Олег Кожин - Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)

• Название: Бестиариум. Дизельные мифы (сборник)
• Автор: Олег Кожин
• Жанр: Ужасы и Мистика

И все-таки Он проснулся.

Зверь Миров, Повелитель Р’льеха, непостижимый и непостигаемый Ктулху пришел на Землю. Но пришел не один, а вместе со всем пантеоном Внешних, Древних и Старших, вместе с Дагоном, Ньярлатотепом, Йог-Сототом… Бесконечно далекие от человеческого понимания, чуждые повседневных проблем и забот людей они явились править нашей планетой.

История мира необратимо изменилась, 1939 год – роковой и для нашей Реальности, стал точкой перелома. Эпоха гордых одиночек, покорителей заоблачных высот и гоночных трасс, сумасшедших ученых и великих диктаторов приняла на себя ужас Пришествия Мифов. Приняла, впитала… и смогла ассимилировать.

Новая Земля совсем не похожа на нашу, здесь Глубоководные заняты шельфовым бурением, мверзи помогают в приютах для душевнобольных, а шогготы работают механиками. Люди приспособились к новому порядку, живут в нем и даже наслаждаются жизнью, сами став частью новых, Дизельных Мифов.

---

– Ну, он не один, – дернулся учитель, – не один…

– Вот вас вместе и кончат.

Сурганов жалел, что не принес еды. Его собеседники оказались куда более запасливы – у доктора в бауле обнаружилась домашняя колбаса, в мешке у учителя – кулек пряников, а батюшка вытащил кусок сала величиной с полено.

Расходились за полночь.

Сурганов вышел первый, но слышал, как доктор сказал остальным: «Одно хорошо, барин нам достался не заполошный, дай Бог каждому». Кто-то ответил: «Барин он и есть барин, хоть не воняет». Кажется, это был учитель.

Слух у Сурганова был и впрямь отменный – в лодке он на спор садился на место акустика.

Они потом сходились не раз, и было видно, что одиночество среди полей толкало их друг к другу.

Как-то доктор сказал:

– Если случится что, если кто узнает о наших мыслях, то мы не доживем до кары новых богов. Нас убьют прежде все эти бывшие колхозники, которых я лечу, а вы (он ткнул в учителя) натаскиваете в чтении и счете. Они, те, кто еще помнит царя, и те, кто прошел через раскулачивание. Они помнят страх и унижения, они помнят испытания бедностью. И они уничтожат нас ради мечты о простом и понятном мире. Нужно только чудо. Барклай, зима иль русский Бог.

Сурганов слушал это и угрюмо сопротивлялся. Чувство унижения было очень острым – ведь вся его жизнь прошла при Советской власти, но не власть ему было жалко, а то, что он обязан слушаться и следовать безумию новых обрядов, в которых мало смысла.

Не прошлых чинов и званий было ему жалко, а вменяемости мира.

Его крестьяне могли верить во что угодно – в то, что неведомая тварь под Кремлевской стеной ест детей, и в то, что хорошую погоду можно купить кровью девственницы.

Он помнил, как командиры тишком смеялись над тем, как комиссар дивизиона рассказывает, будто фашисты придумывают нам политические анекдоты. Так было и здесь, мифы о новых богах – всё равно что анекдоты.

Остроумным объяснениям мира нужен автор, а вот истории о том, что Ленин болел сифилисом, автор не нужен. И тем крестьянам, что убивали врачей во время холеры, – искусственный миф не нужен. А всё, что он видел вокруг, было именно неостроумными теориями. То есть они выглядели по-разному, но суть одна – замещение. Новыми богами просто заместили прежних народных комиссаров.

Все приспосабливались. «Кроме японцев, – вспомнил он. – Японцы не приспосабливались. Они были островной империей, и у них свои счеты с глубоководными. Японцы вывели флот и решили драться. Их зажали в клещи – с одной стороны наш Тихоокеанский флот, а с другой стороны – американцы. Союзники решили их топить, чтобы выслужиться перед новым инфернальным начальством, но японцам было плевать на мотивы».

Они шли на смерть, и им не нужны были компромиссы. Им озаряла путь великая Аматэрасу, и когда японские корабли стали превращаться в клубки света, их экипажи, видимо, были счастливы. Сурганову тогда, как и многим другим, дали орден, но никакой заслуги союзников в этой битве не было. Это были награды за послушание.

А теперь бывшему капитану третьего ранга послушание приелось.

В воскресенье назначен был молебен об урожае.

Пришли все жители, но Сурганов отметил, что священника не было.

«Храбро спрятался, – подумал он и тут же себя одернул. – У каждого свой путь».

На поле вынесли корчащийся мешок, и Сурганов догадался, что это и есть жертва.

Меж тем из города приехал уполномоченный.

Он приехал на немецком мотоцикле с коляской. Это был один из армейских мотоциклов, которые немцы поставляли всему свету, в том числе и в бывший СССР. За рулем «Цундапа» сидел рядовой милиционер, а в коляске с пулеметом – уполномоченный по сельскому хозяйству Мильчин.

«Дурацкая мода, – подумал Сурганов. – Ну, вот к чему ему пулемет?» А потом вспомнил выстрел на лесной дороге.

Еще из города привезли попа-расстригу.

Он был молод и вертляв, но умел читать нараспев.

Большего от него и не требовалось.

Крестьяне перетаптывались, и Сурганов с раздражением отметил, что многих обряд не пугает. Он ощутил, что действительно жизнь не меняется – они так же выходили на молебен, так же сходились на 1 мая и 7 ноября. И это было тем проще делать, потому что майские праздники были как бы Пасхой, ноябрьские были Покровом, а Рождество превратилось в новогоднюю пьянку.

«Что я хочу изменить, – лихорадочно думал Сурганов, – кого мне жаль? Они ж меня первого повесят на суку, если прискачет египтянин на бледном коне».

В отдалении, чтобы боги ничего не перепутали, встал поп-расстрига и принялся читать призывную молитву.

В руках у него был сокращенный «Некрономикон». Тонкая книжица в ледериновом переплете – такие были на флоте на каждом корабле. Вообще-то личному составу читать их запрещалось, только корабельным посредникам, но Сурганов как-то воспользовался своей властью и целую ночь читал священную книгу. Он не мог признаться себе в том, что страшно разочаровался.

В книге была какая-то галиматья, куда менее понятная, чем «Материализм и эмпириокритицизм». Правила обращения к древним богам, собрание молитв – но ходили слухи, что это «Некрономикон» не настоящий, а его пересказ для простых людей, чтобы они не смущались умом и сами додумывали величие новой власти.

«Служитель культа», именно «служитель культа», вспомнил Сурганов. Именно так официально назывался новый пономарь. Так же, впрочем, как и при прежней власти.

На горизонте, там, где пашня сходилась с небом, появилось какое-то марево.

Из него выделилась черная точка, которая росла, росла… И вот это уже не точка, а беспорядочная смесь десятков существ, будто сцепившихся в единый ком. Они безостановочно двигались, и если самые мелкие выпадали из этого клубка, то оттуда вытягивался чей-то рот и пожирал выпавшего.

Зрелище завораживало. Даже Сурганов, видевший, как военный флот идет навстречу гигантской многолапой твари, был поражен.

Гигантское колесо на мгновение скрылось в русле сухого ручья, но тут же появилось снова.

Крестьяне стояли с непокрытыми головами. Ветер шевелил растрепанные волосы стариков, дети притихли.

Только мешок на борозде дергался – жертва явно не видела, что происходит вокруг.

И Сурганов пошел вперед.

Сначала никто не понял, что произошло. Крестьяне особенно не вдавались в тонкости нового устава, пономарь всё еще смотрел в книгу. Спохватился только городской уполномоченный, да было уже поздно: Сурганов стоял перед существом иного мира.

Сперва он чувствовал себя глупо – пока он шел по пашне к этой блюющей смерти, ботинки вязли в земле. А упасть на последней, быть может, дороге не хотелось.

Но тут он вспомнил, как много лет назад, еще лейтенантом, пошел просить за своего матроса и двигался по набережной к командующему флотом. Точно, он шел просить за своих – без подобострастия, но признавая силу начальства.

И сейчас в своем латаном флотском кителе он приблизился к божеству.

«Без подобострастия», – еще раз вспомнил он и начал говорить.

Никакого особого способа разговора с начальством он не знал. Он не знал даже, поймут ли его, может ли это существо понимать.

Но прошлое вело его верно, и слова звучали четко: Сурганов говорил о том, что человеческая жертва нерациональна, мир логичен, а мудрость внешней силы в рациональном управлении. Он говорил, и вдруг сам поверил в свои слова, хотя в голову ему лез старый анекдот, который любил рассказывать начхим. В этом анекдоте по лесу ходил медведь со списком зверей на съедение. Звери плакали, но только один заяц пискнул, что несогласен. «Ну, – отвечал медведь, – тогда я тебя вычеркиваю».

И вот с каждым словом он всё больше понимал, что жертвоприношения, камлания и культ придуманы людьми и не имеют к желаниям и нуждам (если у них есть нужды) этих существ никакого отношения. «Мы сами придумали это всё, сообразно нашей дикости и страху, мы сами стали такими и придумали новых богов по образу и подобию своему, и вот сейчас предстоит проверить, так ли это». И вот сейчас, стоя на пашне посреди того, что было когда-то СССР, бывший капитан третьего ранга ждал ответа от булькающего и хлюпающего существа, что по-прежнему шевелилось своими составными частями.

Его оглушила тишина, как когда-то после аварийного погружения. Тогда личный состав в отсеках слушал, как дышит лодка. Теперь бывший капитан третьего ранга слушал, как дышит существо, в воле которого урожай и его, Сурганова, жизнь.

Существо перед ним вдруг выпустило щупальце и пошевелило им мешок с приготовленной жертвой. Мешок опять дернулся.

Потом щупальце перебралось к бывшему капитану и стало ощупывать Сурганова. От ног оно перебралось к кителю, тронуло орден и, наконец, легло на голову. Сурганов ожидал волны смрада и напрягся, чтобы не показать брезгливости. Но от щупальца почти не пахло, Сурганов ощутил только странный кислый дух, которым пахнет пустая бочка из-под кваса.