Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

• Название: Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
• Автор: Кеннет Славенски
• Издательство: КоЛибри : Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03795-3

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.

Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.

Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

---

Тринадцатого мая, примерно тогда же, когда получил назначение в Вайсенбург, Сэлинджер написал Элизабет Мюррей. В этом письме он предстает человеком подавленным, не приемлющим войну и армейскую службу. Его сводят с ума пережитые на фронте ужасы и преследуют тени погибших друзей. Сам он выжил только чудом — что не избавляло его от чувства вины перед павшими. «Элизабет, — пишет Сэлинджер, — ты вряд ли представляешь себе, во что мы все тут влипли».

В мирной довоенной жизни Сэлинджер брался за перо, чтобы излить душевную боль и выразить чувства, которым в жизни выхода не находилось. Во время войны, не удовлетворенный выразительными возможностями прозы, он обратился к поэзии. За один только 1945 год он отправил в «Нью-Иоркер» 15 стихотворений, чем успел вызвать недовольство редакционных сотрудников.

Что бы Сэлинджер ни писал, стихи или прозу, творчество всегда служило ему средством осмыслить собственные переживания. Поэтому многие, в том числе и Уит Бернетт, вполне закономерно ожидали от него военного романа. Но ожидания эти были напрасны. Дважды описав военные действия в рассказах «Магический окопчик» и «Солдат во Франции», Сэлинджер присоединился к своему герою Бэйбу, поклявшемуся и «Дне перед прощанием» «ни одним словом не обмолвиться» о войне.

При всем при том Сэлинджер полагал, что романы о войне нужны. Об этом он говорил, в частности, в интервью журналу «Эсквайр», приуроченному к публикации в октябрьском номере рассказа «Сельди в бочке»: «Во всех до сих пор написанных романах об этой войне более чем достаточно столь любезных критикам мощи, зрелости и мастерства, но им остро не хватает того восхитительного несовершенства, что потрясает и захватывает лучшие умы. Люди, прошедшие через эту войну, заслужили того, чтобы о них, не стыдясь и не оправдываясь, спели срывающимся голосом. Я очень жду появления такой книги».

Память о пережитом на войне, продление срока службы, расставание с боевыми товарищами, необходимость постоянно хранить в себе душевную боль — все это летом 1945 года начало сказываться на психологическом состоянии Джерри Сэлинджера. Мало-помалу душевная подавленность переросла у него в настоящую депрессию. Вдоволь навидавшись случаев психологических травм, полученных в ходе боевых действий, или, как это называется сейчас, посттравматического стрессового расстройства, он хорошо понимал опасность своего состояния и поэтому в июле обратился за помощью в нюрнбергский военный госпиталь.

Основным источником сведений о пребывании Сэлинджера в госпитале служит его письмо Хемингуэю, написанное 27 июля. В нем он рассказывает, как заметил, что «практически все время пребывает в состоянии глубокого уныния», и решил, пока еще в силах отвечать за собственные поступки, прибегнуть к помощи профессионалов. В госпитале врачи интересовались его детством, сексуальной жизнью, тем, нравится ли ему в армии. На все вопросы Сэлинджер отвечал шутливо, кроме последнего — про армию он говорил, что ему в ней безоговорочно нравится. В письме к Хемингуэю Сэлинджер объясняет: отвечать «правильно» его побуждала мысль о судьбе еще не написанного романа «Над пропастью во ржи» — если бы автор был комиссован по психиатрической статье, это могло дурно повлиять на восприятие книги читателями.

Письмо от начала до конца блещет остроумием в духе Холдена Колфилда. «Всех, кого следовало, мы в своем секторе уже арестовали, — пишет Сэлинджер. — Очередь теперь за теми мальчишками младше десяти лет, у которых самые наглые физиономии». Еще он будто бы на полном серьезе рассказывает, как мать, оберегая сына от ужасов нью-йоркских улиц, до двадцати четырех лет каждый день провожала его сначала в школу, потом в университет. Переходя на серьезный тон, Сэлинджер пишет о своем намерении добраться до Вены и разыскать там семейство, у которого он жил в 1937 году.

Кроме того, в письме сквозит страстное желание быть признанным, а местами проскальзывают и умоляющие интонации. Так, Сэлинджер просит Хемингуэя обязательно написать ему. Спрашивает, не выкроит ли Хемингуэй времени для личной встречи в Нью-Йорке? Не может ли он как-нибудь Хемингуэю помочь? В тяжелую минуту Сэлинджер обращается к товарищу, так же, как он сам, прошедшему войну и так же Преданному литературе. «Во время всей этой заварухи я черпал надежду только в наших с вами встречах», — пишет он Хемингуэю.

Сэлинджер дважды уточняет у Хемингуэя, правда ли, что он пишет новый роман, как если бы у него были основания не вполне в это верить. Что касается собственного творчества, то он сообщает адресату о «паре готовых рассказов», нескольких стихотворениях и фрагментах пьесы о Холдене Колфилде. Замысел сборника рассказов под названием «Молодые люди» в очередной раз «лопнул», но ему от этого ни тепло ни холодно, пишет Сэлинджер — и тут же сетует, что несостоявшегося сборника ему очень жаль.

Весьма рассудительно Сэлинджер высказывается о Фицджеральде, опровергая распространенное мнение, что, мол, нее обаяние творчества писателя коренится в его человеческих пороках. Сэлинджер полагает, что Фицджеральд просто не успел перед смертью уничтожить рукопись своего романа «Последний маглат», и даже к лучшему, что книга осталась неоконченной. Это — самый нелицеприятный отзыв о любимом писателе, который когда-либо позволял себе Сэлинджер.

Прежде чем обратиться к врачам, Сэлинджер пытался самостоятельно справиться с депрессией — с помощью «белиберды, которая раньше всегда помогала». В конце весны или и начале лета он написал рассказ «Посторонний», последний в колфилдовском цикле. Герой рассказа Бэйб Глэдуоллер возвращается домой, приобретя на фронте практически те же самые симптомы душевного расстройства, которые находил у себя Сэлинджер.

В письме от 27 июля 1945 года Сэлинджер упоминает о том, что у него готовы два рассказа, которые он в шутку называл «кровосмесительными». Один из этих рассказов, судя по всему, «Посторонний». Легко себе представить, что Хемингуэй, прочтя рассказ про Бэйба и Мэтти, мог подтрунивать над изображением «подозрительно близких» отношений между братом и сестрой.

Рассказ, повествование в котором ведется от третьего лица, — своего рода реквием по Винсенту Колфилду, а в его лице — по всем погибшим солдатам 12-го пехотного полка. Обнадеживающий финал роднит «Постороннего» с «Солдатом во Франции» и вообще с большинством колфилдов ских рассказов: источник надежды автор снова видит в красоте, которая открывается герою в невинной чистоте ребенка. Кроме того, «Посторонний» является прямым предшественником рассказа «Дорогой Эсме с любовью — и всякой мерзостью»: при сходстве персонажей, в обоих речь идет о том, как освежают душу искренние человеческие взаимоотношения.

Бэйб Глэдуоллер, главный герой этого и еще нескольких рассказов Сэлинджера, возвращается с войны в родной Нью-Йорк, но не находит себе места в мирной жизни. Это тот самый Бэйб Глэдуоллер, который прошел через кромешный ад высадки в Нормандии, а потом сражался в Хюртгенском лесу и принимал участие в Арденнской операции. В Хюртгенвальде он потерял друга, Винсента Колфилда. И теперь случайная мелодия заставляет зазвучать в его ушах музыку «тех обыденных, и еще не «исторических», и почти безмятежных лет, когда все их (мертвые теперь) парни из двенадцатого полка были живы и с ходу вклинивались в толпу других отплясывавших уже парней, тоже мертвых теперь… Тех лет, когда каждый, кто мало-мальски умел танцевать, торчал в канувших в небытие дансингах и хрен что знал о каком-то там Шербуре, Сен-Ло, о Хюртгенском лесе или Люксембурге»'.

Но это все предыстория. Начинается действие рассказа с того, что Бэйб приходит домой к бывшей девушке Винсента, Хелен Бибер (после того как они с Винсентом расстались, она успела выйти замуж), чтобы отдать ей написанное Винсенсом стихотворение и рассказать, как тот погиб. Визит к Хелен нужен Бэйбу как лекарство для его душевных ран, но лекарство это слишком горькое — поэтому он берет себе в помощь младшую сестру Мэтти.

Красота Хелен поражает Бэйба, но с мысли не сбивает: он принимается подробно, без прикрас, «без красивеньких баек», описывать последние минуты Винсента. А погиб он так: дело было в Хюртгенском лесу, кучка американских солдат, в том числе Бэйб с Винсентом, грелась в лесу у костра, когда рядом с ними взорвалась минометная мина. В Винсента угодило сразу несколько осколков, его успели дотащить до палатки медиков, и там он через три минуты умер — с открытыми глазами, не произнеся ни слова.

Исполнив долг, Бэйб распрощался с Хелен, и они с Мэтти пошли пешком по направлению к Центральному парку. Вроде бы, рассказав о смерти Винсента, Бэйб должен был бы сбросить груз с души, но его по-прежнему гложет тоска. Мэтти, которая благодаря своей детской интуиции это прекрасно понимает, спрашивает брата: «Ты рад, что ты дома?» «Да, детка, — отвечает Бэйб. — А почему ты спрашиваешь?»