Алоис Ирасек - Псоглавцы

• Название: Псоглавцы
• Автор: Алоис Ирасек
• Издательство: Правда
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1989

«Псоглавцы» — не только самый популярный роман Алоиса Ирасека, но, пожалуй, и одно из самых любимых произведений в Чехословакии. «Псоглавцы» были написаны в 1883–1884 годах. В 1882 году писатель побывал в Ходском крае, где изучал нравы и обычаи, собирал материалы, которые легли в основу исторической картины драматических событий в Чехии на рубеже XVII–XVIII веков.

---

Взгляд Козины встретился с холодным, колючим взглядом Ламмингера. Молодой ход не отвел глаз. Голова барона исчезла за занавеской. Занавеску опять отдернули, и ходы увидели в оконце милое личико младшей дочери Ламмингера.

— Видно, захватили с собой достаточно золота! — буркнул Печ из Ходова.

— Чтоб ему шею сломать по дороге! — от души пожелал Брыхта, следя своими пылающими черными глазами за баронской каретой, быстро катившей по направлению к Праге.

Из выборных никто, кроме «прокуратора» Сыки, не бывал раньше в Праге. У них голова закружилась, когда они очутились в чешской столице. Куда Домажлице до этой громады — столько улиц, столько домов! Куда самым большим праздничным сборищам и крестным ходам в их горном крае до этого непрерывного потока людей, переполняющего улицы в самый обычный будний день! Меньше всех отдавался этим впечатлениям Козина. Он тоже был удивлен и поражен, но чудеса столицы не поглощали всего его внимания. Мысли его были заняты только делом, ради которого они сюда приехали, и прежде всего земляками из второй делегации, отправленной тайком в Вену вместе с Искрой и прибывшей из Вены в Прагу, чтобы вместе с ними отстаивать ходские права перед апелляционным судом.

Они нашли их без большого труда. Ходоков было трое — Пайдар из Поциновице (он был также и в первой делегации, которая вернулась из Вены вскоре после того злосчастного дня, когда гетман прочитал во дворе Тргановского замка то роковое постановление) и двое других. Пайдар и его спутники рассказали, как добились пересмотра дела, и похвастались, что нашли нового, превосходного адвоката, родовитого человека, пана Тункеля из Брничка, который всей душой сочувствует ходам. Его род пострадал во время Тридцатилетней войны, когда правительство отобрало у них все поместья, так что ему ничего, кроме дворянского герба, не досталось. Оказалось, что он прекрасно знает, кто такие ходы и чем они были в прошлом; у него есть даже латинская книжка, в которой написано, как они ходили и охраняли границу и какие им были предоставлены права. А когда ходоки рассказали ему о двух спасенных грамотах и спросили, не утрачены ли ходские права за давностью, пан Тункель рассмеялся и объяснил, что на такие права никакая давность повлиять не может.

— Лишь бы он не оказался таким же, как Штраус в Вене, — заметил Грубый.

— Ну, теперь совсем другое дело, — сказал Козина. — Мы одной ногой стоим уже перед судом и сами сможем себя отстаивать. Наше дело правое, — добавил он с непоколебимой верой.

Ходы с нетерпением ожидали пана Тункеля, старого дворянского адвоката, который должен был, согласно уговору, приехать в Прагу с часу на час. Надо было посоветоваться с ним, что делать и как говорить на суде. Но наступил день суда, а пан Тункель не приехал.

С раннего утра пришли ходы в Градчаны. Проходя по внутренним дворам древнего королевского замка, они в изумлении раскрывали глаза при виде величественных памятников старины. Седовласый Криштоф Грубый из Драженова остановился и, показывая чеканом вокруг, сказал:

— Тут жили повелители наши короли, и, кроме них, никто другой нами не распоряжался. Король был нашим единственным властелином!

— И не таким, как этот тргановский живодер, — вставил Брыхта.

Они вошли в собор святого Витта и прослушали обедню, а потом направились к зданию напротив, в котором происходили заседания апелляционного суда, и там стали ждать. Мраковский Немец и ходовский Печ молчали, подавленные впечатлениями от Праги, от Градчан, от всего, что они видели. Козина был возбужден в ожидании суда, он изредка ронял два-три слова и все время нетерпеливо озирался вокруг — не идут ли судьи. Постршековский Брыхта ковырял мостовую острием чекана. Эцл вполголоса рассказывал что-то веселое, но никто не смеялся, и он умолк. Да ему и самому было сейчас не до шуток. Спокойнее других были старик Грубый и лохматый «прокуратор» Сыка, сдержанно разговаривавшие между собой.

Медленно тянулось время. Всякие люди, солдаты, слуги, лакеи в расшитых галунами ливреях проходили мимо или выходили из одних дверей и мгновенно исчезали в других. Наконец, прошли несколько важных господ в черных кафтанаЩ черных чулках и башмаках с большими пряжками.

— Они! — шепотом пронеслось среди ходов. Ходы вглядывались в строгие лица господ, которых они принимали за заседателей апелляционного суда.

Потом с грохотом подкатило несколько карет с лакеями на козлах и на запятках. Все кругом низко склонялись перед выходившими из карет господами, особенно перед одним из них, о котором «прокуратор» Сыка сказал, что это председатель апелляционного суда, граф фон Штернберг.

Однако прошло еще много времени, пока за ходами явился судейский служитель. Он провел их по широкой лестнице в зал, большой и светлый, но очень простой и скудно обставленный.

Здесь они долго ждали, сидя на деревянных стульях. Наконец, открылись двери из соседнего покоя, и на пороге появился высокий худой человек в черном кафтане, который громко и отчетливо произнес:

— Пусть войдет староста Иржи Печ из Ходова!

Ходы были ошеломлены. Они были убеждены, что их позовут всех разом.

— Ну и ну! — вполголоса обратился Сыка к Козине. — Что-то будет?..

Сыка оглянулся и вдруг заметил какого-то судейского, который тихонько вошел в зал и теперь молча, с угрюмым видом, стоял среди них. Наверняка пришел, чтобы подслушивать и следить за ними!

Печ скоро вернулся. Следующим вызвали Немца из Мракова.

— Чего они от тебя хотели? — спросил Брыхта ходовского старосту.

— Спрашивали о драках и о проводах масленицы.

— Не разговаривать! — послышался низкий глухой голос. Все оглянулись. Голос принадлежал человеку в красном, который, предостерегающе подняв палец, строго смотрел на ходов.

После Немца наступила очередь Брыхты, за Брыхтой пошел Эцл-Весельчак, затем старик Криштоф Грубый, а после него вызвали его племянника Козину.

Козина стремительно вскочил и быстрыми шагами направился в судебный зал. Лицо его побагровело от волнения. Перешагнув порог, он на мгновенье остановился, смущенный необычным зрелищем. Прямо против него восседали судьи в черных мантиях, в больших париках с буклями, спускавшимися на плечи и спину. Посредине на возвышении сидел пожилой человек с жесткими чертами лица — председатель апелляционного суда Вацлав Войтех граф фон Штернберг. По правую руку от него, на «скамье вельмож», сидели: Макс Норберт граф Коловрат-Краковский, мужчина с благородным лицом, Фердинанд Октавиан граф Врбенский и недавно назначенный членом суда Ян Вацлав граф Вратислав из Митровице. Налево от председателя «рыцарскую скамью» занимали: Даниель Вацлав Мирабель фон Фрайгоф и Франтишек Микулаш Астерле рыцарь фон Астфельд. Ниже, на «докторской скамье», сидели доктора прав Ян Кристиан Пароубек, Габриель Мариус, Ян Михал Кнехт и Петр Бирелли. Немного в стороне от них, в огромном парике, с очками на носу и с пером в руке, сидел чешский секретарь суда Кашпар Ян Купец. На покрытых темно-зеленым сукном столах стояли чернильницы, в которых торчали гусиные перья, лежала бумага и книги.

Все взоры обратились на уверенно и смело вступившего в зал молодого хода. Особенно пристально глядел на него какой-то пан, не принадлежавший, по-видимому, к числу судей, так как он стоял в стороне. Козина тоже обратил на него внимание, хотя тогда он еще не знал, что это поверенный его врага — прокуратор Ламмингера.

Председатель приступил к допросу. Судьи слушали, переводя взгляд с председателя на Козину и обратно. Впрочем, некоторые сидели, склонив головы, с таким видом, словно они не интересовались происходящим. А один из сидевших на «докторской скамье», немного косивший Ян Кристиан Пароубек, развлекался длинными канцелярскими ножницами, пробуя их острие на пальце и кривя при этом большой рот.

Первый же вопрос председателя сильно изумил Козину. Он не думал, что его будут спрашивать о таких делах, и не ожидал, что судьи так подробно осведомлены о них. Его расспрашивали о столкновениях в Ходском крае, против которых он так решительно, хотя и безуспешно, восставал: о драках с лесничими и объездчиками, о стычках с барским мушкетером и тому подобное. Козина отвечал, что сам он ни разу не был очевидцем подобных происшествий, и добавил, что такие вещи случаются во всех поместьях, и если бы паны всегда жаловались на это в Прагу, то милостивым господам судьям пришлось бы заседать без перерыва днем и ночью.

Баронского прокуратора передернуло. Секретарь Купец, который вел протокол, поднял голову и бросил быстрый взгляд на Козину, а доктор прав Ян Пароубек, поглаживая пальцем лезвие ножниц, так перекосил рот к левому уху, что к этому уху собрались, казалось, все морщины его лица.

Тем временем Козина продолжал говорить. Он объяснял образ действий ходов тем, что они были убеждены в своем праве; это убеждение только укрепилось, когда до них дошли известия о благосклонном приеме их ходоков в Вене; а кроме того, прокуратор Штраус в своих письмах уверял их в неминуемом выигрыше дела. При последних словах Козины граф Коловрат поднял склоненную голову и переглянулся со своим соседом, графом Вратиславом, который понимающе кивнул головой.