Константин Коничев - Повесть о Федоте Шубине

• Название: Повесть о Федоте Шубине
• Автор: Константин Коничев
• Издательство: Советский писатель Ленинградское отделение
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1973

---

— Ты, землячок, бывай у меня, не часто, но бывай. С глазу на глаз могу и наставление сделать, в присутствии же посторонних и доброе наставление может показаться обидою, задевающей самолюбие. А с глазу на глаз можно. Советы деревенскому, хотя и рослому, отроку в столице бывают нужны. По себе помню, знаю и сужу…

— Покойный отец мой уму-разуму наставлял меня и братьев Кузьму и Яшку, слушал я старика, исполнял его подсказы, и, кажется, не сбился я к дурным порокам, — проговорил Федот, — но ведь столица — она соблазнительница, и умных с ног сбивает. Тут уметь держаться надо.

— Удержишься и поднимешься. Но учти, друг мой, — предупредил его Ломоносов, — придется тебе и учиться, и трудиться много, и перенесть и горя и радостей немало…

— Знаю, и на все лишения готов, стать бы только на путь учености и своего добиться.

— Сумеешь и сможешь. И знай, Федот, приобретенные полезные знания, мудрость, веками и народами накопленная, правда-матушка да верные друзья — всегда и во всем будут тебе главные помощники. Правду люби, борись за нее и не досадуй, ежели горькую правду подчас и о себе услышишь. Ибо всегда жалок тот, кто на правду досадует.

— Спасибо за добрые слова, Михайло Васильевич…

— Не в спасибе дело. А ты на ус мотай да помни: приобретай хороших товарищей-друзей. А злодеи, враги да завистники сами найдутся, тех негодных и искать нечего. Но помни: всякое добродетельное дело есть удар по злодеям, заставляющий их замолчать супротив тебя. Друг другу бывает тоже рознь. Друг льстивый, лживый подобен опасному врагу. Среди таких водятся заглазные наговорщики, ябедники скрытные. Будут и ябеды, и наговоры, но ты опровергай их не словом, а преотменным поведением и делом. Учись, образовывайся, трудом оправдывай полученные знания, дорожи ученостью, когда ее достигнешь. Давно известно, что образованность есть такое богатство драгоценное, кое никому не похитить, ибо оно вот где содержится, — показал Ломоносов на свою голову, и широкой улыбкой озарилось его добродушное лицо.

Они вышли из мастерской на Мойку и по набережной направились в сторону Зеленого моста. Ломоносов вздохнул и, остановившись, палкой показал на вывеску над раскрытыми дверями одного купеческого дома: «Трактир Дериво и Деливоль», взяв Шубного за плечо, сказал:

— Вот, дружок, избегай этих заведений, даже когда деньги будешь иметь. — И пройдя еще несколько шагов, как бы обращаясь к кому-то незримому, изрек стихотворные слова:

Изобрази Россию мне!
Изобрази ей возраст зрелый,
И вид в довольствии веселой,
Отраду, ясность по челу
И вознесенную главу!..

Главу, главу… Хотя она не всегда вознесенно держится. А? Не схитрил ли я тут перед собой?.. Ведь довольствие веселое не на каждом шагу. Нищих в Петербурге свыше трех тысяч…

Федот понял, что Михайло Васильевич размышляет о чем-то вслух, разговаривая с самим собой.

— А ты Петербург хорошо познал? — спросил Ломоносов Федота.

— Настолько, что я в нем не заблужусь…

— Этого мало, дружок. Надо знать лучшие строения, и не только кому они принадлежат, по и, главное, какими мастерами они построены и изукрашены, и в чем смысл строительного и прочего искусства. Знаешь ли ты, чьи вот эти дома?

— Братьев Демидовых.

— А там вот строгановские хоромы, гетмана Разумовского, князя Трубецкого, Шувалова Петра…

— Это того, который северные леса продал на истребление англичанину Гому? — поинтересовался Федот Шубной.

— Того самого! — сказал Михайло Васильевич и продолжал: — А на те деньги, что взял за лес, Шувалов вывез из Италии семь десятков мраморных статуй и обставил ими свой сад. То же и Демидовы: все железное и чугунное оборудование, лестницы, балюстрады, колонны и прочее, прочее вывезли с уральских заводов. Все, что видишь, Федот, содеяно руками и умением тысячей тысяч людей-тружеников, вот это понимать надо…

Глава шестая

Продолжалась война с Пруссией, шел рекрутский набор по всей стране, а Федот Шубной служил истопником при царскосельском дворце, топил камины и печи. На знакомства с лакеями, поварами и прочей прислугой он не напрашивался, был тих и скромен и не любил говорить о себе.

Работа была нетрудная. Сжечь двенадцать охапок дров, своевременно закрыть вьюшки и задвижки дымоходов, не надымить и не наделать угару во вред кому-либо из знатных персон — вот и все, что от него требовалось. Часто дюжий холмогорский парень, сидя перед камином и шевеля кочергой догорающие головни, дивился окружающей его красоте и думал: «А ведь в Денисовке и не знают, что я царицу и ее челядь обогреваю, рассказать, так, пожалуй, и не поверят. А какая тут лепость, батюшки! Сюда бы нашего Васюка Редькина завести — обмер бы: в раю, да и только».

На украшение дворца царица Елизавета затратила много средств, собранных со всей России. Крыша дворца блестела серебром. На позолоту лепных украшений израсходовали шесть пудов и семнадцать фунтов золота. Знаменитый зодчий Растрелли на одноэтажные крылья дворца надстроил еще этаж; дворцовые стены снаружи окрасил в любимый царицей лазоревый цвет. На лазоревом фоне ярко выделялись колонны, пилястры и вьющиеся вокруг окон украшения. Над парадной лестницей возвышался огромный золоченый купол, видимый в солнечные дни из самого Петербурга.

Здесь было чему подивиться истопнику Федоту Шубному!

Дворец поражал своим великолепием даже видавших виды заморских гостей. Холмогорскому парню богатейшее убранство дворца сначала казалось не то сновидением, не то волшебной сказкой. Но помня слова Михайлы Васильевича, Федот, оправившись от первых ошеломивших его впечатлений, стал рассматривать украшения дворца не из простого любопытства, а как понимающий художник-косторез. Прочно запоминал он затейливые рисунки орнаментов и массивные позолоченные надверники с изображением птиц и амуров; украдкой разглядывал картины и плафоны, изображающие царей и цариц рядом с богами. Лионский шелк, узорчатые персидские ковры, расписные пузатые китайские вазы, художественные изделия из фарфора, мрамора, слоновой кости, бронзы и чистого серебра — ничто не ускользало от внимания любопытного истопника.

Кое-кто из дворцовых лакеев стал подозрительно посматривать на Федота:

— Слишком парень глазеет. Не испортил бы чего или, не дай бог, не украл бы, что приглянется. За такой деревенщиной глаз да глаз нужен.

Но опасения быстро исчезли. Аккуратный истопник не прикасался к роскошным художественным предметам, он только внимательно приглядывался и запоминал виденное.

Особенно привлекала его внимание одна из комнат дворца. Янтарную облицовку, заменившую шелковые обои, Петр Первый получил в подарок от прусского короля Фридриха. Петр отблагодарил Фридриха тем, что послал в Пруссию двести сорок восемь гвардейцев, каждый ростом в сажень.

Об этом обмене знала даже дворцовая прислуга. Знал об этом и Федот Шубной. И как ни любовался он зеркальными пилястрами, эмалевыми, лепными и резными украшениями, искусной рукой нанесенными на драгоценный янтарь, глазам его представлялись матерые русские солдаты, схоронившие по жестокой воле царя свои кости в чужой немецкой земле. И за что? За эти вот сверкающие янтарной желтизной стены! Радость и утешение царям и их вельможам добываются через горе и несчастья простых тружеников, оскорбительно называемых ими «подлыми людишками»…

«Уж не для того ли меня приспособил сюда к делу Михайло Васильевич, — спрашивал иногда себя Федот, — чтобы вызвать во мне отвращение к господам, утопающим в богатстве? Недаром он мне как бы в шутку изрек незабываемое напутствие: „Не только печи топить, но и ум копить“. Печи топить — дело нетрудное, а вот с умом сладить и понять, что к чему, не так-то легко и просто…»

Жил Федот Шубной в те дни в дворцовых пристройках, где размещалась, как в казарме, в общих спальнях вся холостяцкая дворцовая челядь — истопники, прачки, повара и прочий мелкий служилый люд. В воскресные дни ему полагался отдых: с утра к обедне сходить, а можно и в столицу на попутных подводах съездить, а если и пешком — то не так далеко, к тому же годы молодые, ноги резвые, ходовые, не знающие усталости. В летние воскресные дни прогуляться в столицу для него было удовольствием.

Он не раз отлучался в Петербург, ходил по мощеным улицам, по бульварам и паркам, любовался на стройные, пахнущие краской ряды домов, на их великолепие и разнообразие. В ту пору взамен деревянного строился заново обширный каменный Гостиный двор с множеством торговых помещений и складов внутри двора. Петербург не только по названию, но и по внешности весь устремился к подражанию городам европейским. На Невском проспекте Федот Шубной впервые в своей жизни столкнулся с латинской и немецкой грамотностью, читал позолоченные вывески, писанные на разных языках, с чужими именами и фамилиями: «Купец Гирс. Продажа шведского фарфора с вензелями и эмблемами, а также барцелонского табаку и прованского масла».