Михаил Осоргин - Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы

• Название: Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы
• Автор: Михаил Осоргин
• Издательство: Московский рабочий, Интелвак
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-93264-003-0

Впервые издаются вместе все исторические рассказы Михаила Осоргина. Основанные на документах русской истории, исторических воспоминаниях, они являют образец высочайшего художественного осмысления фактов, тончайшей стилизации, любви и бережного отношения к родному языку.

---

На этот раз кучер новый и никаких неожиданностей не предвидится. Воспитанницы сидят смирненько и грустно: им неизвестно постановление Общества. До Екатерининского канала кареты едут быстро и без задержек. На набережной остановка: поперек узкой дороги, где едва разъезжаются два экипажа, застряли чьи-то парные сани, запряженные серыми конями в яблоках. Сани стоят поперек дороги, возница лениво распрягает лошадей. К карете, где сидит дама Курноска, подлетает изящный молодой человек, князь Визапурский, и, рекомендуясь маркизом Коловратовым, приносит искреннейшие извинения: его лошади запутались в постромках и неопытный кучер ничего не может поделать. Досадный затор экипажей; целая толпа молодежи окружает обе кареты; оживленный обмен впечатлений, бомбоньерки с конфетами, столь редкие зимой фрукты, даже живые цветы. Маркиз Коловратов так рассыпается перед престарелой девицей, что решительно не дает ей времени навести порядок: сегодня он — жертва Общества. Кучер возится полчаса, пока не вмешиваются будочники. Успех полный, и девицы рады опоздать на репетицию.

Вечером все члены Общества в балете. Если выступает солисткой их любимица — вызовам нет конца. Не только на дешевых местах, но и в креслах сидят не вполне обычные балетоманы: в приличных платьях, но явно с чужого плеча и не к их простецким лицам. Это лакеи, повара и прочая челядь танцоров поневоле, получившая билеты с приказом рукоплескать и кричать по команде. Иногда овации выпадают на долю артистки, исполняющей самую незначительную роль; это значит, что члены Общества способствуют карьере фаворитки приятеля. Хочет того или не хочет директор Гедеонов — завтра о новой звезде заговорит Петербург.

* * *

Протоколы Общества становятся слишком однообразными; падает изобретательность. Теперь и в дневное время кареты воспитанниц сопровождаются конными жандармами: по жалобе Гедеонова — распоряжение императора, впрочем, изволившего смеяться над проделками шалунов. Конечно, жандармы — не препятствие для гвардейских офицеров, но слишком далеко заходить не стоит. Классной даме Курноске устроен кошачий концерт. С Гедеоновым поступили безжалостно, в дождливый вечер напоив до бесчувствия его кучера; выйдя из театра, как обычно, уже после разъезда, директор напрасно ждал кареты. Выл ветер, лил дождь, и какие-то сорванцы, скрываясь в темноте, пели панихиду и провозглашали анафему представителю театрального начальства. Под их пенье пришлось идти домой пешком.

Влюблен, и серьезно, член Общества Козиков, он же лейб-гусар князь Вяземский; влюблен в девицу Кох, которая скоро окончит училище. Но, во-первых, кипучая страсть не ждет, во-вторых, Козиков слишком знатен и богат, чтобы мечтать о законном союзе. У девицы Кох есть мать, вдова, женщина бедная и догадливая; ее нетрудно убедить, что все равно маленькой актрисе театра единственная верная дорога — найти богатого покровителя.

Вывод отсюда прост: девицу Кох необходимо похитить. Верный друг, сочлен Васильев, офицер Преображенского полка[253], готов благословить влюбленных; знают об этом и другие; но на этот раз проказа слишком серьезна и держится в тайне.

В приемный час, когда на свиданье к воспитанницам допускаются близкие родственники, у телескопа Общества очередь: всем любопытно, как это произойдет. Ровно в два часа в училище вошла старушка в черном, мать девицы Кох. Через полчаса она вышла с низко наклоненной головой, но на улице не выдержала и быстро побежала к закрытой карете, ожидавшей на углу. Карета умчалась. Но через некоторое время из подъезда вышла та же старуха и побрела, боязливо оглядываясь. Мать продала дочь и помогла ей незаметно бежать, переодевшись в старушечье платье; швейцар пропустил обеих: одну по платью, другую по знакомому лицу.

У телескопа смущенье: до последней минуты не верили, что Вяземский и Васильев не шутят. Убедившись, поняли, что это уже не шутка, а подлость: соблазнить тысячами жалкую старуху. Вечером оба офицера в театре, чтобы отклонить подозрение; но вместо поздравлений — холодок со стороны друзей. Девушка отправлена в Царское Село, на холостую квартиру Вяземского. О бегстве ее доложено императору и уже говорят в светском Петербурге; не только говорят, но и называют Общество танцоров поневоле.

Этого, пожалуй, не простит и император: шалость слишком дерзкая. Утром совещались, как быть. Первым спасовал и испугался Вяземский, страсть которого прошла. Вернуть девушку в училище невозможно: пощады ей не будет, и она может выдать виновных. Вяземский и Васильев скачут в Царское Село за пленницей, оттуда в Кронштадт, и на другой день девицу Кох отправляют в Копенгаген на иностранном пароходе.

Бойкая девица не пострадала. Деньги помогли ей устроиться танцовщицей в копенгагенском театре; позже, попав под манифест, она вернулась в Россию.

Хуже повернулась судьба офицеров. Три месяца спустя Общество праздновало их освобождение с гауптвахты и оплакивало их предстоящий отъезд. Впрочем, император, умевший быть жестоким, когда дело шло о политике, остался милостивым, когда вопрос шел только о покупке дочери у бедной вдовы. Вяземский был переведен тем же чином в армию, Васильев сослан на Кавказ. Первый выслужился, второй был убит.

С их отъездом распалось и Общество танцоров поневоле. В его протоколах нет даже постановления о закрытии. Просто — члены его перестали танцевать и кривляться при звуках танца из «Волшебной флейты». Или им стало слишком стыдно. Или даже и эта форма общественности оказалась неуместной для эпохи шпицрутенов. Или, наконец, стали зарождаться в умах новые мысли, которым было удобнее до поры до времени таиться под спудом. Историки эпохи не упоминают о довольно бесславной деятельности Общества танцоров.

ЭЛИКСИР ЖИЗНИ

Все, что можно придумать странного и страшного, — все было собрано в двух комнатах милого чудака, большого барина и бывшего богача Андрея Борисовича. Свое состояние он прожил хорошо: и сам им пользовался, и помогал другим не голодать или хотя бы просто не скучать и не обижаться на судьбу. Когда же пришли почтенные годы, — смерть еще не за плечами, но уже в щелочку подглядывает, тут ли человек, ждет ли, — осталось у Андрея Борисовича достаточно на прожиток и ничего для соблазна многочисленных наследников. Так и лучше — никто не беспокоит заботами и советами о здоровье.

Под старость развились в характере и склонностях Андрея Борисовича черточки, наметившиеся еще в молодые годы: любовь к таинственному, загадочному, необъяснимому, занимательному, страховитому. В свое время отдал дань увлечению тайными обществами и потусторонними знаниями; тайные общества пресеклись со смертью царя Александра в Таганроге, а наступившая новая строгая жизнь отвлекла от пустяковых мечтаний. Но вкусивший от запретного плода — вкуса его не забывает; на покое, в отставке отдел государственных, Андрей Борисович вернулся к любимым книжкам — Сведенборгу, Эккартсгаузену, творениям Феофраста Парацельса Гогенгеймского, к тайным спискам книг сивилловых, к пробиркам с серой и ртутью, к Изумрудной таблице Гермия Триждывеличайшего[254]. Не то чтобы уходил с головой в алхимию и черную магию, а все же забавлялся не на шутку, не столько мечтая о золоте, сколько о жизненном эликсире. Жизнь была прожита неплохая, — отчего бы и не повторить ее, вернув себе молодость и способность к милым шалостям и глупостям, которые никогда не наскучат?

В тайных знаниях помогал Андрею Борисовичу московский, по тому времени знаменитый маг и кудесник, не то армянин, не то персидский выкрест Давьяк, по профессии жулик и шарлатан, зарабатывавший на простаках. Андрей Борисович не верил Давьяку, но не мог без него обходиться, потому что любил обставлять свои занятия магией всякими внешними фокусами, а только Давьяк умел раздобыть, когда нужно, черную кошку, сову, замысловатый рецептик, металлы, соли, колбочки, перегонный куб и всякую иную дребедень. Давьяк украсил стены рабочего кабинета Андрея Борисовича таинственными фигурами, чертежами, знаками зодиака и надписями на неведомых и вряд ли существовавших языках. Все это помогало создавать нужное настроение, и своей рабочей комнатой Андрей Борисович искренно любовался. Работая, надевал перепачканный и прожженный халат, подвязывался сыромятным ремешком, а на голову надевал род камилавки или остроконечный колпак со звездами. В этом костюме он больше всего читал старинные книги и рукописи, до смысла которых добраться было нелегко, но без помощи которых тщетно было надеяться найти философический камень и изготовить жизненный эликсир, не только излечивающий все болезни, но и дающий бессмертие.

Большим сокровищем Андрея Борисовича были несколько списков книг о сивиллах с изображениями в красках и золоте, особенно книга о них мудреца Маркуса, писанная в полулист на толстой александрийской бумаге крупным полууставом. «Что есть Сивилля? Мы о Сивиллях сице отвещаем: Сивилля есть женский пол человек, девственный, чрез мановение предречительный. Понеже жена скорее растет и скорее исчезает, и разум имат мягчайший и непостоянший». В часы вечерние, в мерцании трех восковых свечей, покойное кресло Андрея Борисовича окружали девственные пророчицы, среди которых были у него любимицы, были и ненавистные. С великой важностью входила древнейшая и славнейшая сивилла халдейская Самвифи во златых ризах, зраку младообразного, красотой зело добра, умывалась в трех корытах, из единого камня усеченных, садилась на высокий престол и изрекала пророчества. Ее сменяла сивилла Ливика, родом из Барбарии, взору среднего, собой зело черна, а в руке масляная ветвь. За черноту Андрей Борисович ее не очень долюбливал, но любил повторять ее стихи: «Приидет день светлости — и разгонит вся темности». За Ливикой входила Делфика, родом гречанка, молоденькая, с главой, обмотанной волосами, всегда в руках с веткой Дафнией, сиречь бобковиное дерево. С пустыми руками сивиллы не являлись, а несли: одна — агнца, другая — меч голый и яблоко кругло, а то книгу и терновый венец, класы житнии, скипетр, воловий рог. Одни были одеты скромно, другие — в золото и пурпур, и возрастом все различны, от молоденькой, всегда веселой хохотушки Любики, до противной нравом, гневливой Фригиаты, неприятнейшей старушенции с распущенными волосами. Последней входила итальянка Тыбуртина в красной одежде, с козловой кожей на плечах, современница Цесаря Октовьяна, и на этом шествие сивилл кончалось, и Андрей Борисович ставил на полку свою драгоценную рукописную книгу.