Дорота Масловская - Польско-русская война под бело-красным флагом

• Название: Польско-русская война под бело-красным флагом
• Автор: Дорота Масловская
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Контркультура
• Год: 2005
• ISBN: 5-94145-289-6

Польско-русская война — это сюрреалистическая аллегория упертого национального самосознания, ехиднейшая карикатура на всякую ксенофобию. Во всем виноваты русские, поэтому коренная польская раса ведет с ними войну. Мир героев Масловской напоминает наркотические глюки. В этом мире нет никаких ценностей, есть только бесчисленные идеологии и пустота пресыщения.

Внимание! Нецензурная лексика!

---

Все о’кей, мы выкатываемся из бара и идем напротив. Я хочу проявить чуткость и предлагаю ей, если у нее там какие напряги с Робертом Штормом, то я всегда пожалуйста. Можно считать, что его хату уже обчистили. Мои кореша совершенно бесплатно заберут у него все, что найдут, да еще и порадуются. А потом он все это спокойно сможет в комиссионке купить назад за наличные или в рассрочку, так что внакладе никто не останется. Особенно если учесть, что он богатый правореакционный эксплуататор рабочих на своей фабрике. Католический расист. Вонючий русский L&M. Она спрашивает, как я себе это представляю. Я ей образно объясняю. Десяток крепких пацанов въезжает к нему на хату, холодильник, музыкальный центр, аудио-видео, все hi-fi отправляются прямиком в рай и ждут его там. Если он, конечно, туда попадет. Хотя кореша мокрой работы не любят и обычно клиентов не мочат. Так только, пощекочут маленько французским ключом по большим берцовым костям. Плойка, электробритва, если какой приличной фирмы, картридж от принтера, фен, роликовые коньки, фотоаппарат, компьютер вместе с клавиатурой, с мышкой, с женой, с хрусталем, если есть, с тостером. Вся, так сказать, бытовая, видео-, аудио- и оргтехника.

Она точно язык проглотила, не знает, что и сказать, а я радуюсь, что произвел на нее сногсшибательное впечатление. Я насыпаю для нас по дорожке и спрашиваю, есть у нее какой-нибудь мундштук или ручка, на худой конец. Она говорит, что есть. Я ей на это отвечаю, чтобы дала. Тогда она мне дает. Здислав Шторм «Производство песка». Я говорю: еее-ееб твою мать. Она: что, подделка, да? Русская фальшивка? А я ей на это, нет, не в том фишка. Нормальная типа ручка. Обыкновенная. Ручка как ручка. Но вы, бабы, все одинаковые, суки, падлы. И вот что я еще тебе скажу. Я больше не желаю иметь дела с вашим вонючим полом, никаких баб. Даже если они будут вешаться мне на шею, как мухи на варенье. Потому что все они просто бляди. Раз в месяц выходят из строя, и толку от них никакого. У каждой как минимум один экземпляр ручки с надписью «Здислав Шторм». Все, завязываю. Теперь даже если какая баба будет на коленях просить, чтобы я ее поимел, я отвечу: нет. Отвали. Из сердца и с глаз моих. Вон. Да ты не менжуйся, это я не тебе. Это я другой какой-нибудь сучке, которая будет меня клеить. А я и пальцем не шевельну. Тут она смотрит на меня, как будто хочет, чтобы я трахнул ее прямо сейчас, напротив бара, у этой стены. И так мне отвечает: ты прав, Сильный. Мне тоже не нужны ни женщины, ни мужчины. Потому что большой разницы тут нет, и с теми, и с другими — одна пурга, одна хренотень, одни проблемы. Полов просто нет, нет разделения на мужчин и женщин. Нет противоположного пола, и никакого другого тоже нет. Все гады и кровопийцы. Все люди, какой бы пол после рождения им ни присвоили, одного поля ягодки. Знаешь какого? Все они сволочи, раса ублюдков, обычных потенциальных ублюдков. Вот что я тебе скажу. Все одной расы, человеческой расы.

Я ей на это отвечаю: кончай базар, давай лучше затягивайся. Она занюхивает раз одной ноздрей, раз другой, из ее глаз катятся бесцветные слезы. Потом я занюхиваю свое. Минуту мы стоим как стояли. Я спрашиваю, брала ли она уже когда-нибудь. Она, что не совсем, не так чтоб до конца. Ну, думаю я тогда, сейчас начнется цирк, Анжела на глаз тянет килограмм на тридцать максимум. У нее руки размером с молоточек и наковаленку у меня в ухе. Вдруг она начинает ржать как ненормальная. Говорит, что только теперь ей по-настоящему хорошо, что она чувствует оживление во всех частях своего тела, и ее взгляды меняются так радикально, как никогда.

И вдруг как блеванет прямо себе под ноги! Типичная амфетаминовая рвота. С полетом. Летящая прямо по прямой в синюю даль. Я прикалываюсь по полной программе, и все, что стоят вокруг, тоже. Такого извержения везувия я, сколько живу, не видел, ни после водки, ни после травки. Блин, я чуть не лопнул со смеху. Особенно прикольно, что эта блюющая телка тоже прикалывается. Хотя я ей удивляюсь, на ее месте я бы так не радовался. Но она тоже ржет как сумасшедшая. Между приступами далеколетящей рвоты она успевает крикнуть в мою сторону: дьяяявоол! После чего продолжает блевать как ни в чем не бывало. Но выглядит при этом так, точно сейчас взорвется изнутри своего замшевого платья и весь мир зальет блевотиной, только эхо пойдет. Это будет ее царство, адское царство, во всю ширь которого она протянет веревки для сушки белья и будет сушить на них свои черные платья, колготки, черные трусы и самое главное, просто манифест своего характера: черный лифчик. Таких ненормальных я еще в жизни не встречал. Хотя блюющие мне попадались, взять хотя бы Магду, которая в свою очередь делала это в сторонке, типа на отлете. Ну что еще можно сказать про Анжелу? Я смотрю на нее. Это сколько же такая маленькая дрянь, это худющее горе луковое может наблевать? Ужас. Целое море, целые горы, просто пейзажи какие-то, и все выдержано в голубоватом тоне ее коктейля, в экзотическом оттенке Болс Кюрасао. Плюс остатки какой-то чисто символической еды, вегетарианские трупики ни в чем не повинных растений. Но в процентном отношении флоры там всего ничего, а все остальное — штормовой океан голубой водки. Что касается меня, я бы не удивился, если бы то, что она из себя извергает, было черным лаком для ногтей, черной тушью для ресниц, изгрызенным черным фломастером. Включая черный карандаш для бровей и черную краску для волос заодно с аппликатором.

О’кей. Мы возвращаемся в бар. Анжела идет смыть всю эту пакость вокруг рта. Я смотрю ей вслед. Ничего из себя. Хоть и грязная. Ненормальная. Но веселая, отрывная, поржать опять же любит, умная. Одним словом, сойдет, хотя и не бог весть что. Ну как там, говорит Бармен и подмигивает мне. Забей на нее, а то заблюет тебе всю квартиру. Его слова причиняют мне боль, ранят в самое сердце. Потому что это просто хамство, хотя он все происшествие наблюдал исключительно через окно и не знает фактов.

Я не хочу быть таким же хамом, как он, но не могу по отношению к Анжеле позволить себе сносить его нелояльность. Она такая тощая, что каждое мое дыхание, каждое движение моего пальца чревато для нее последствиями, может свалить ее с табуретки и задрать ей подол. Анжела возвращается. Я ей говорю: уходим. Она мне: с какой стати? Я: что сыт по горло этим местом, где культура и искусство в полном негативе. Она смотрит на меня, потому что, похоже, в меня влюбилась, просто втрескалась с первого впечатления, которое я на нее произвел. И говорит: вот именно. А у самой тем временем брови накрашены черным, не исключено, что даже углем, я это сразу просекаю. Но решаю, что не буду смотреть, потому что для меня важнее ее душа, чем тело. Хотя тело не менее важно. Хотя оно и слишком худосочное, хрупкое какое-то, что ли. Она говорит, что любит гулять, даже если ночью. Что завтра в городе праздник под лозунгом «День Без Русских», такое всенародное гуляние, и пойду ли я с ней прогуляться. Я думаю, красиво звучит: День Без Русских, Магда наверняка не замедлит явиться, чтобы оттопыриться на халяву за счет разных козлов со всего района. Но несмотря на то, что я знаю, что встречу Магду, что это отравит мою душу и мысли, я говорю Анжеле: поживем — увидим. Она говорит, в каком смысле. А я, ну, что разная фигня может помешать, погодные условия там, давление кислорода, или, к примеру, как будет с бабками, тоже еще вопрос, по-разному может получиться. И спрашиваю, пойдет она ко мне на хату, да или нет.

Она говорит, что, может, да, а может, нет. На ее платье я замечаю сеть светлых пятен, которые возникли, когда ее полоскало и всюду летели брызги, которые сплошь заляпали фасад ее платья. Я ей говорю, что у нее блевотина в декольте, она быстро заглядывает туда, хотя сама, несмотря на рвоту, явно на приходе и говорит, чтобы я ее поцеловал в губы, потому что она всегда мечтала, чтоб на мосту, чтоб среди деревьев. Так и сказала: поцелуй меня прямо в губы, я так хочу, я всегда хотела заниматься этим посреди моста, посреди кустов и деревьев. Я всегда об этом мечтала. И только сейчас это поняла. Не знаю, что на меня напало. Это ты так на меня повлиял. Один раз сойду с ума. Пусть даже по мелочи. Чтобы все было спонтанно и в самый неожиданный момент. Например, в лифте, на море, где-то, где никто еще не догадался. Потому что жизнь такая короткая, Сильный, а смерть так близко, все ближе, она уже дышит нам прямо в лицо, безносая смерть с желтыми костями и черными дырками вместо глаз. И не отрицай, потому что это правда полное вырождение, всеобщий упадок всего на свете. Деспотизм, деморализация. Сильный, один миг — и мы уже трупы. Мы можем погибнуть в любой момент. И неважно, что будет причиной: отравленное мясо, отравленная вода, полимеры какие-нибудь, правая партия или левая, русские или наши. Они нас убьют, а потом поубивают друг друга и съедят на десерт с одной тарелки. На десерт. Потому что на первое будет кое-что другое. Прекрасные дикие животные вымирающих видов, массовое уничтожение поджаристых оленей, истребление маринованных тигров и жирафов в практичных одноразовых упаковках, сделанных из их костей. Все это погибает, вымирает. Остались только мы с тобой. Вообще-то, я пишу поэзию. Ну, стишки там разные. Иногда сижу целыми днями. Могу сидеть без конца. Зачеркивать, перечеркивать. И опять писать заново. Пока только в стол. Потом для массового читателя в мировом масштабе, кто знает, может быть, даже для американцев польского происхождения. В натуре, у меня там дядя живет. Дядя и тетя, они просто классные. Канадцы. Веселые. Деловые. У них там свой магазинчик, для поляков. Бизнес небольшой, но доходный. Они его по наследству получили. Потом вложили собственные инвестиции. Тетя стояла за прилавком, хотя не обошлось без агрессии со стороны местного населения. Дядя занимался поставками. Ну, матрешки всякие, подлинные национальные иконы, они там пользуются большим спросом. Пластинки и красиво изданные альбомы фольклорного коллектива «Мазовше». Группа «Вадэр» тоже хорошо раскупается. Которую я люблю. Но куклы идут лучше, матрешки, коврики с оленями, соломенные поделки, безделушки там всякие. Еще я люблю животных. Я даже подписывалась на журнал юных натуралистов. «Моя собака» называется. Знаешь такой журнал? Нет? Странно. Специальный журнал про разных домашних и вьючных животных. Ну знаешь. Все равно каких. Там всякие интересные вещи бывают. Очень даже забавные. Например, сколько у верблюда в горбу воды и разных запасов. Знаешь сколько? Нет? Ужас сколько. Просто дикий ужас. Или, к примеру, собака, какие симптомы, если у нее глисты?