Михаил Соколов - Грозное лето

• Название: Грозное лето
• Автор: Михаил Соколов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Истоки революции, первое пробуждение самых широких слоев России в годы империалистической войны, Ленин и его партия вот тот стержень, вокруг которого разворачиваются события в романе Михаила Соколова.

Пояснение верстальщика fb2-книжки к родной аннотации: реально в книге описаны события 1914 года - перед войной и во время войны, причем в основном именно военные события, но Ленин тоже присутствует.

---

Бугров вздрогнул от охватившего его волнения. Самсонов не надеется больше встретиться с семьей! И предчувствует беду! И не убежден, что останется жив…

Но сказал возможно ободрительней:

— Ничего, ваше превосходительство, еще увидитесь. И я сам могу найти Екатерину Александровну, даже в Ташкенте.

— Благодарю, милый капитан. Я обрадовался, когда увидел вас в нашем штабе, и рад бы не расставаться с вами, но сие от нас с вами не зависит, и придется расстаться. Во имя высших интересов правды о нашей армии, обо мне, обо всех нас здесь…

И так плохо стало на душе у Бугрова, и такое тягостное чувство охватило его, что эти минуты показались ему почти мистическими, почти фатальными минутами чего-то неизбежного — страшного смертельно, против чего он запротестовал всей своей незапятнанной совестью и почти с отчаянием воскликнул:

— Ваше превосходительство Александр Васильевич, никуда я от вас не уеду, а останусь при вас, с вами, до конца. А вместо меня пошлите поручика Андрея Листова, пробойную силу и отменного офицера, который может добраться хоть до государя.

— Нет, капитан, Листов никуда не поедет. Мое решение непреклонно: вы и только вы должны и сможете поведать государю, через военного министра, всю правду о второй армии. Идите и ждите моего вызова. Я буду писать письмо.

Бугров более ничего сказать не мог: в горле застрял такой ком, что язык онемел.

Вышел он из кабинета, прошел мимо не замеченного им Андрея Листова, ожидавшего его в коридоре, и оказался на улице, и все время думал: да точно ли все, что сейчас было, было на самом деле? И все, что говорил Самсонов, действительно говорил Самсонов, герой японской кампании, генерал и человек железного характера и воли?

И готов был не поверить этому и долго тер пальцами высокий лоб свой, а когда поднял их — увидел ночь темную и тихую, как могильный склеп.

К штабу подъехал конный отряд, и в темноте осипший голос спросил:

— Господа офицеры, командующий у себя?

— В штабе, ваше превосходительство, — ответил Андрей Листов, узнав в подъехавшем командира кавалерийской бригады генерала Штемпеля.

— Благодарю, — бросил Штемпель и, спрыгнув с коня, быстрыми шагами и, видимо, взволнованный чем-то направился в штаб.

Андрей Листов и капитан Бугров тревожно переглянулись, и Бугров спросил:

— Ты что-нибудь понимаешь? И кто этот генерал?

— Командир кавалерийской бригады из шестой кавалерийской дивизии Штемпель. Он должен быть связующим между корпусами Артамонова и Кондратовича, а вот оказался почему-то здесь… Странно, — ответил Андрей Листов.

Разъяснилось через несколько минут, когда из раскрытого окна кабинета Самсонова донесся его гневный голос:

— …Генерал Орановский, я требую прекратить третирование второй армии и ее командующего базарными кличками и определениями!.. И мне некогда ждать, пока вы изволите выспаться! У меня на правом фланге отступил Благовещенский и поставил под угрозу корпус Клюева, коему противник может зайти во фланг и тыл. У меня на левом фланге самовольно отступил Артамонов и поставил под угрозу корпус Мартоса, коему противник может зайти в тыл. Ваш, а не мой Артамонов, ибо его корпусом вы запретили мне распоряжаться… Разрешили? Послали приказ? Впервые слышу… Да, он отступил за Сольдау и тем открыл путь противнику по дороге Сольдау — Нейденбург. Я удаляю его от командования и назначаю командиром первого корпуса генерала Душкевича… Доложить великому князю?! У меня нет такой возможности. Благовещенского не устранил великий князь? Значит, и я не могу устранить его от командования? Тогда я и представить себе не мог последствий, кои могут обрушиться на вторую армию в самое ближайшее время. Ибо оба моих фланга самовольно обнажены Благовещенским и Артамоновым, и я вряд ли самостоятельно, без вашей помощи, смогу контратаковать противника… Великий князь требует атаковать? Но это будет безумие! Против двух моих боеспособных корпусов действуют четыре армейских корпуса немцев, и корпус, если не два, ландверных частей, и корпус, если не два, тяжелых орудий… Ренненкампф не войдет со мной в соприкосновение без вашего самого энергичного и категорического приказа… В таком случае я незамедлительно доложу государю о неспособности высшего командования руководить войной, да-с! И снимаю аппарат прямой связи за ненадобностью. Все. Самсонов был у телеграфа…

Тут какая-то каланча отбила три раза монотонно и печально, как пономарь отбивает по покойнику.

Бугров думал: «Все ясно: над второй армией нависла страшная угроза катастрофы. Успеет ли он, Бугров, доехать до Петербурга? И успеет ли Сухомлинов помочь?»

Бугров как бы очнулся от тяжких дум и сообразил: три часа ночи. Далеко за городом, поверх крутых черепичных крыш, загоралась кроваво-красная полоска зари.

Загорался новый день.

— Вот наступает и новый день. Истребления людей… — услышал он позади себя голос Андрея Листова.

Какой-то проснувшийся звонарь тоже ударил в колокол, и он бойко прозвонил два раза и умолк, но потом спохватился и продребезжал визгливо и нерешительно, и получилось: не два и не три. Просто — ночь.

Темная, тревожно-молчаливая.

Чужая ночь.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Генерал Людендорф торопился, генерал Людендорф лютовал и набрасывался на всех: на штабных офицеров, требуя от них точнейших сведений о противнике, на командиров корпусов, требуя от них безукоризненного исполнения приказов штаба армии, на телефонистов и телеграфистов, не могших связаться с корпусами, на разведчиков, не способных доподлинно разузнать, что делают и что намерены делать русские на правом и левом своих флангах, но все было тщетно: двадцатый корпус Шольца топтался на месте, а сам Шольц все требовал и требовал подкреплений, хотя был достаточно усилен бригадами Унгерна и Мюльмана да еще с севера к нему на левый фланг подходила дивизия Гольца.

Однако Шольц привык отступать, все время отступал и не торопился наступать. Более того: узнав, что русские что-то замышляют в районе Хохенштейна, и получив сведения, что тринадцатый корпус Клюева идет на поддержку пятнадцатому корпусу Мартоса, Шольц приказал третьей подчиненной ему резервной дивизии Моргена развернуться на линии Хохенштейн — Рейхенау, тридцать пятой резервной дивизии Шметтау из Торна, вместе с бригадой Унгерна и двадцатой ландверной бригадой Герцбергера, развернуться у Мюлена и окопаться, приготовившись к обороне, и тем не только не выполнил приказа об атаке русских, но фактически от нее отказался, заявив по телефону в штаб, что противник сильнее его наполовину, хотя дело обстояло как раз наоборот: против его трех с половиной дивизий русские имели пять полков.

И первый армейский корпус Франсуа еще не сосредоточился полностью в Монтово, и Франсуа всячески оттягивал сроки наступления против первого корпуса русских под тем предлогом, что еще не прибыла вся тяжелая артиллерия корпуса.

И корпуса Белова и Макензена уже два дня не подают о себе никаких известий, что делают и чем занимаются, хотя получили ясный приказ: атаковать шестой корпус русских в районе Бишофсбурга и отогнать его подальше к границе.

Вырисовывалась грозная перспектива: еще день-два — и задуманная атака левого крыла Самсонова, наиболее сильного, нацеленного на Берлин, вообще может не состояться, ибо за это время кавалерия хана Нахичеванского может настигнуть тылы восьмой армии с севера, войти в соприкосновение с корпусом Клюева в районе Алленштейна, и тогда русские первый резервный и семнадцатый корпуса Белова и Макензена отрежут от всей остальной армии. И тогда затея с маршем Макензена на юг, против Благовещенского, окажется бессмысленной, тем более что Благовещенский, если Макензен даже и отгонит его от Бишофсбурга, не станет же сидеть сложа руки, вместе с кавалерийской дивизией Толпыго, и ответит контратакой при одновременном возможном ударе со стороны второго корпуса Неманской армии, как наиболее близкого к полю сражения. Что станется с корпусом Макензена — гадать не придется.

И над восьмой армией на некоторое время навис призрак Притвица, и даже Людендорф, коему дерзости, если не авантюризма, не занимать было, встревожился: а быть может, зря он приказал Макензену и Белову, в целях содействия Шольцу, сняться с восточных позиций, оголив фронт перед Ренненкампфом до предела и оставив там всего только две бригады? И не лучше ли было Белову стоять в Растенбурге и не пускать второй русский корпус на соединение с шестым корпусом Благовещенского? А корпус Макензена оставить против центра Неманской армии и сдерживать ее четвертый корпус Алиева, буде он тоже направится к Бишофштейн — Алленштейну, на соединение с центральными корпусами Самсонова? А тем временем попытаться все же прорвать левый фланг Самсонова и создать ему угрозу клещей, чтобы вынудить к отходу к границе? Тем более, что вот-вот прибудут пока Два корпуса с запада, резервный гвардейский и одиннадцатый, да еще Саксонская кавалерийская дивизия? А затем, отогнав Самсонова к границе, совместно с этими свежими силами, ринуться на Ренненкампфа и изгнать его из пределов Восточной Пруссии?