драма, и в ту же секунду он решил, что не он, конечно, предаст Алину в руки Шеля.

– Я действительно был знаком с госпожой Тремуаль, – сказал он, – во время моего пребывания в Лондоне; затем она приезжала сюда, пробыла здесь около двух недель и уехала в Италию.

Молодой человек, хотя и с трудом, решился на эту ложь, надеясь, что Шель отправится на поиски, но Генрих, бог весть почему, не поверил графу. Он остался в Париже, справляясь об адресах всех иностранок. Много раз до его слуха доносилось имя владетельницы Азовской, которая блистала в высшем кругу, но, конечно, никогда Генриху и на ум не могло прийти, чтобы это была Алина.

Между тем красавица авантюристка, казалось, достигла теперь того, что долго было ее мечтой.

Ее положение и обстановка в Париже были не те, что прежде в Германии и в Лондоне. Теперь она была в блестящем придворном кружке. В доме княгини Сангушко она встречалась со всем двором. Посланник Огинский был в нее серьезно влюблен, а кроме него богатый граф Рошфор не только был влюблен, но даже намеками решился предложить ей руку и сердце. И Алина начинала серьезно подумывать о том, чтоб своей холодностью с Рошфором заставить его на себе жениться.

Но авантюристская жизнь привела ее теперь наконец к тому моменту, когда приходилось распутывать те узлы, которые она, а отчасти и сама судьба завязали…

Почти одновременно два удара разразились над беспечной головкой авантюристки.

XVII

С того дня, что Понятовский, любимец русской императрицы, ею покровительствуемый, вступил на престол польский, во всем королевстве начались смуты, и все, что было истинных патриотов, стало эмигрировать. Образовалась известная Барская конфедерация, которая начала упорную борьбу со Станиславом-Августом. Все главные города Европы увидали у себя добровольных изгнанников – польских магнатов.

Сначала силы поляков были разрознены; некоторые из магнатов, пожив за границей, готовы были примириться с Понятовским и вернуться снова на родину, но лето 1772 года изменило положение дел.

Сильные соседи польского королевства отняли у Понятовского большие провинции; примирение стало невозможным, и все, что было патриотов польских, стало энергически действовать против России.

Осенью и зимою французское правительство стало явно склоняться на сторону поляков.

Таким образом, в то время, когда Алина явилась в Париж, столица Франции сделалась вдруг главным пунктом всей польской эмиграции. Тайные общества, существовавшие прежде в Германии, избрали своей резиденцией тоже Париж.

Сначала они помогали конфедератам Бара в борьбе с Понятовским; теперь же отчасти примирились с ним, чтобы действовать против общего врага – русской императрицы.

Особые польские кружки, существовавшие в Париже и не входившие ни в какие сношения с официальным представителем Польши, то есть с Огинским, теперь переменили свой образ действий.

К концу зимы посланник Понятовского уже сносился с недавними врагами, был в тайной переписке с конфедератами и бывал в заседаниях и обществах, которые так недавно боролись с его королем.

Конфедераты, а равно и парижские эмигранты готовы были признать Понятовского королем, но с условием, чтобы он вернул при помощи Турции и Франции утраченные провинции.

Активное участие принимал в этом обществе иезуитский орден, конечно, с благословения святого отца.

Главными деятелями были духовные лица ордена Иисуса и женщины. Одну из главных ролей играла теперь та же княгиня Сангушко, покровительствовавшая талантливой музыкантше, владетельной «даме Азовской».

Всякий раз на ее музыкальных собраниях или на балах Алина встречала все новые лица. Кружок польский с каждым днем все увеличивался и становился все блестящее, пополняясь эмигрантами.

Общество это, конечно, подозревало в Алине авантюристку, но женщина эта была так красива, так изящна, так замечательно образованна и воспитанна, что трудно было отнестись к ней с высокомерием. Вдобавок, а это было главной причиной и главным поводом любезного к ней отношения, она говорила по-польски.

Однажды княгиня Сангушко объявила Алине, что вновь прибывший в Париж епископ Родосский, in partibus infidelium [20] , перезнакомившийся со всем обществом, желает иметь честь познакомиться и с нею.

Княгиня передала Алине, что человек этот замечательного ума, пользуется расположением римской курии, почти друг всех кардиналов и сам на дороге, чтобы получить кардинальскую мантию.

Алина уже слышала от Огинского о приезде епископа, который считался одним из самых ревностных деятелей и противников русского правительства. Его даже называли в числе других основателей Барской конфедерации.

Помимо замечательного ума, энергии, епископ обладал таким большим состоянием, которое помогало ему играть видную роль среди эмигрантов. Он пожертвовал немалые суммы в пользу конфедератов.

Через несколько дней у княгини Сангушко снова был музыкальный вечер; следовательно, снова приходилось Алине быть там и играть почти главную роль. Ее замечательное дарование уже давно приводило в восторг весь кружок. Каждый раз, когда общество знало, что Алина будет участницей в концерте, гостиные княгини наполнялись охотно польским и французским высшим кругом.

За последнее время красавица выучила несколько польских мотивов, которые замечательно разыгрывала на своей арфе. Если и прежде ее исполнение встречалось аплодисментами шумными и искренними, то исполнение национальных мотивов производило фурор.