Тиркиш Джумагельдыев - Энергия страха, или Голова желтого кота

• Название: Энергия страха, или Голова желтого кота
• Автор: Тиркиш Джумагельдыев
• Издательство: Опубликовано в журнале: «Дружба Народов» 2011, №4
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011

Почти наверняка сегодня в Туркмении этот роман читался бы так, как в 1961-м в СССР — «Один день Ивана Денисовича». Вряд ли бы кто отложил его даже на ночь.

Только вот не предоставлено жителям Туркмении такой возможности — хотя роман и написан на туркменском языке. Да, в стране нынче другой президент, да, самый одиозный памятник Туркменбаши демонтирован, но по-прежнему Сапармурат Ниязов почитается национальным героем, о его злодеяниях по-прежнему предпочитают не говорить.

А автор романа Тиркиш Джумагельдиев — один из самых заметных туркменских писателей — по-прежнему остается непечатаемым и невыездным.

Роман «Энергия страха, или Голова желтого кота» писался не по «живым следам», а непосредственно под пятой тирана, в ту пору, когда сама мысль о том, что не станет его и его режима, могла быть приравнена к государственному преступлению. К чему же могла быть приравнена правда о том, что происходит? Страшно подумать. Если это не подвиг писателя, что же тогда — подвиг?

---

— Гулназар! — вскрикнула в ужасе Сельби, увидев брата среди заморенных, сгорбившихся людей. — Почему он такой? Что они с ним сделали?

Абдулла мог бы сказать… да не может… Не из страха, что дал подписку. Зачем причинять ей лишние страдания?

Крупным планом возникло лицо главного заговорщика — Шамурада Мухаммедова. Тяжело дышащий, с остановившимся тусклым взглядом, обросший бородой человек лишь отдаленно и пугающе напоминал того красивого, импозантного вице-премьера, по которому вздыхали у телевизоров многие зрелые женщины…

Голос Айдогдыева за кадром перечислял его преступления — кража государственных средств, превышение служебных полномочий, участие в международном наркосиндикате, создание штурмовых групп в комитете национальной безопасности и в армии с целью свержения государственной власти… Он предал Великого Яшули, который пытался сделать из него достойного сына и слугу великого туркменского народа.

И тут Шамурад Мухаммедов заговорил.

С экрана.

«Земляки, — сказал он. — Я недостоин называться туркменом и мусульманином. Я — ишак, взбесившийся с жиру, решившийся лягнуть своего хозяина. Если б мои подлые намерения даже увенчались успехом, народ отомстил бы мне, оставив меня на перекрестке семи дорог, забил бы меня камнями до смерти. Я — человек, потерявший разум и все человеческие чувства из-за долгого употребления наркотиков. Мои подельники-подонки — такие же наркоманы».

В зале воцарилась тяжелая тишина. То ли задумались люди о судьбе, которая возносит человека до титула официального преемника Великого Яшули, а затем бросает в тюремную камеру, то ли возникли сомнения в добровольности признания и раскаяния…

Участники высокого собрания один за другим выходили к трибуне и требовали от президента Указа о введении смертной казни. Некоторые заявили, что не сойдут со сцены, пока он не подпишет Указ прямо сейчас, немедленно.

— Смотри Сельби, какой интересный спектакль начинается…

— Прекрати! Люди с ума сошли, смерти требуют, а ты называешь это спектаклем…

— В том-то и дело. Выступление стариков, как ты понимаешь, предусмотрено сценарием. А тут, похоже, явная самодеятельность.

«Дорогие мои, — обратился к залу Великий Яшули. — Вопрос о наказании будет решать суд».

«Суд-пуд, нечего время тянуть! — кричали «дорогие». — Нам достаточно и твоей справедливости!»

«Но я ведь только в прошлом году ввел мораторий на смертную казнь», — возражал Довлетбаши.

«Смерть! Только смерть!» — дали ему отпор из зала.

«Душой наделил человека Аллах, и забрать ее может только Аллах. Не упрашивайте меня…» — возражал Великий Яшули.

«Не бойся, за твои прегрешения перед Аллахом мы ответим, всем народом!» — кричали ему из зала.

— Точно, вышли из сценария! — заключил Абдулла, поворачиваясь к жене.

Сельби не отрывалась от экрана. А там и вправду разворачивалось действо, не предусмотренное планом. Во всяком случае, Великий Яшули пребывал в замешательстве и обратился к муфтию. Тот, по лицу видно, искал выход из положения, ответ, удовлетворяющий обе стороны. Посмотрел в зал, посмотрел на Президента, пожевал губами и, наконец, изрек: «Полномочия, которыми наделил нашего справедливого падишаха великий Аллах, безграничны».

Зал, словно получив новый заряд, стал скандировать: «Смерть! Смерть!»

К краю сцены подскочила Хаджибиби и, простирая руки в зал, закричала: «Забросать камнями! Выдернуть с корнями злое семя! Выкорчевать весь род!»

Зал отозвался ревом: «Смерть! Смерть! Смерть!»

Сельби выключила телевизор и рухнула на диван:

— Как же ты можешь смотреть это?!

В ней еще сильна энергия сопротивления, думал Абдулла, глядя в ее бледное лицо с черными кругами под глазами. И пока противостояние не закончится, пока энергия страха не победит, Сельби вряд ли успокоится.

Он достал два листка с компьютерным текстом и протянул ей.

— Читай.

И ушел на кухню, не в силах смотреть на ее закаменевшее лицо. Каким бы трусом ни был Абдулла, но подписать бумагу тайком от жены — это слишком. Айдогдыев не может требовать от него такого!

Когда вернулся в комнату, встретил твердый взгляд Сельби.

— Сам писал?

— Да что ты говоришь? Думаешь, я способен?!

— Ты же не сказал, где был, — спокойно сказала Сельби. — Не сказал, что с тобой там делали. Может, тебе вкололи какую-нибудь дрянь, которая лишает воли и рассудка. Ты же видел и слышал, что говорил сейчас Шамурад Мухаммедов. Думаешь, по своей воле?

— Дали, чтобы я своей рукой переписал. Айдогдыев ждет…

— Ты ему сказал, что это клевета?

— Сказал. Но мое слово не в счет, им безразлично, что я говорю.

Сельби замолчала. Вновь просмотрела текст.

— Если подпишешь, это поможет Хыдыру?

— Не знаю. А ты как думаешь? Думаешь, поможет?

— Почему ты меня спрашиваешь? Откуда я знаю!? Для судьбы Гулназара эта бумага ничего не значит. Там все решено. Нам надо спасать Хыдыра…

— Выходит, ты согласна, чтобы я подписал?

— Почему ты хочешь, чтобы я все решала?

И Сельби, не выдержав своего спокойствия, зарыдала.

Пока Сельби сама не почувствует, как человека охватывает холод страха и дает покой, на словах объяснять бесполезно. Как ей объяснить, что он, Абдулла, становится верблюдом? Сельби еще сопротивляется. Но со временем, наверно, перестанет и поймет, как приятно чувство равнодушия. На нее обрушилось много горя — арестовали брата, неизвестна судьба сына. Со временем поймет, что не она одна такая, и тогда осознает вековую мудрость или покорность туркмен: «Если такова доля всех, то принимай ее как общий праздник».

19. Новая история

— Вас в списках нет, — сказал капитан в зеленом берете. Площадь перед театром пустынна. Ни души. По периметру расхаживают полицейские и люди в штатском. У входа — солдаты в зеленых беретах. В руках капитана из президентской службы охраны бумажные листки, сколотые скрепкой — список лиц, допускаемых на просмотр.

Абдулла подошел, представился.

Капитан пролистал бумаги:

— Вас в списке нет.

Абдулла ожидал нечто подобное. Первый спектакль — только для Великого Яшули со свитой — руководством республики в полном составе.

Вообще-то слово «спектакль» в эти месяцы никто не употреблял. В туркменском языке оно означает также «игра», включая актерскую игру, а еще хуже — «развлечение», «забава».

Какая может быть игра, тем более развлечение с забавой, когда речь идет о появлении на свет Великого Вождя?

Поэтому слово «спектакль» в театральном обиходе и на будущих афишах заменили словами «новая история».

Абдулла пошел домой.

Повернись его жизнь иначе на каком-то неизвестном перекрестке, он сейчас бы выступал на сцене перед самим Великим Яшули в роли… его отца.

Кто написал «новую историю» — неведомо: правильно сказала Джемал — тут не может быть автора, как нет его у государственного гимна. Что в монологе отца Великого Яшули, никто не знает, кроме актеров, занятых в… спектакле. Ни слова не просочилось, военная тайна, тем более от Абдуллы — человека, которого почти нет.

На другой день с утра в театре царило лихорадочное оживление. Спектакль понравился Великому Яшули! Он два раза прослезился!

Утром десять человек пригласили во дворец на встречу с Президентом. Они первыми получат награды. А следом золотой дождь прольется и на весь театр, на весь коллектив!

И вдруг — сразу после обеда — смех и разговоры смолкли.

Абдуллу отвела в закуток народная артистка Туркмении по прозвищу Телефон. Разумеется, так называли ее за глаза. Она все на свете знала и слышала. А потом честно распространяла по миру, никого не оставляя в неведении. Даже Абдуллу, хотя понимала, что общаться с ним не рекомендуется. Тем более — наедине.

Дородная, со следами былой красоты на лице, она лучилась еле скрываемой радостью.

— Задница! — сказала она. — В наши дни все решает задница! И плохое, и хорошее!

— Что ты несешь? — удивился Абдулла.

— Как ты думаешь, в чем явилась на прием к Президенту твоя желанная? — наслаждалась Телефон. — Ну, угадай с трех раз?

— Откуда мне знать! Ты будешь говорить или нет?

— В джинсах она явилась! Решила задницей повертеть перед Великим Яшули, представляешь?

— Д-да… — только и пробормотал Абдулла.

— Ладно бы просто официальный прием и такой позор. Но тут же совсем другое! Нет, ты подумай: только что Великий Яшули видел на сцене свою мать — обычную туркменскую женщину довоенных лет. Ну, не в парандже, понятно, но все-таки… И тут заявляется к нему во дворец сучка с жопой в джинсах — вот, мол, вам ваша мать! Выгнал! Всех выгнал! И телевидение выгнал. Они снимать должны были, для истории, на всю страну потом показывать. А вслед Великий Яшули сказал: «Видать, образы, которые вы создаете на сцене, на вас самих не оказывают влияния». Всем сказал, обращаясь к Тагану, сказал! Теперь он будет знать, кому давать роли!