Василий Шульгин - Последний очевидец

• Название: Последний очевидец
• Автор: Василий Шульгин
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-028-4

Автор книги В. В. Шульгин — замечательный писатель и публицист, крупный политический деятель предреволюционной России, лидер правых в Государственной Думе, участник Февральской революции, принявший отречение из рук Николая II. Затем — организатор и идеолог Белого движения. С 1920 г. — в эмиграции. Арестован в 1944 г. и осужден на 25 лет, освобожден в 1956 г. Присутствовал в качестве гостя на XXII съезде КПСС.

В настоящее издание включены: написанная в тюрьме книга «Годы» (о работе Государственной Думы), а также позднейшие воспоминания о Гражданской войне и Белой эмиграции, о Деникине, Врангеле, Кутепове. Умно, жестко, ярко свидетельствует Шульгин об актуальных и сегодня трагических противоречиях русской жизни — о всесилии подлых и гибели лучших, о революции и еврейском вопросе, о глупости патриотов и измене демократов, о возрождении науки и конце Империи

---

«1. Армия потеряла веру в меня, я потерял веру в армию.

2. Назначаю Главнокомандующим Вооруженными силами Юга России генерала барона Врангеля».

Того самого Врангеля, которого он выслал…

* * *

Приказ был передан Врангелю английским адмиралом, который сказал Врангелю:

— Вас избрали Главнокомандующим Добровольческой армией! Желаю вам успеха, но должен одновременно сказать, что Англия больше не будет вам помогать.

Врангель ответил:

— Если бы вы, адмирал, не оповестили меня о прекращении помощи Англии, то я не принял бы избрания меня главнокомандующим Добровольческой армией. Но при создавшемся положении я обязан это сделать. Прошу вас дать мне контрминоносец.

Контрминоносец вышел в море, имея на борту Врангеля…

* * *

Это было в семнадцатом или восемнадцатом… (В 1918-м. — Сост.) Ну, словом, так… В Киеве, в моем скромном домике, появлялось много народу. И люди высокие… высокие в смысле положения и высокие ростом… Однажды появились два очень высоких ростом человека. Один был герцог Лейхтенбергский. Другой — барон Врангель.

Что говорил герцог, я не помню. Но вот что говорил Врангель:

— Я пробовал говорить с немцами. Невозможно! Они предъявляют немыслимые требования. Что вы думаете о белой, Добровольческой армии?

Я дал хорошую оценку.

Врангель:

— Надо будет попробовать.

На этом мы расстались.

Это было первое знакомство с Врангелем. Он искал, куда приложить свои силы.

* * *

Скоро я сам отправился в Добровольческую армию, то есть в Новочеркасск, куда и прибыл благополучно. Вслед за мной или раньше туда поехал Врангель. Ему дали, как кавалеристу, казаков. Тем более что он был «почетный казак»… Это называлось Кавказская армия… Не могу припомнить, какое отношение она имела к Кавказу…

Врангель стал осаждать Царицын и взял его. Там он заболел, и там я с ним виделся.

Он по образованию был инженер. Я не помню, кончил ли он Академию Генерального штаба… Потом он был в каком-то кавалерийском полку… Не знаю… затем командовал казаками…

* * *

Врангель был «почетный казак».

Однажды я сказал ему:

— Казаки — молодцы, доблестные воины. Но ни для кого не секрет, что они грабители. Это у них в крови… Как вам удалось, Петр Николаевич, отучить их от этих вековых навыков?

Он ответил примерно так:

— На войне есть некоторые особенные минуты… Бывает так, что победа одержана, но именно благодаря умению и приказаниям какого-нибудь высокого начальника. Когда это ясно для какой-нибудь части, то этот счастливый начальник может приказать все, что угодно. И вот такая минута была. Победа была одержана благодаря моим приказаниям, и это знали казаки. Вместе с тем мне доносят, что они начинают грабить. Я вскочил в седло и поскакал — сколько мог вынести конь — чтобы лично убедиться в том, что происходит. В каком-то городке мне удалось застать их врасплох… Грабят! Через десять минут восемь казаков было повешено… казаками же… Я был в это время бог! Бог не позволяет грабить! И кончено! Но этого невозможно было бы сделать при другой обстановке. И я такого приказания не дал бы. Потому что если офицер, кто бы он ни был, дал приказание и оно не исполнено, этот офицер уже не офицер… С него сорваны погоны.

* * *

Во время мировой войны состоял под командой генерала Скоропадского… Где-то мы наткнулись на германскую батарею, занявшую военный пункт. Они сделали каре и отбивались на картечь…

От великого разума Скоропадский решил взять пушки в конном строю. Послал первый эскадрон… Он лег, батареи не взял… вторым эскадроном командовал Врангель. Ему посчастливилось. Он взял батарею, чем прославился…

Кажется, тогда ему дали чин полковника и казачий полк. Но не было дел. Врангель рассказывал мне об этом… не помню когда… Показав на погоны, он спросил меня:

— Вы думаете, это что-нибудь значит?

И сам себе ответил:

— Ну да, в мирное время, при встрече во фрунт и так далее. Но в военное время нужно другое… В каждой новой части нужно эти погоны заработать. Что для этого надо? Надо доказать личное мужество. Чтобы солдаты говорили: «Он — герой!» А как его, это геройство, показать, когда нет боев? Тогда это надо сделать искусственно. Мы там пятичасовой чай пили на свежем воздухе, на скамеечках и столиках… Туда нам прислали чай в стаканах. И вот приносят мне стакан чаю. В это время противник: бах! Шрапнель разорвалась неподалеку. Я спрашиваю: «Сколько кусков сахару положил?» — «Так что два, ваше высокоблагородие!» — «Сколько раз я говорил, что пью три… Ступай, принеси сахар!» Шрапнель разорвалась с другой стороны. Солдат побежал, принес сахар. Еще где-то шрапнель… Я пью чай, а денщик потом рассказывал, конечно не без преувеличений: «Он бьет безо всякой пощады, а командир спрашивает: ты сколько сахара положил? Тут смерть, а он — сахар!» И полк стал говорить: «Он — герой!»

* * *

Итак, начальник должен быть герой. Тогда он заслуживает наново погоны. Кроме того, он должен твердо помнить, если он отдал приказание и приказание не исполнено, он уже не офицер. На нем офицерских погон уже больше нет. Поэтому я десять раз подумаю, прежде чем отдам приказание. Надо понимать, что такое дисциплина. Она должна войти в плоть и в кровь. Мы, Врангели, насквозь военные… В моем роду было пять фельдмаршалов и три адмирала.

* * *

В молодости Петр Николаевич много кутил. Жена его, Ольга Михайловна, очень умная женщина, рассказывала:

— Я никогда его не упрекала… Это только разделило бы нас… Он стал бы жалеть, что женился. Я действовала иначе. Как-то утром он возвращался в восемь утра, я сижу за кофе и подаю ему.

— Зачем ты так рано встала?

— Нет, я не вставала рано.

— Так как же? Сейчас восемь часов.

— Да, восемь… Но я не ложилась…

— Что же ты делала?

— Поджидала тебя!

— Какое безобразие!

На следующий день он пришел на час раньше. А потом еще раньше. И наконец, перестал уходить вечером. И разучился кутить…

Ольга Михайловна очень увлекалась так называемым «блюдечком». Берется большой лист бумаги, рисуется большой круг, и на нем располагается алфавит. Затем берется обыкновенное чайное блюдечко, переворачивается и чернилом наносится метинка. Три раза кладут на блюдечко, кажется, два пальца и держат руки на весу. Нередко из этого ничего не выходит. Блюдечко стоит как мертвое… Или же дамы мошенничают, блюдечко начинает кружиться, останавливаясь метинкой у букв, и говорят какие-то бессмысленные слова.

Надо иметь терпение. Дам мошенничающих удаляют и заменяют честными. Принимают другие меры предосторожности. Завязывают глаза так, чтобы они не видели, какие буквы собирает метинка… Наконец задают вопросы блюдечку мысленно, так что, кроме мыслителя, никто ничего не знает. Если при всех этих условиях блюдечко говорит разумные слова, надо относиться к ним с известным вниманием, чтобы не сказать — с уважением.

Я лично никогда не клал пальцев на блюдечко. Почему? Потому, что под моей рукой оно не пойдет, что было испробовано не раз. А потому я избрал себе роль записывателя.

Врангель никакого уважения к блюдечку не чувствовал. На все упрашивания жены отвечал неизменно:

— Оставьте меня в покое! Все это вздор.

И продолжал читать какую-нибудь книгу или журнал.

Но однажды он согласился:

— Ну, хорошо.

Бросил журнал и стал за мной, чтобы читать, что я буду записывать. Блюдечко сразу бросилось в ход, закружилось по листу, и метинка указывала буквы. Я записывал и сразу огорчился.

— Чушь пишет!

Но вдруг слышу надо мной голос Врангеля:

— Ах, черт его побери!

Я:

— Чепуха, Петр Николаевич!

Он:

— Нет, не чепуха! Я некогда читал журнал, иностранный, вычитал там новое техническое слово, которое кажется чепухой, а оно совершенно разумно. И вот это блюдечко его воспроизвело.

Ольга Михайловна торжествовала.

* * *

Очень трудно объяснить этот случай. Я предполагаю такое объяснение: Врангель обладал неким даром гипнотизма. Иногда он спорил со мной и приводил разумные доводы ума. Но вместе с тем, одновременно, его стальные глаза давят меня, что-то внушая…

Он бессознательно внушал мне прочитанное в журнале слово. Я его записал… Но ведь дамы-то с завязанными глазами… Это ведь они толкали блюдечко. Они, значит, тоже были загипнотизированы… Но загипнотизированы так, что, не видя алфавита, гонят блюдечко туда, куда надо.

Уж очень сложно!

* * *

Во время гражданской войны Врангель не кутил. Но когда другие веселились, он иногда плясал лезгинку, причем ему все время стреляли из револьвера под ноги. Это тоже было искусственное геройство.

* * *

Обращаясь к выстроенным частям, он не говорил им «братцы» или «ребята», а здоровался так: