Василий Шульгин - Последний очевидец

• Название: Последний очевидец
• Автор: Василий Шульгин
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-028-4

Автор книги В. В. Шульгин — замечательный писатель и публицист, крупный политический деятель предреволюционной России, лидер правых в Государственной Думе, участник Февральской революции, принявший отречение из рук Николая II. Затем — организатор и идеолог Белого движения. С 1920 г. — в эмиграции. Арестован в 1944 г. и осужден на 25 лет, освобожден в 1956 г. Присутствовал в качестве гостя на XXII съезде КПСС.

В настоящее издание включены: написанная в тюрьме книга «Годы» (о работе Государственной Думы), а также позднейшие воспоминания о Гражданской войне и Белой эмиграции, о Деникине, Врангеле, Кутепове. Умно, жестко, ярко свидетельствует Шульгин об актуальных и сегодня трагических противоречиях русской жизни — о всесилии подлых и гибели лучших, о революции и еврейском вопросе, о глупости патриотов и измене демократов, о возрождении науки и конце Империи

---

Я сказал возвратившемуся Кутепову:

— Вы пока что не пострадали, ведь эмиграция не знает о вашей роли во всем этом деле. Позор падет на мою голову. Но всегда лучше не терять инициативы, предупреждая неизбежное, я хочу рассказать сам в газетах, что произошло.

Но Кутепов не согласился и сказал:

— Я дал вам прочесть эти записки доверительно. Имею право воспользоваться, но имею право требовать от вас, чтобы вы не использовали их для печати.

Пришлось покориться, но из этого ничего не вышло. Парижская русская газета «Общее дело» рассказала всю эту историю, но не так, как это было, а гораздо хуже.

* * *

Я уехал на юг, сказав себе:

— Конец моей политике. Человек, которого можно так обмануть, не может быть политическим деятелем.

Напрасно я говорил себе, что и Петр Великий был обманут Мазепой. Ему это простили, потому что он выиграл Полтавский бой. Я же ничего не выиграл, я все проиграл…

* * *

И все-таки мне не удалось спрятаться. Ко мне на юг приехал Глеб Струве, сын Петра Бернгардовича, от другой парижской, русской газеты с настоятельной просьбой изложить рядом со статьей «Общего дела», которая плохо осведомлена, свой вариант провала «Треста».

Я это сделал. Кажется, эта газета носила название «Россия и славянство», редактировалась Петром Бернгардовичем.

* * *

Когда разразился скандал с «Трестом», я был в Париже. Естественно, что я пошел к Анжелине Васильевне…[6]

Я сказал ей:

— Анжелина Васильевна! Я знаю, что вы не любите заниматься политикой…

Она ответила:

— Да, не люблю… Но вам я скажу… В чем дело?

Я дал ей письма от двух лиц: Якушева и Антона (отчество забыл).

Она отодвинула эти письма и сказала:

— Они меня только собьют… Дайте мне вашу руку.

И начала говорить:

— Около вас я вижу Александра… и другое лицо… В ваших мыслях он Антон, на самом деле он — Сергей… Эти двое — ваши друзья. Они сделали все, чтобы вас спасти. Еще я вижу третьего… Его крещеное имя Иоганн. Про этого вы сказали бы: «провокатор». Он — плохой… На нем кровь… Он лично убивал… И у него очень много денег. Много и разных имен… Он плохой… но не до конца… На него действуют одновременно две женщины. Одна плохо… Это очень красивая еврейка Соня. Быть может, она и причина всего, что случилось… А другая… Мария… Эта Мария вот такая: она не блестит.

Тут Анжелина взяла в руки карандаш и продолжала:

— Вот карандаш. В деревянной оправе простой графит. Но если бы вместо графита там было золото… чистое золото… То это было бы… Это Мария… Она тоже сильно действует на Иоганна. Да… Она его любит… Она с ним живет… Вы этого не знали?

Мария погибнет… Скоро погибнет… Ее спасти нельзя… Вокруг ее головы я вижу круг… Нимб мученичества…

* * *

В первом сообщении ТАСС говорилось, что Захарченко-Шульц погибла в перестрелке. Во втором, позднейшем, — что она застрелилась. Вернее, конечно, первое.

Роль этой Сони мне неясна… Может быть, разве что Оперпут ей выболтал, что собирался бежать…

Оперпут — латыш. Если это он, кого я видел, то у него вот такие усы, как у Вильгельма…

На прощальном ужине, который устроил мне Якушев… Ужин, на котором было решено, что я напишу книгу, по их просьбе, по просьбе Якушева… Участвовали Якушев, Оперпут, Антон и я. Оперпут не сказал ни слова…

* * *

Возвращаемся к Марии Владиславовне. Она однажды мне сказала:

— Если и «Трест» провалится, я жить не буду.

* * *

Оперпута выпустили на свободу из крепости. Вдвоем с Марией Владиславовной они вновь тайно перешли советскую границу, пробрались в Москву и проникли на Лубянку, в приемную. Там в это время никого не было. Они бросили бомбу. Бомба была слабая, только перепортила столы и шкафы. Затем они бежали. В процессе бегства они разделились. О том, что произошло дальше, стало известно из сообщения ТАСС, которое примерно гласило:

«Некая Захарченко-Шульц и Оперпут бросили бомбу в приемную на Лубянке. Бежали по разным направлениям. Были настигнуты. Оказали вооруженное сопротивление.

В перестрелке Захарченко-Шульц была убита.

Оперпут тоже убит в другом месте. При нем был найден дневник».

* * *

Таково было сообщение ТАСС немедленно после случившегося, близкое к истине.

Но через много лет, когда опять рассказывалось об этом вопросе, то излагалось иначе.

Бомбочка, испортившая меблировку, выросла в грандиозный снаряд, изготовленный будто бы англичанами. Если бы этот снаряд взорвался, то погибло бы много тысяч заключенных на Лубянке. Так как эти много тысяч заключенных в общем были единомышленники Марии Владиславовны, то она такую бомбу не могла бросить и не бросала. Лубянка здравствует и по сей день.

* * *

Мария Владиславовна оставила по себе светлую память. Пусть это было безумие, ее бомбочка в приемной Лубянки, но в этом безумии было мужество, носившее отпечаток святости. Это был протест против Лубянки, державшей под своей пяткой шестую часть света.

Июль 1973 года

VI. Вяльцева

Говорят, что Вяльцева была киевская швейка. Она будто бы работала приходящей швеей в семье неких Меркуловых. Меркулова была урожденная княжна Урусова, дочь урожденной Кекушевой, — словом, татарская аристократия. Об этой семье писать не буду; это завело бы меня слишком далеко от Вяльцевой.

Начала ли она петь еще в Киеве — не знаю. Я ее слышал, когда она уже стала известна и пленила гвардейского полковника Бискупского. Он на ней женился, выйдя из гвардии.

Кажется, первый романс, которым она прославилась, был:

Гайда, тройка! Снег пушистый…

Много лет спустя я слышал Вяльцеву на пластинке. Должен сказать, что эти пластинки плохо ее передают, может быть, потому, что у Настеньки была удивительная сценическая улыбка. Когда она вот эдак улыбалась, весь чопорный Санкт-Петербург тоже невольно расплывался.

* * *

Я ясно помню ее. Она вышла из-за кулис в каком-то удивительном платье. Оно было длинное, со шлейфом. И на подоле был великолепно вышит шелками павлин с роскошным хвостом. И вот Настенька вышла на сцену, стараясь, чтобы павлин развернулся во всей красе, что ей и удалось. И тут она улыбнулась. И улыбнулся вслед за ней партер и ложи:

На пути село большое,
Есть и церковь и река,
Красна девица подходит
И целует ямщика.

И вот тут опять была улыбка, совершенно неотразимая — на слове «целует». И весь зал улыбнулся.

* * *

Недолго была улыбка — то есть счастье этой поначалу балованной судьбой скромной швейки. Выше было сказано, что она вышла замуж за полковника Бискупского, который, видимо, ее обожал.

Она заболела белокровием, по-нынешнему — раком. Напрасно муж перелил в нее всю свою очень здоровую красную кровь — не помогло.

Умерла улыбчивая Настенька. Те, которые, как я, слышали ее и видели, сохраняют о ней красивую, но печальную память.

Бискупский, говорят, был безутешен. Но в его крови была какая-то польская шикарность, которая его спасла. Он занялся своими военными делами и стал начальником известной в свое время Елисаветградской кавалерийской дивизии. Когда началась Февральская революция и затем дело пошло к Брестскому миру, эта дивизия не только не взбунтовалась, но в полном порядке сдала все имущество, которое у ней было на руках, на базе в Елисаветграде. Предварительно эта дивизия избрала в Совет рабочих и солдатских депутатов генерала Бискупского. Такой же шикарный, как и прежде, он выступал на съезде, рядом с Лоховым, фельдшером этой дивизии, и под псевдонимом — в газете «Киевлянин». Позже этот Лохов работал у меня в тайной организации «Азбука» под кличкой Летучий Голландец.

* * *

Все это диковинно переплетается в моей памяти. Когда я улыбался павлиньему хвосту на платье Настеньки, мог ли я думать о том, что какие-то отдаленные ее следы будут удивлять своими приключениями «Азбуку», которая тоже была приключением не из последних.

Летучий Голландец в Одессе объявил себя врачом, его приемная всегда была полна народу, будто бы больными, на самом деле работавшими в пользу Белой армии…

5 октября 1974 года

О лозунге «Великая Россия»

Говорят о каком-то «национальном движении». Я лично такого движения не усматриваю. Но я наблюдаю некоторое беспокойство у лиц, ко мне иногда приезжающих из других городов. Они и появляются у меня потому, что их нечто беспокоит. Они хотят узнать, бывало ли уже что-нибудь подобное хотя бы давным-давно. А о давно прошедшем я могу знать по старости лет. Мне девяносто четыре года без трех месяцев.