Михаил Осоргин - Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы

• Название: Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы
• Автор: Михаил Осоргин
• Издательство: Московский рабочий, Интелвак
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-003-0

Впервые издаются вместе все исторические рассказы Михаила Осоргина. Основанные на документах русской истории, исторических воспоминаниях, они являют образец высочайшего художественного осмысления фактов, тончайшей стилизации, любви и бережного отношения к родному языку.

---

В Грузино мальчик теперь приезжал редко: рос со сверстниками — и рано понял ложность своего положения. Среди родовитых дворян он был безродным сыном сильного вельможи и крестьянки, и хотя начальство ему мирволило и даже перед ним заискивало, но товарищи тем более его гнушались. Дома воспитанный мальчиком добрым и приветливым, в корпусе он озлобился и старался взять дерзостью и расчетом на безнаказанность. Выпущенный прапорщиком в гвардейскую конную артиллерию, еще больше почувствовал расстояние, которое отделяло его от заправских господских сынков. Чем выше Аракчеев двигал его по служебной военной лестнице, тем становилось ему тяжелее. Из протеста стал кутилой и пьяницей и однажды, уже будучи флигель-адъютантом при императоре, подскакал на смотру к Александру пьяный, упал с лошади и расшибся. Но и тут его спас высокий покровитель, названый отец, всевластный Аракчеев, не знавший, что его сын, бывая в Грузине и наслушавшись и от простых людей, и от своей кормилицы про обращенье графа с крестьянами, видя то же и в своем военном быту, — ненавидел того, кого считал своим отцом. Почти так же относился он и к матери, от которой никогда не видал настоящей ласки, но лицемерие и зверства которой были ему хорошо известны.

В Грузине бывать перестал, бил баклуши в столице, пьянствуя и дебоширя. Сколько мог, тянул деньги со скупого отца и залезал в долги, пользуясь его именем. И, конечно, забыл своего единственного и искреннего друга — старую кормилицу Лукерью.

* * *

Но она о нем не забыла и выспрашивала, сколько осмеливалась, и у Настасьи, и у всех, кто мог знать об его жизни.

Были рассказы довольно безрадостны: залетел ее сын высоко, а из пьянства и похмелья почти не выходит. И когда-нибудь стрясется с ним великая беда.

Раньше стряслась беда с Настасьей и с Аракчеевым. В черный день Настасью зарезали крестьяне, которых она довела до этого поборами и бесчеловечностью. В тот же год — восемьсот двадцать пятый — умер Александр, единственная опора всеми ненавидимого Аракчеева. Сам он, потеряв власть и значение, заперся в Грузине и впал в отчаяние.

Несчастью Аракчеева все радовались; только настоящая, родная мать беспутного поручика Михаила Шумского не знала, скорбеть ли ей или надеяться. Если теперь стрясется что-нибудь с Мишенькой, — кто его выручит?

А рассказывали про него немало. Говорили, что после обычной трактирной пирушки он пришел в театр; пьян был мрачно, в антрактах пил дальше, рюмку за рюмкой. Сидя в зрительном зале, смотрел не на сцену, где шла веселая пьеса, а на лысого старика, важного барина, сидевшего впереди него и весело хлопавшего актерам. Смотрел — и наконец не выдержал: на весь театр назвал его дураком и болваном, и как тот хлопал, так и он отхлопал его ладонями по лысине, чтобы другой раз зря не веселился. Явилась полиция, но подступиться к нему не решилась. Вывел его из театра плац-адъютант, и по воле государя он был в двадцать четыре часа отправлен с сохранением чина во Владикавказский гарнизон. И когда об этом стало известно в Грузине, названый отец написал сыну, что отрекается от него навсегда.

Отрекся отец, — но не могла отречься кормилица Лукерья. Четыре года лила слезы, утешаясь только в дни, когда приходили вести о военных подвигах Шуйского, о чинах и орденах, которые он получил за участие в сраженьях. Испугалась, узнав об его ранении, обрадовалась при вести о выздоровлении и новой награде. Страстно ждала, что он вернется. Он и вернулся, уволенный в отставку будто бы по болезни, а в действительности за новое пьянство и буйство, — но Аракчеев его не пожелал видеть, а приказал выдать ему платье, как носят дворовые, дать ему денег 25 рублей и отвезти его в Новгород, где вице-губернатор Зотов найдет ему службу. Отверженного графского сына провожала со слезами приехавшая из дальней деревни старая кормилица Лукерья; на дорогу напекла ему лепешек и сунула деньгами, сколько могла наскрести.

Из этой службы ничего не вышло — Шумского вернули в Грузино за то, что он в ответ на строгий выговор начальника, будучи нетрезвым, запустил ему в голову чернильницей при всех чиновниках. Но и в усадьбе его не приняли: граф приказал его выгнать и больше не допускать.

Тут-то и понадобилась настоящая, родная мать. Шумский, не зная, где преклонить ему голову, пошел к ней в деревню и был принят с лаской и большой радостью. Больше у него никого на свете не осталось. С детства помнил, что только она и была к нему всегда добра и нежна; поселился в ее избе, ел и пил бедно, но сытно; а так как на выпивку не хватало, то учил грамоте детей военнопоселенцев.

И пил, и порой буянил, но старую кормилицу уважал и ее увещаньям подчинялся, а она терпела его порок, только бы больше не разлучаться.

Их разлучила ее скорая смерть. На смертном одре она ему призналась, что была его родной матерью, а не просто кормилицей. Потрясенный ее признанием и чтобы успокоить умиравшую старуху, которую он искренне любил, он обещал ей одуматься и не губить своей жизни окончательно. И она умерла спокойно, как умирают простые и хорошие люди на руках любимого человека.

И лучше, что умерла, не зная его дальнейшей судьбы. Ни того, как он стал монастырским послушником у Фотия, проводя почти все время в карцере на хлебе и воде, как потом жил в монастыре Соловецком, то искренне каясь, то пьянствуя и буйствуя неудержимо, как стал старцем-пустынником на Анзерском острове и споил всех окрестных таких же старцев и как, наконец, допущенный вернуться на родину, до нее не доехал, умер голым и нищим в Архангельске, в больнице приказа общественного призрения, на сорок девятом от роду году.

ЗНАМЕНИТАЯ МОГИЛА

Невелик сибирский город Березов, а и в нем свой городничий по фамилии Андреев, человек решительный и с фантазией.

Без фантазии жить в Березове невозможно. Городок построен при царе Федоре, при великом Петре вырос до четырехсот казацких дворов, ста годами позже выгорел почти дотла вместе с деревянными стенами и с башнями, когда-то устрашавшими инородцев. Теперь в Березове жителей тысяча человек, домов меньше двухсот, да две церкви, да городничий Андреев, как сказано — не лишенный фантазии и к спирту привычный.

Год 1825-й, — но это все равно, потому что над городом Березовом время не властно и судьбы человечества на нем не отражаются. Он стоит на крутом берегу реки Сосвы, близ ее впадения в Обь. Если стать лицом к реке — за нею на многие сотни верст пойдут обширные низменные луга с озерами, протоками и зыбкими болотами; если к реке стать спиной — впереди на тысячи верст протянется хвойный лес: кедр, ель, сосна, пихта; на опушках и полянах — ольха, осина, береза; всякого зверья гибель. Человек бьет зверя; зверь иной раз задирает человека; по уму и другим качествам не так уж они и отличны. Исключение представляет из себя городничий Андреев, только что получивший приказ тобольского губернатора Бантыш-Каменского:[220] разузнать и донести, цела ли и где находится могила Меншикова, ссыльного любимца Петра Великого.

Город Тобольск, сибирская столица, от Березова в 1066 верстах — для желающих приятная прогулка: восемь месяцев снег, мороз бывает градусов до сорока пяти, птицы мерзнут на лету, земля и лед трескаются. Впрочем, тут между землей и льдом нет особой разницы: земля — тот же лед, аршина на два тает, дальше — вечная мерзлота. lope человека и зверя — свирепые бураны, от которых есть одно спасенье: зарыться в снег и ждать своей участи: может быть, через два-три дня погода переменится.

Меншиков был похоронен близ алтаря церкви, им же и построенной, на берегу Сосвы. Сосва — река быстрая и в разлив многоводная; за сто лет она размыла свой крутой берег и изгладила всякий след могилы светлейшего князя ижорского, которого некогда Феофан Прокопович[221] приветствовал словами: «Мы в Александре видим Петра», который возвел на престол Екатерину I и самовластно управлял Россией в первые дни царствования Петра II.

Но раз приказывает губернатор — городничий должен слушаться и исполнять. Нашелся старожил Березова, казак Шахов, который был вожатым столетнего березовского мещанина Бажанова и будто слыхал от него, что имеется старая могила на косогоре близ Спасской церкви. Чья могила — про то точно неизвестно, а по древности своей как будто подходит.

Стали в указанном месте рыть, вернее — рубить мерзлую землю. И так повезло городничему, что действительно дорылись. На глубине трех аршин с четвертью ударила железная кирка о крышку гроба. Был месяц июль, день жаркий, но земля на такой глубине была скована льдом. И этот вечный лед сохранил в целости и нетленности то, что было предано земле тому назад почти столетие.

Цело было и ярко-алое сукно, которым был обит детский гробик. Удар киркой проломил крышку, а вскрыв, увидали младенческое тело, завернутое в зеленый атлас. На головке шелковый венчик. Рядом с этим гробиком оказался и другой такой же — как два орешка из одной скорлупки. А под гробиками завиделся огромный трехаршинный гроб, как бы колода, выдолбленная из кедра и обитая таким же алым сукном, с серебряным позументным крестом на крышке.