Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены

• Название: Лихие лета Ойкумены
• Автор: Дмитрий Мищенко
• Жанр: Историческая проза

Роман о малоизвестных страницах славянской истории. В VI–VII веках н. э. славяне боролись против кочевых племен, аварского каганата и Византии за жизненное пространство, за свое будущее.

---

Хакан-бег не ограничился тем, что показал Баяну пленниц. Увидев большой интерес Ясноликого к девам, подошел к ним, смущенно-напуганным, и стал повелевать всем и каждой, в частности, подойти к своему повелителю, показаться ему близко и засвидетельствовать почтение. От этого мог бы получиться большой конфуз. Девы еще теснее сбились в кучу, казалось, и не собираются подчиняться, им то, им се — напрасно, поникают еще больше, чем до этого, гнутся перепугано и прячутся друг за друга. Не станешь же при гостях показывать с помощью кнута. Да и кто знает, что будет завтра, послезавтра с одной и второй. Какую-то замучают, добиваясь послушания, а какая-то станет, глядишь, первой ханшой, любимой женой повелителя. Как поведет себя тогда хакан-бег? Такая жена страшнее кагана.

Может и нашелся бы, что поделать с пленницами, если бы не нашелся сам Баян. Вышел из-за стола и не стал обращать внимания на девичью застенчивость. Останавливался возле каждой и улыбался потешно, а то брал за подбородок, и смотрел на лицо, и взвешивал жирными от перенасыщенного удовлетворения глазами. А еще повелел что-то о каждой после осмотра. Гепидские девы только догадываться могли, что именно. Наверное, узнают позже. И ужаснутся, узнав, и отца-мать будут звать на помощь, и руки заламывать в отчаянии-тоске. Но напрасно, никто и ничто уже не поможет. Одно останется: оплакивать свою судьбу, так громко и так безнадежно горько, что не только Небо, долины и горы услышат и понесут печальную из печальных весть в мир: плачут девы на Дунае.

XVI

Давно, ибо сказано: побори страх перед недоступным и будешь иметь недоступное. Или с ней, с Миловидой, не то же самое было? Вон как боялась покинуть монастырь и отправиться в непостижимо дальний путь, пролегающий от Фессалоник до Тиверии, а случилось так, что разбила кувшин об игуменью, решилась и ушла — и все-таки добилась своего: и путь, и страх преодолела, и земли отца своего достигла.

Теперь уж, после многих лет удостоверилась: не Божейко — князь Волот был определен ей Ладой. Это по ее воле случилось так, что ворвались в то передлетье ромеи в их Тиверию, что Божейко приглянулся в Фессалониках жене навикулярия и вынужден был броситься от «ласк» навикулярия в пучину морскую. Не кто-то другой, все-таки она, мать Лада, поступила так, что свела Миловиду с князем Волотом — и там, в мезийском Маркианополе, и в палатке над лиманом, и здесь, на земле Тиверской. Да, вот уже двадцать семь лет живут вместе и в любви, шестерых сыновей понесла от него, да и вырастила. Старшие не отроки уже — люди, такие, что на место князя встанут, когда прикажет, а не охладела, видишь, сердцем, как был желанным ей, так и есть. Ей-богу, как был, так и есть. Потому что радость сердцу дал, и простор свободе обеспечил. Такую, которая может только сниться.

«А гнев тот? — вспомнила момент, когда застал ее с дочерьми за молением. — Не является ли он началом досадной размолвки?»

Уладила же вроде, а еще больше должна уладить, пока дождется князя из ромеев. Огнищанка ведь, стоит на княжеском месте за столом. Кто запретит ей пораскинуть мозгами и быть деятельной, вести в отсутствие князя так, как мог бы поступить сам князь, а то и лучше? Или не удивление было бы для него и не утешение, когда вернулся и увидел бы в действиях жены такое, чего не ожидал, о чем и мыслях не думал? Ей-богу, и удивление было бы, и утешение нешуточное. А радость растопила бы лед в его сердце и вернула бы ей князя таким, каким давно и надежно знает. Вот только с чего начать и как сделать? Соберет совет мужей и поинтересуется у них, чем опечален, что нужно сейчас народу тиверскому? А люди ратные знают, чем опечален люд? Или у них, упоенных добытой победой, не думают сейчас о его печали? Нет, она будет мудрее и созовет тех, кто ближе стоит к народу, собственно, сами есть народ: впряжет коней в повозку и поедет по окрестным селениям, побеседует с ролейными, старейшинами родов. Там выспросит все, что надлежит выспросить. «Помоги мне, Боже, — молилась. — Не на пагубные — на добрые дела нацеливаю мысли и намерения свои».

Была, как и до того, доброй и ласковой со всеми, однако проявила неожиданно для всех склонность быть властной. Побывав в селениях и выяснив там, как бедствуют жены мужей, павших на поле боя, повелела узнать в Черне и в окрестностях стольного Черна, сколько является их таких, затем позвала главных в княжеской рати мужей и спросила: гоже ли то, чтобы вдовы погибших тянулись вон из кожи на ролейной ниве, а мужи отлеживались тем временем в тени деревьев и уповали на то, что отработали свое на поле ратном? Может, следовало бы пойти в это жаркое время и встать в помощь тем, кто вон как нуждается в ней?

Кто будет противоречить, когда говорит такая, как их, княгиня и говорит дело? Согласились предводители сотен, откликнулись на их клич мужи, не говоря уже об отроках, и пошли сбавлять на общинных полях нагулянный на досуге жир. Жали, и составляли в копны, и лакомились яствами, которые готовили и подавали на стол вдовы. И неделю, и вторую, и третью так.

— Вы тоже идите, дочери, — сказала Злате и Милане тогда еще, как узнала: на княжеские уделы вблизи Соколиной Вежи также посланы жнецы, — Пусть челядь готовит яства и питье, угощать же мужей должны вы. Так велит обычай родов наших: самые вкусные яства не кажутся вкусными, если будут брать их не из рук хозяйки-огнищанки.

Дочери не противоречили… И откликнулись на ее слова охотно, и уехали. Поэтому и удовлетворилась мать послушанием, и успокоилась твердо. Однако ненадолго. Не сразу, погодя где-то, но не выдержала, наведалась и к Злате, и к Милане. Бросила взгляд на то, что делалось на полях, как дела у дочерей, и улыбнулась сама себе.

— Мне, вижу, нет необходимости вмешиваться, — сказала при всех. — Юные хозяйки без меня навели здесь порядок. Может, это только сейчас, при мне? — обратилась к тому из людей, который был недалеко от Миланы и поглядывал томно умилено на Милану.

— Что вы, матушка княгиня, — вступился за княжну. — Тут и до вас так было, и после вас, надеемся, будет не хуже.

— Помогай бог.

Сказала и уехала в обратный путь, ждать из ромеев князя. Уверена была: все идет, как надо, князь будет доволен ею.

И не ошиблась. Он не только был удовлетворен, рад был изрядно тем, что увидел на полях, особенно тех, что ближе к Черну. И жене своей не поскупился воздать должное, когда услышал из уст мужей: это ее замысел — помочь вдовам, а тем и общинам, которые больше всего потеряли на поле боя и потому имеют трудности непомерно большие. Но еще большее удивление, а вслед за тем и радость посетили князя, когда наступила молотьба, а после молотьбы зачастили в его терем мужи с недавними вдовами и говорили, переступая порог:

— Просим князя и княгиню к нам на свадьбу.

— Взяли слюб?

— Да. Весьма рады этим и хотели бы разделить эту радость с князем и его добродетельной и многоумной княгиней.

Радовался за всех, а больше всего за свою княгиню.

— Всякой уже знал тебя, мое золотце, а такой и не надеялся знать.

— Какой?

— Слышала же, говорили влюбленные: многоумной.

— А кто так прозрачно и щедро воздавал мне когда-то хвалу: «Ты не только красотой богоподобна, ты мудростью достойна быть среди богов»?

— Не забыла? Увы, когда то было!

Прикрыл устало глаза, вспоминал, далекое, а вспоминая, старался представить себе, Миловиду в том далеком и смутном уже времени.

— Что дал бы я теперь, — сказал, возвращаясь из своих сладких воспоминаний. — Да, что дал бы тому, кто смог бы вернуть нам хоть малость потерянных в хлопотах и на поле боя лет!

— Все-таки жалеешь о них? Или мало были вместе, или то все уже, что было?

Посмотрел на нее, раздумывая, и уже потом решился:

— Плохо я чувствую себя, жена моя милая. Боюсь, недалеко уже то время, когда придется самому себе признаться: это уже все.

Подивилась, не зная как, окаменела телом, слова не могла сказать.

— Не говори так, Волот! — поняла, наконец. — Утешение мое, счастье мое, не надо так думать. Ты устал только, это тебе показалось. Или муж, который одолел вон какое расстояние к ромеям и от ромеев, может брать себе такое в голову, должен так отчаиваться?

Она была очень перепугана, полностью покрыта тревожной тучей, и Волот поспешил разбить эту тревогу, стал отступать от своего, соглашаться с ее суждением. Путь, действительно, вон какой был, она, Миловида, пожалуй, права: это лишь устал от пути и надломил силу. Отдохнет — все станет, как было, ему еще жить и жить.

— Знаешь, что задумал я, возвращаясь из ромеев, — похвастался, заметив, что жена успокаивается уже и просыхают в глазах слезы. — Переложу, ни переложу, вскоре некоторые княжеские обязанности на сыновей старших — Радима и Добролика. Пусть учатся при мне и привыкают княжить. Взрослые, ибо есть и возмужавшие уже. А я тем временем отдохну, и буду иметь возможность побыть с тобой, и с наименьшими нашими.