Уолтер Нил - Жизнь Амброза Бирса (главы из книги)

• Название: Жизнь Амброза Бирса (главы из книги)
• Автор: Уолтер Нил
• Жанр: Биографии и Мемуары

Первое издание: Walter Neale. Life of Ambrose Bierce. New York, Walter Neale Publisher, 1929.

Одна из первых биографий американского писателя и журналиста Амброза Бирса (24 июня 1842 – декабрь 1913 или январь 1914). При жизни Бирс был хорошо известен как влиятельный журналист, а признание как писатель он получил только после смерти. Его влияние испытали Говард Лавкрафт, Эрнест Хемингуэй, Хорхе Луис Борхес, Варлам Шаламов. Автор книги, издатель Уолтер Нил (21 января 1873 – 28 сентября 1933) долгие годы близко общался с Бирсом.

Оригинальный текст перешёл в общественное достояние, его можно найти на сайте «Архив интернета» (http://archive.org/details/lifeofambrosebie00neal). Здесь представлен перевод 18-ти глав из 26-ти (по объёму это меньшая половина книги).

https://sites.google.com/site/dzatochnik/

---

Много лет близко общаясь с ним, я никогда не видел, чтобы он проявлял неконтролируемый гнев, кроме одного раза, когда его ярость была направлена на меня. Он очень хотел, чтобы «Издательство Нила» напечатало пространный обзор американской литературы, написанный Персивалом Поллардом. Эта работа вскоре вышла под названием «Их показания. Дело об американской литературе». Однажды вечером я пришёл в квартиру Бирса в Вашингтоне, чтобы он прочитал мне выдержки из рукописи Полларда. В отрывке, который он читал, Поллард издевался над многословием Эдгара Солтуса[40]. Солтус якобы так подробно описывал происходящее, что читателя начинало тошнить, он играл словами, пока читатель не терял терпение. «Он был пьян, пьян, пьян, пьян от собственных слов!» – писал Поллард. И Поллард продолжал таким образом, не замечая, что он сам так пьёт из той же кружки, что и Солтус. Он сам шатался от опьянения и чуть не падал. Я прервал Бирса, который к этому времени был так же пьян, как Поллард, и указал на собственные огрехи Полларда. Бирс взорвался от злости, он просто вышел из себя. Я уехал в Нью-Йорк на полуночном поезде, а на следующий день получил письмо от Бирса. Это было единственное письмо, где Бирс оправдывался. Оно состояло из одного предложения: «Вчера я потерял голову».

Да, Бирс мог возмущаться, он мог быть охвачен праведным гневом. Но он почти всегда контролировал свои чувства.

II

«Удел гениев страдать от посредственности, – говорил Бирс. – И это неизбежно. Если человек выскажет мысль, отличную от банальности, его осудят как неврастеника, или как пьяницу, или как наркомана. Торжествующая чернь только так может объяснить непонятную мысль. Он сумасброд, если не безумец, – таков вердикт более сострадательных. Во всяком случае, великий писатель всегда считается своеобразным, эксцентричным».

Бирс не был невротиком. Он был самым здоровым человеком, которого я видел. Он не был пьяницей, хотя иногда он много пил и даже напивался. Он не был наркоманом, он курил, но не много. Он не был эксцентриком и сумасбродом. Наркотики он вообще не употреблял. Он не был рабом какого-либо порока. Я описал бы его как умеренного человека.

Бирс был ответственен за репутацию сумасброда своему актёрству. Он придумывал какую-то ситуацию, затем выстраивал на этом шатком основании историю с самим собой в главной роли. Однажды ему пришло в голову создать новое слово «отзнакомиться». Изобретя это слово, он часто его использовал. Он рассказал много историй, в которых он сам «отзнакомился» с кем-то. Эти небылицы он рассказывал с такой уверенностью и правдоподобностью, что у слушателей не возникало сомнений. Приведу для примера один из этих вымышленных случаев.

Однажды мы завтракали в Вашингтоне, в «Харви». Бирс спросил, где я был накануне вечером, когда он не видел меня. Я ответил, что ужинал с мистером Бланком и его семьёй. Мистер Бланк был президентом трамвайной компании. Его трамваи были всегда переполнены, и Бирсу редко удавалось присесть. Тем не менее, он платил свои пять центов и каждый раз злился из-за этого.

«Что ж, – сказал Бирс, – я недавно познакомился с вашим другом Бланком, прямо в этом месте. Я сидел за тем длинным столом с восемью или десятью другими людьми. Я тут же отзнакомился с ним таким образом, который окажет великую пользу всем клиентам мистера Бланка. Я отказался оставаться в одной комнате с этим человеком и с торжественным возмущением удалился».

Эту историю Бирс рассказывал дюжину раз. Но в ней не было ни капли правды. Более того, Бирс боялся сцен. Он никогда не нападал первый, только в печати, и чувствовал отвращение ко всяким скандальным происшествиям.

III

Обычно читатели приписывают автору все отрицательные качества его персонажей. Если персонаж пьяница, значит, автор пьяница. Если он груб, то и автор груб. Если персонаж верит в призраков, то автор тоже обязательно в них верит.

Репутация Бирса как грубого человека основана на действиях его персонажей. Я со спокойной душой утверждаю, что он редко был груб в личном общении. Он не терпел жестокости. Не будучи женственным, он был чрезвычайно сострадателен. Он негодовал на любую обиду, физическую или словесную, за исключением боли, которую грешникам наносило перо.

Хотя он был сильным человеком, настоящим мужчиной, но я видел, как он плакал. Это было трижды. Первый раз, когда он рассказал мне, что его младший сын Дэй погиб на дуэли из-за какой-то недостойной женщины. Другой раз, когда он рассказал мне о том, что его старший сын Ли умер от брюшного тифа в Нью-Йорке. В третий раз слёзы Бирса вызвал Джон О’Хара Косгрейв. Бирс с глубоким чувством благодарности описал мне, как Косгрейв подружился с ним в Нью-Йорке после смерти молодого Бирса, как он был рядом со злосчастным отцом, непрерывно пытаясь отвлечь его от горя.

Бирс редко проявлял любовь. Хотя никто не может сказать, что хорошо его знал, если не понимает, что Бирс, можно сказать, жаждал любви. Некоторые говорят, что он преданно любил своих друзей… пока он их любил. Разумеется, он отвратил от себя их всех (кроме старой доброй миссис Маккракин[41] и меня). И всё же он любил их, я в это искренне верю.

Если читатели ставят его в один ряд с его непривлекательными персонажами, то они делают так из-за того, что не замечают нежности, которую он проявляет в прозе и в стихах. Шедевр под названием «Малютка-скиталец» известен так же хорошо, как и другие рассказы Бирса. В американской литературе не было ничего более трогательного, более душераздирающего, более сострадательного. Стихотворение «Нанин» раскрывает душу этого мастера, которая не была грубой.

Нанин

Мы слушали трели жаворонка.

Это было всего лишь вчера.

Он вызвал такой восторг,

Какой мы никогда не знали.

Этим утром его музыка

Слетала с дерева,

Но его пение звучало для меня иначе.

Вдохновение оставило его,

Или он утерял своё умение?

Нанин, Нанин, что его терзает?

Почему он поёт так плохо?

Нанин не отвечает –

Она не слышит земных песен.

Солнце и жаворонок исчезли,

И наступает такая долгая ночь!

Забота Бирса о своих питомцах, иногда довольно нескладных созданиях, тоже показывает его сходство с другими людьми. Даже к своей лягушке он испытывал братские чувства, о чём свидетельствуют эти вдохновенные строки:

…она смотрит спокойным взором

Сквозь шум дней – туда, где царит тишина.

Из короткого стихотворения я помню только эти две строки. Видимо, из-за какой-то оплошности со стороны Бирса оно не было включено в собрание сочинений. Едва ли эта оплошность была умышленной. Несмотря на большое количество стихотворений, написанных Бирсом, он, по моему мнению, сочинил не больше двух десятков строк, которые можно назвать настоящей поэзией. К таковой относятся и приведённые строки.

Среди его питомцев были змеи, ящерицы, черепахи, белки, канарейки и лягушки. Они, казалось, понимали, что он их защитник и друг. Временами вместе с ним его спальню занимали шесть-восемь разных животных. Даже змеи – огромные, шестифутовые твари – слушались его приказов, медленно подползали, брали еду из его рук и просто вволю резвились. Его главными компаньонами были канарейки и белки. Собак и кошек у него никогда не было. Он притворялся, что не любит собак. Много лет назад он заявил о своём отношении к ним и с тех пор не давал обратного хода. Когда он умер, его связывали с собаками только мужчины и женщины.

Он умел ненавидеть так же, как любить. Но, в отличие от любви, ненависть он никогда не скрывал. В его ненависти не было двусмысленности. Он ненавидел обиды и считал, что обидчик должен быть наказан, но он не прибегал к низким уловкам. Его враг мог не бояться удара исподтишка. Бирс всегда боролся в открытую, с поднятым забралом, но со сжатыми кулаками. Он никогда не шлёпал человека, он его бил.

IV

Сомневаюсь, что Бирс одобрял хотя бы одну из Заповедей блаженства[42]. Конечно, не «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут»[43]. Всё же временами, довольно редко он был милостив. Вероятно, он обычно склонялся к тому, чтобы проявить милосердие. Но он был уверен, что насилие было корнем всех зол, что за обычаем миловать, даже в исключительных случаях, неизбежно следовала какая-то форма наказания, которая постигала невиновного и безнравственно влияла на публику. Когда Бирс проявлял мягкость к обидчику, тому причиной была лень, а не дух всепрощения.

«По правде говоря, положение, известное как всепрощение, не может существовать, – утверждал он. – Это слово описывает нечто невозможное. Разумеется, простое произнесение слова не может искупить несправедливость, не может уничтожить сделанное зло, не может восстановить статус-кво. Просьба о прощении и чувство раскаяния происходит у грешника под влиянием беспокойства, основанного на страхе перед последующим наказанием. Эти чувства никоим образом не возвышенные, это отражение его низкой трусости. Поскольку совесть строго наказывает злодея и неизбежно мучит любого нормального человека, поскольку никто не достиг таких высот духа, чтобы перерубить волос Дамоклова меча[44], поскольку страх в сердце и самобичевание – это главное наказание на земле, назначенное для последователей Иеговы, хорошие и плохие приветствуют всепрощение как лёгкий способ избежать наказания от своей совести. В прощении нет ничего достойного. Искать прощения – это трусость. Получить прощение в качестве примирения – это неправильно и для хороших, и для плохих людей. Это песок, в который трус прячет голову совести. Никакие эмоции, никакие поступки не могут смягчить грех, не могут воссоздать даже частицу того, что было разрушено, не могут стереть ни одной слезинки».