Владимир Маяковский - Париж (1924-1925)

• Название: Париж (1924-1925)
• Автор: Владимир Маяковский
• Издательство: Правда
• Жанр: Поэзия
• Год: 1978

В основу цикла стихотворений «Париж» (поэма, по определению автора) легли впечатления от поездки поэта во Францию в ноябре — декабре 1924 года.

---

NOTRE-DAME

Другие здания
                          лежат,
                                     как грязная кора,
в воспоминании
                            о Notre-Dame’e[9].
Прошедшего
                       возвышенный корабль,
о время зацепившийся
                                         и севший на мель.
Раскрыли дверь —
                                  тоски тяжелей;
желе
         из железа —
                                нелепее.
Прошли
              сквозь монаший
                                           служилый елей
в соборное великолепие.
Читал
          письмена,
                            украшавшие храм,
про боговы блага
                               на небе.
Спускался в партер,
                                   подымался к хорам,
смотрел удобства
                                и мебель.
Я вышел —
                     со мной
                                   переводчица-дура,
щебечет
                бантиком-ротиком:
«Ну, как вам
                      нравится архитектура?
Какая небесная готика!»
Я взвесил все
                         и обдумал, —
                                                 ну вот:
он лучше Блаженного Васьки.
Конечно,
                под клуб не пойдет —
                                                       темноват,
об этом не думали
                                 классики.
Не стиль…
                    Я в этих делах не мастак.
Не дался
                старью на съедение.
Но то хорошо,
                         что уже места
готовы тебе
                      для сидения.
Его
       ни к чему
                       перестраивать заново —
приладим
                 с грехом пополам,
а в наших —
                      ни стульев нет,
                                                 ни орга́нов.
Копнёшь —
                     одни купола.
И лучше б оркестр,
                                  да игра дорога —
сначала
               не будет финансов, —
а то ли дело
                      когда орга́н —
играй
          хоть пять сеансов.
Ясно —
               репертуар иной —
фокстроты,
                     а не сопенье.
Нельзя же
                    французскому госкино
духовные песнопения.
А для рекламы —
                                не храм,
                                               а краса —
старайся
                во все тяжкие.
Электрорекламе —
                                   лучший фасад:
меж башен
                    пустить перетяжки,
да буквами разными:
                                     «Signe de Zoro»[10],
чтоб буквы бежали,
                                   как мышь.
Такая реклама
                          так заорет,
что видно
                 во весь Boulmiche[11].
А если
            и лампочки
                               вставить в глаза
химерам
                в углах собора,
тогда —
               никто не уйдет назад:
подряд —
                  битковые сборы!
Да, надо
               быть
                        бережливым тут,
ядром
           чего
                   не попортив.
В особенности,
                           если пойдут
громить
               префектуру
                                    напротив.

ВЕРСАЛЬ

По этой
              дороге,
                           спеша во дворец,
бесчисленные Людовики
трясли
            в шелках
                            золоченых каретц
телес
          десятипудовики.
И ляжек
               своих
                         отмахав шатуны,
по ней,
            марсельезой пропет,
плюя на корону,
                            теряя штаны,
бежал
            из Парижа
                               Капет.
Теперь
              по ней
                          веселый Париж
гоняет
            авто рассияв, —
кокотки,
              рантье, подсчитавший барыш,
американцы
                      и я.
Версаль.
                Возглас первый:
«Хорошо жили стервы!»
Дворцы
              на тыщи спален и зал —
и в каждой
                   и стол
                              и кровать.
Таких
          вторых
                       и построить нельзя —
хоть целую жизнь
                                воровать!
А за дворцом,
                         и сюды
                                      и туды,
чтоб жизнь им
                          была
                                   свежа,
пруды,
            фонтаны,
                             и снова пруды
с фонтаном
                     из медных жаб.
Вокруг,
             в поощренье
                                    жантильных манер,
дорожки
                полны стату́ями —
везде Аполлоны,
                              а этих
                                         Венер
безруких,—
                     так целые уймы.
А дальше —
                       жилья
                                   для их Помпадурш —
Большой Трианон
                                и Маленький.
Вот тут
             Помпадуршу
                                   водили под душ,
вот тут
            помпадуршины спаленки.
Смотрю на жизнь —
                                    ах, как не нова!
Красивость —
                          аж дух выматывает!
Как будто
                 влип
                         в акварель Бенуа,
к каким-то
                  стишкам Ахматовой.
Я все осмотрел,
                             поощупал вещи.
Из всей
              красотищи этой
мне
       больше всего
                               понравилась трещина
на столике
                   Антуанетты.
В него
           штыка революции
                                           клин
вогнали,
               пляша под распевку,
когда
          санкюлоты
                             поволокли
на эшафот
                   королевку.
Смотрю,
               а все же —
                                    завидные видики!
Сады завидные —
                                 в розах!
Скорей бы
                    культуру
                                   такой же выделки,
но в новый,
                    машинный ро́змах!
В музеи
              вот эти
                           лачуги б вымести!
Сюда бы —
                     стальной
                                     и стекольный
рабочий дворец
                             миллионной вместимости, —
такой,
           чтоб и глазу больно.
Всем,
          еще имеющим
                                   купоны
                                               и монеты,
всем царям —
                          еще имеющимся —
                                                             в назидание:
с гильотины неба,
                               головой Антуанетты,
солнце
             покатилось
                                 умирать на зданиях.
Расплылась
                     и лип
                              и каштанов толпа,
слегка
            листочки ворся.
Прозрачный
                      вечерний
                                       небесный колпак
закрыл
             музейный Версаль.

ЖОРЕС