Кеннет Славенски - Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь

• Название: Дж.Д. Сэлинджер. Идя через рожь
• Автор: Кеннет Славенски
• Издательство: КоЛибри : Азбука-Аттикус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-03795-3

Автор культового романа «Над пропастью во ржи» (1951) Дж. Д.Сэлинджер вот уже шесть десятилетий сохраняет статус одной из самых загадочных фигур мировой литературы. Он считался пророком поколения хиппи, и в наши дни его книги являются одними из наиболее часто цитируемых и успешно продающихся. «Над пропастью…» может всерьез поспорить по совокупным тиражам с Библией, «Унесенными ветром» и произведениями Джоан Роулинг.

Сам же писатель не придавал ни малейшего значения своему феноменальному успеху и всегда оставался отстраненным и недосягаемым. Последние полвека своей жизни он провел в затворничестве, прячась от чужих глаз, пресекая любые попытки ворошить его прошлое и настоящее и продолжая работать над новыми текстами, которых никто пока так и не увидел.

Все это время поклонники сэлинджеровского таланта мучились вопросом, сколько еще бесценных шедевров лежит в столе у гения и когда они будут опубликованы. Смерть Сэлинджера придала этим ожиданиям еще большую остроту, а вроде бы появившаяся информация содержала исключительно противоречивые догадки и гипотезы. И только Кеннет Славенски, по крупицам собрав огромный материал, сумел слегка приподнять завесу тайны, окружавшей жизнь и творчество Великого Отшельника.

---

Сэлинджер в очередной раз ощутил себя преданным издателем, которого глубоко уважал и как коллегу, и как друга. Он был в ярости и чувствовал себя оскорбленным. Хэмилтон умолял понять его и простить. Его жена Ивонна и Роджер Мэчел оба обратились к Сэлинджеру по его просьбе, сам он предложил приехать в Америку, чтобы все обсудить, если только Сэлинджер согласится встретиться с ним. Сэлинджер всем отказал. И хотя «Хэмиш Хэмилтон» имел права на первую английскую публикацию следующего произведения писателя, он передал Хэмилтону, что лучше останется ненапечатанным в Англии, чем позволит ему изуродовать еще одно свое произведение. Это были последние их переговоры после почти десятилетия близкой дружбы. С тех пор Сэлинджер не обменялся с Джейми Хэмилтоном ни единым словом.

При всех трудностях в общении с издателями и при всех его жалобах на их методы работы Сэлинджер на протяжении всей карьеры инстинктивно тянулся к определенным редакторам в поисках поддержки, часто смешивая личные взаимоотношения с профессиональными. В результате чисто деловые решения, которые его шокировали, воспринимались им как личное предательство. Он много раз обжигался, попадая в схожие ситуации, но уроков никаких из этого не извлекал. В 1961 году он посвятит «Фрэнни и Зуи» Уильяму Шону, называя его «мой редактор, наставник и (да помогут ему небеса) ближайший друг». И Шон окажется единственным, кто таковым навсегда и останется. После казуса с Джейми Хэмилтоном подозрительность по отношению к редакторам, и до того бывшая второй натурой Сэлинджера, превратилась в пунктик. Отныне Сэлинджер будет следить, чтобы в договоре на любое издание, англоязычное ли, переводное ли, оговаривалось его право вникать в мельчайшие детали оформления. По этой причине почти все последующие издания Сэлинджера лишены иллюстраций, рекламных текстовок, информации об авторе, за исключением предоставленной им самим, и, что менее всего удивительно, его фотографий. Мало кто из писателей так беспокоился о своих книгах. И хотя многим его придирчивость. казалась блажью, Сэлинджер всегда считал, что таким образом всего лишь защищает целостность своих произведений.

Весной 1960 года Сэлинджер решил, что пришло время выпустить новую книгу, но не обещанный ранее роман о семье Глассов. Он предпочел бросить вызов своим критикам, объединив под одной обложкой «Фрэнни» и «Зуи». Его амбиции в очередной раз перевесили нежелание иметь дело с издателями, и он вступил в переговоры с Недом Брэдфордом, заменившим в «Литтл, Браун энд компани» умершего Джона Вудберна. При всех стараниях находиться как можно дальше от издательского процесса, Сэлинджер настоял на том, чтобы реклама и оформление книги были с ним до мелочей согласованы. Через Дороти Олдинг он выставил целый ряд требований к «Литтл, Браун энд компани» и поручил адвокатам из «Гарольда Обера» иметь дело непосредственно с издателями. И все-таки через пару месяцев слух о готовящейся к печати книге Сэлинджера просочился наружу и вызвал целую вакханалию в прессе. Причем уровень газетно-журнальной шумихи не мог не вызвать у писателя желания задаться вопросом, тем ли путем он идет.

Первое серьезное посягательство на частную жизнь Сэлинджера совершил журнал «Ньюсуик», самый популярный наряду с «Тайм» новостной еженедельник. Несмотря на его респектабельность, тактика, избранная им для получения информации о Сэлинджере, напоминала практику современных папарацци. Пренебрегши всем известным желанием Сэлинджера оградить от посторонних взглядов свою частную жизнь, «Ньюсуик» твердо настроился получить желаемое. Журнал послал в Корниш своего репортера Мела Элфина. Элфин целую неделю выслеживал свою жертву, но не смог даже увидеть Сэлинджера издалека. Вынужденный обратиться к его друзьям, соседям и просто знакомым, Элфин обнаружил, что откровенничать с ним никто не расположен, а те, кто был не прочь поболтать, мало что знали про Сэлинджера. Журналисту удалось выведать, что Сэлинджер мог часами разговаривать о музыке, детективах (которые проглатывал пачками), дзен-буддизме, японской поэзии и йоге. Один сосед добавил необычную деталь: незадолго до женитьбы Сэлинджер пристрастился стоять на голове. Однако большинство описаний практически ничего не добавляло к уже известному всем портрету. «Джерри работает, как собака, — сказал Элфину художник Бертран Итон. — Он очень придирчивый художник, постоянно переделывает, шлифует, переписывает»'.

Вместе с Элфином «Ньюсуик» прислал фотографа, чтобы сделать портрет писателя. Однажды фотограф поджидал в засаде в автомобиле, припаркованном на обочине дороги, идущей в сторону дома Сэлинджера. На тропинке, держа за руку Пегги, появился Сэлинджер, вероятно, по своему обыкновению, направлявшийся в Виндзор за почтой. Увидев фотографа без фотоаппарата, Сэлинджер приблизился к незнакомцу. То ли вежливое обращение Сэлинджера то ли присутствие четырехлетней Пегги заставило фотографа слегка устыдиться своей неприглядной роли. Позднее он рассказывал: «Когда я увидел, как Сэлинджер идет один, ничего не подозревая, со своей дочуркой, моя решимость улетучилась. Я вышел из машины, представился и объяснил, зачем сюда послан». Сэлинджер не повернулся и не убежал. Он поблагодарил фотографа за его честность и стал объяснять, почему избегает фотографироваться. «Мой метод работы таков, — объяснил он, — что любое вторжение выбивает меня из колеи. Я не могу ни фотографироваться, ни давать интервью, пока не закончу то, над чем в данный момент тружусь».

Эта знаменитая нынче история не вошла в статью, появившуюся в «Ньюсуик» 30 мая 1960 года. Она стала известна позже из заметки Эдварда Коснера в «Нью-Йорк пост», где цитировался Нельсон Брайант из «Клермонт игл», в свою очередь процитировавший фотографа, воспроизведшего слова Сэлинджера. В письме к Дональду Фини от 9 мая 1961 года Брайант утверждает, что реальный случай отличался от интерпретации его Коснером. По более поздней версии Брайанта, фотограф шел пешком, а Сэлинджер ехал на машине с Пегги. Заметив пешехода на дороге, ведущей к его дому, Сэлинджер подъехал и поинтересовался, не сломался ли у него автомобиль и не нужна ли ему помощь. Фотограф сказал «нет», и Сэлинджер поехал дальше. Сообразив, что он только что говорил со своим объектом съемки, фотограф продолжил путь к дому Сэлинджера, где со стыдом признался в цели своего визита. Вне зависимости от того, какая версия больше соответствует истине, история про Сэлинджера и фотографа из «Ньюсуик» пикантна и трогательна одновременно хотя более всего напоминает историю про Хемингуэя и цыпленка. Шанс, что после грех пересказов она не исказилась, весьма мал.

В «Нью-Йорк пост» описание этого эпизода появилось только 30 апреля 1961 года, почти год спустя после статьи в «Ньюсуик». К тому времени Сэлинджер постарался окончательно замести следы. С репортером из «Нью-Йорк пост» Эдвардом Коснером не согласились говорить и те, кто говорил с Элфином. В результате его статья свелась по большей части к жалобам на друзей Сэлинджера, которые отказывались от интервью. Уильям Шон объяснил ему, что Сэлинджер «просто не хочет, чтобы о нем писали». В агентстве «Гарольда Обера» Коснера проинформировали, что Сэлинджер не одобряет вторжения в его частную жизнь и имеет полное право на то, чтобы его оставили в покое. Коснер тем не менее не отказался от поездки в КорниШ, где ни одна живая душа не пожелала с ним общаться. Он все же опубликовал свою статью, хоть в ней не было ничего нового, кроме сомнительных предположений.

Подобного рода инциденты не могли не ударить по тем нормальным человеческим радостям, что еще присутствовали в жизни Сэлинджера. Ему доставляло удовольствие прогуливаться с Пегги, водить ее на почту в Виндзор и обедать в местной столовке. Теперь же какие-то неизвестные крутились вокруг его участка, пытались повредить забор и слонялись по дороге, чтобы подстеречь его самого или членов его семьи. Раньше он регулярно посещал собрания жителей города или церковные мероприятия. Но репортеры прятались в темных подворотнях, а фотографы торчали в городском центре. В такой вот угнетающей атмосфере Сэлинджер воспитывал четырехлетнюю дочь и новорожденного сына, пытаясь оградить их мир детской невинности от всякого рода страхов. Клэр тоже ощущала беспокойство. Если раньше она чувствовала себя запертой в четырех стенах, то теперь постоянные вторжения к ним незнакомцев еще больше ее угнетали. Усугубляло ситуацию и то, что среди преследователей Сэлинджера были и просто психи. Его слава и репутация отшельника обернулись в конце концов тем, что он начал получать по почте угрозы, и хуже того — угрозы детям. Любая тень в лесу, любая фигура на дороге или слоняющийся по городу чужак могли оказаться кем-то из безумных фанатиков, решивших навредить ему или его семье.

В то же самое время, когда друзья и семья Сэлинджера пытались всячески уклониться от контактов с репортерами, Государственный департамент Соединенных Штатов предпринял собственное расследование в отношении писателя. Бюро образовательных и культурных программ разослало наиболее уважаемым коллегам и друзьям Сэлинджера анкету с вопросами о его характере. В свете того, что все знали о писателе, цель этой акции была довольно-таки глупой. «Мы хотим добавить имя Джерома Дэвида Сэлинджера в список вероятных американских специалистов, которые могли бы участвовать в нашей зарубежной программе культурного обмена, — начиналось письмо. — Нам бы очень хотелось получить от вас ваше откровенное мнение о его профессиональных и личных качествах»'.