Мария Прилежаева - Юность Маши Строговой

• Название: Юность Маши Строговой
• Автор: Мария Прилежаева
• Жанр: Прочая детская литература

---

Она сидела в учительской на диванчике.

Она была еще очень слаба: хотелось сидеть и не двигаться. Все были с ней ласковы.

Людмила Васильевна, подсев к Маше, спросила:

- О чем разгрустилась, Машенька?

- Трудно было с ребятами, - призналась Маша и рассказала о сегодняшнем шумном и, в сущности, пропавшем уроке. - Уж не во вред ли им то, что я их люблю и они меня полюбили? - Она сама ответила на свой вопрос: - Не дам обернуться во вред.

Жаль, что кончились уроки. Так и побежала бы в класс!

Новые мысли и мечты волновали ее.

- Не буду унывать. Столько уж узнала трудностей, наверно, и эта не последняя. Не стоит падать духом.

- Не стоит, - согласилась седая учительница. - И трудность не последняя, и побед впереди немало. А мальчишек приберите к рукам. Они вас тогда еще больше полюбят...

Март расшумелся водой. Мутная река неслась мимо решетки школьного дворика. Над весенним потоком стояли два друга: Витя Шмелев и Володя Горчаков.

- Здравствуйте, Мария Кирилловна! - сказал Витя Шмелев, хотя только что видел ее на уроке.

Она постояла с ними, послушала, о чем толкуют мальчики. Горчаков решил стать капитаном дальнего плавания. Не так давно он хотел быть зенитчиком. А еще раньше торчал часами на перекрестках, восхищаясь милицейским жезлом, властным остановить движение улицы. И не так давно они враждовали с Витей Шмелевым.

- Витька соглашается боцманом, - рассказывал Горчаков. - Не трусишь, Шмель? Кругосветное - это тебе не по Москве-реке на водном трамвайчике. В тропике Рака как сплошные ливни ударят, исстегают до костей. До смерти запарывают! А то есть широты, где вечные штормы. Четырнадцать баллов.

- Ты привык к школе, Витя? - спросила Мария Кирилловна.

Он вспомнил историю со звукозаписью на пластинках и сконфуженно издал неопределенный звук носом.

Кончается год. Что она сделала за год? Мало? Да, мало. И так много, что, сколько бы ни было впереди зим и весен, первый год будет помниться до конца жизни.

Маша запомнит, как однажды, угадав тоску по дружбе маленького Вити Шмелева, подсказала: смотри, вокруг много товарищей.

Запомнит пионерский сбор, когда вместе с ней в класс вошел русский парень Сергей Бочаров и в ребячьих сердцах пробудилась благородная жажда подвига.

Запомнит то хорошее согласие в классе, какое в нем наступало, когда она приходила к ребятам, полная широких, светлых дум о людях, жизни, борьбе, о прочитанной книге, о Родине, любимой во все ее тяжкие и счастливые дни.

Этот год был началом труда.

Не очень-то благоразумно разгуливать целый день по улицам сразу после болезни. Маша не заметила, как оказалась на площади Пушкина. Было людно. Возле памятника девочки, прыгая, крутили веревку, косички бились у них по плечам. Та скамья была занята. Маша посмотрела издали и пошла домой.

Громко стуча деревянными подошвами, на лестницу вбегала девчушка в синем берете и стеганом ватнике, подпоясанном ремешком. Пряди соломенных волос падали из-под берета на лоб. Девчушка встряхивала на ходу головой, чтобы волосы не лезли в глаза, и так торопилась, словно хотела в один миг обежать все этажи и вырваться поскорее на улицу.

- Постойте, эй! Погодите! - позвала она Машу; приподняв колено, поставила на него толстую сумку, выхватила письмо, бросила Маше и понеслась выше - звонить и стучать кулаком в двери.

Она возвращалась назад, а Маша стояла на том же месте с конвертом в руке.

- Что же вы не читаете? Боязно? - спросила девочка, прислонив сумку к перилам, чтобы отдохнуть от тяжести. - И-и, сколько я насмотрелась с этими письмами! Ну, читайте. Я подожду.

Она говорила таким тоном, словно знала: то страшное, что Маша могла прочитать, не таким будет страшным, если девочка-почтальон в синем берете постоит рядом с ней. Должно быть, это было действительно так, потому что Маша заспешила, неловко разорвала конверт и, едва прочитав первую фразу, покачнувшись, прислонилась к стене; листок в ее руках задрожал. Девочка вытянула шею и заглянула в письмо: "Маша! Родная моя!"

- Ну, если жив, так я побегу, - сказала она и застучала деревяшками по лестнице.

"Маша! Родная моя! До сих пор не пойму, как ты могла узнать о том, что со мной произошло. Я не давал твоего адреса никому из товарищей и ничего не говорил о тебе. Кто же мог сообщить? Но не буду понапрасну гадать, я хочу, чтобы ты поскорее узнала: все кончилось, я опять со своими. Сегодня вечером наш полковник вылетает в Москву. Он обещал, что тут же опустит письмо. Ты его получишь послезавтра. В этот день буду думать о тебе каждый миг.

Люблю тебя, Маша! Целую твои глаза, твои чудесные косы. Маша, милый мой друг, как я жестоко заблуждался! Прости мне мою слепоту. Знаю, простила. Мне кажется сейчас - я выпрямился на всю жизнь. Наконец-то мы с тобой вместе, хотя с каждым днем и часом нас разделяет все больше километров, потому что мы идем вперед с невероятной быстротой, и, когда войдем в Берлин, это будет так далеко от тебя и так близко! Трудно поверить, что совсем недавно я стоял на краю могилы.

В разведке мы нарвались на немецкие патрули. Мой товарищ успел убежать, а меня ударили сзади прикладом и оглушили. Я очнулся под вечер в сарае. Я был не один. Человек сорок колхозников было заперто в сарае, среди них несколько стариков и два мальчика. Один мальчик спал. Он подложил под щеку кулак и тихо похрапывал. Я знал то, чего не знали они: не нынче завтра наши войдут в деревню, фашисты лихорадочно готовятся к отступлению и, всего вероятнее, ночью же нас расстреляют. Немцы бросили меня в сарай без допроса и забыли. Лишнее доказательство, в какой панике они готовились к отступлению.

Я сказал, что надо рыть подкоп. Мы не рисковали ничем: все равно ждала смерть. Мы рыли землю пряжками от ремней; нашлись два ножа, и их мы пустили в ход, и палки. Безумное желание жить охватило всех нас. Мы вырыли две ямы. Я увидел краешек неба, весь в звездах. Рассудок мой помутился. Маша, я хотел жить! Но я опомнился. Я понял, как легко именно сейчас погубить всех и сказал: "Стать в очередь. Дети и старики вперед. Буду стрелять в первого нарушителя. Погибнем все". Я положил руку в карман, хотя револьвера, конечно, со мной не было.

Я хотел жить, сходил с ума. Когда уполз первый, мы ждали, не поднимут ли часовые тревогу. Было тихо. Мы считали каждого, кто уползал. Счастье дети ушли!

Какая глупость, что мы вырыли только две ямы, может быть, успели бы вырыть третью! Я насчитал двадцать три человека бежавших, когда за воротами поднялся шум. Немцы. Нас оставалось семнадцать человек. Мы не дождались своей очереди.

Фашисты увидели ямы, но и не думали организовать погоню. Они спешили покончить с нами, выгнали нас прикладами из сарая и повели за деревню.

Маша, ничего нет ужаснее бессмысленной смерти! Сначала я хотел бежать - пусть лучше убьют при побеге, - но случайно взглянул на соседа. Он шел, еле волоча ноги, с заострившимся, как у мертвеца, лицом. Опущенный рот, дрожащие в ознобе плечи, остановившийся взгляд - все говорило о тоске бессилия.

Вдруг - не знаю, как мне пришло это в голову, - я шепнул: "Надо убить конвоиров". Маша, если б ты видела чудо оживления мертвеца! Как много значит для человека возможность борьбы! Нас сопровождало пять конвоиров. Мы шли в первом ряду, впереди конвоир. Я обернулся и приказал: "Убивать конвоиров!" Мой сосед метнулся на немца и сбил его с ног. Открылась стрельба, началась общая свалка. Я вырвал у поваленного немца винтовку и убил его. Помню, что стрелял во второго. Помню, мой сосед - я так и не узнал его имени - повалился в снег, разбросав руки, и больше не встал.

Наших было убито семь человек, десять спаслись. Мы добрались до леса и просидели там день. К ночи вернулись в деревню - она была уже нашей. На третий день я догнал свою часть.

А вчера, бедная моя Маша, Сергей принес мне твое письмо. Если бы тогда ты сказала его фамилию, мы могли встретиться раньше. В нашем полку все знают Героя Советского Союза Сергея Бочарова. Он слава нашего полка.

Я не сталкивался с ним близко до вчерашнего дня, хотя слышал о нем много рассказов. Говорили, что он смел. Что удачлив. Счастье не изменяет ему. Я знаю, что такое военное счастье: оно не бывает слепым.

Вчера в подразделениях читали приказ о награждении многих людей, в том числе и меня. Так Сергей услыхал обо мне. Он вошел в избу, где мы остановились на ночлег, и сказал:

"Товарищ лейтенант Агапов, разрешите переговорить о личном деле".

Мы говорили до утра.

Хочется работать, моя милая Маша! Хочу домой. Люблю тебя.

А сейчас мы идем в наступление. Не за горами победа. Война оборвала нашу юность. Юность вернется. Она не кончится никогда!

Верь мне, Маша!"