Уильям Локк - Сердце женщины

• Название: Сердце женщины
• Автор: Уильям Локк
• Издательство: Вече
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-7141-0149-9

Серию «Каприз» продолжают романы замечательного английского писателя Уильяма Локка (1863–1930), который заслуженно входил в начале XX века в пятерку занимательных и популярных романистов мира. Своей славы писатель добился в качестве непревзойденного мастера любовной прозы, всегда писавшего о Любви с большой буквы. Романы «Триумф Клементины» и «Сердце женщины» как никакие другие произведения демонстрируют его яркий самобытный талант и тонкое знание женской психологии.

---

Джойс ушел и усталой походкой поплелся по каменной лестнице выше, в следующий этаж. Но конечный результат везде повторялся тот же, с утомительным однообразием.

В одном только месте его удостоили серьезного разговора. Сердце его забилось быстрее. Это была контора какого-то судоходства. Двое служащих уехали в отпуск; третий сегодня утром неожиданно захворал и хозяева остались без рук. Младший из них, живой, подвижный молодой человек, зорко вглядывался в Джойса, стараясь определить уровень его образования и способностей.

— Я бы не прочь дать вам временную работу. Я сам был бы рад, так как мы попали в беду. Но, разумеется, нам нужна рекомендация.

— Боюсь, что именно рекомендации я вам не могу предоставить. Я получил хорошее образование и деловая подготовка у меня есть. Вашу работу я, во всяком случае, делать могу. Но я одинокий человек без друзей.

— Где вы работали последнее время?

От этого вопроса, делового и вполне естественного, у Джойса упало сердце. Он знал, что, где бы он ни попросил работу, ему обязательно предложат этот вопрос, но он не решался заранее придумать на него сколько-нибудь правдоподобный ответ, малодушно надеясь как-нибудь выкрутиться, когда наступит страшная минута. И вот она настала, а сообразительность не приходит на выручку. А правду сказать нельзя.

— Я бы предпочел ничего не говорить вам о себе, — запинаясь, ответил он.

Младший из директоров добродушно пожал плечами.

— Ваше дело. Как знаете. Но вы понимаете, не можем же мы взять с улицы совершенно незнакомого нам человека без всяких гарантий, хотя бы его честности.

Джойс смотрел на него с мольбой, влажными глазами. Только теперь он понял всю безнадежность своего положения. Даже мальчишку-рассыльного ни в одну контору не возьмут без рекомендации, без аттестата. А у него никаких рекомендаций не было.

Заведующий, гладко выбритый, с румяными щеками, стоял прислонившись спиной к каминной доске и заложив руки в карманы; по углам его рта играла загадочная улыбка. Он говорил хотя и деловым тоном, но ласково. На вид он казался джентльменом. У Джойса явилась безумная мысль. Он вспыхнул до корней волос, стиснул руки и невольно шагнул к своему собеседнику.

— Я скажу вам всю правду! — выкрикнул он, задыхаясь. — Мне необходимо найти работу — иначе я умру с голоду. Возьмите меня, и я буду работать для вас день и ночь. Я блестяще кончил курс в Оксфорде. Я был адвокатом, имел хорошую практику. Но я жил не по средствам и растратил вверенные мне деньги. Вернуть мне их было не из чего. Меня исключили из сословия, судили и приговорили к двум годам каторги. Вот уже пять месяцев, как я бегаю с утра до вечера по городу, приискивая хоть какое-нибудь занятие. Я не сумасшедший, чтобы рисковать еще раз пройти через весь этот ад. Дайте мне только возможность подняться, и я опять стану на ноги.

Его голос звучал мучительной мольбой. Губы его дрожали. И сам он трясся всем телом.

Молодой человек, стоявший у камина, переступил с ноги на ногу и вставил в глаз стеклышко, болтавшееся на шнурке.

— Да, надо сознаться, физиономия у вас, что называется, клейменая, — протянул он насмешливо.

Джойс на минуту тупо уставился на него, потом молча повернулся и выбежал из конторы. Он был совершенно раздавлен, унижен до глубины души. Перепрыгивая через ступеньку, он бежал вниз по лестнице, боясь, что он вот-вот упадет, так кружилась у него голова от этого неожиданного удара.

Сегодня он более не в состоянии был стучаться в чьи бы то ни было двери. Фамилии на них, казалось ему, разбухали и издевались над ним, когда он проходил мимо. Мужской смех, донесшийся откуда-то сверху, прокатился по всей лестнице и больно ударил его по нервам. Теперь он уже не шел, а почти бежал и остановился только когда очутился на улице, белый как мел, едва держась на ногах, он прислонился к стене; непрерывно спешившие куда-то мимо него люди мелькали как в тумане. Лишь минуты через две он оправился настолько, чтобы перейти на правую сторону тротуара и двинуться дальше вместе с волной.

Он уже мучительно жалел, что поддался безумному импульсу и открылся этому человеку, который потом смотрел на него с таким откровенным, циничным презрением. Его уважение к себе теперь окончательно было подорвано. Ему казалось, что все эти тысячи глаз, которые смотрят на него, знают, что он за птица, знают, что он растратил чужие деньги и сидел в тюрьме. Когда мужчина или женщина сторонились, давая ему дорогу, ему казалось, что они спешат отшатнуться, чтобы не запятнать себя его прикосновением. Каждый полицейский, казалось ему, мог установить его личность.

Торговец игрушками близ Меншен-Хоуза, который снял шапку и чесал себе затылок, поглядывал на него, как на возможного покупателя и ухмылялся с фамильярностью старого знакомого.

Это становилось невыносимым. Добравшись до Чипсайда, он зашел в первый попавшийся кабачок и спросил стакан виски. Огненная влага разлилась по жилам и подбодрила его; он выпил еще стаканчик и вышел на улицу. Водка, выпитая на голодный желудок, вскоре притупила разум… Хотелось напиться допьяна — так будет легче. В былые времена Джойс провел за стаканом вина немало веселых ночей, но напиваться до бесчувствия ему не доводилось; это всегда казалось ему омерзительным. Но теперь, голодный, больной, он не мог устоять перед искушением. И переходил из таверны в таверну, сознавая только, что ему надо напиться, и почти не сознавая уже своей личности. И, наконец, выйдя из грязного кабака в Флит-Стрите, споткнулся на пороге и без чувств упал на тротуар.

Когда он пришел в себя, вокруг было темно. В первый момент он не мог сообразить, где он находится. Но случайно повернувшись, он едва не упал оттуда, где лежал; попробовал сесть — ноги его коснулись земли раньше, чем он ожидал, и легкий толчок окончательно разбудил его. Куда же это он попал? Он протянул руку и дотронулся до стены. Стена была каменная. И пол тоже каменный, как он убедился, топнув ногой.

И тут ему стала очевидна до ужаса истина: он в арестантской камере при полицейском участке. Хотя голова его кружилась и глаза страшно болели, ужас этого открытия сразу отрезвил его. До худшего унижения он уже не мой дойти. Он снова попал в тюрьму, снова придется надевать на себя этот ненавистный арестантский халат и ежиться под взглядом тюремщика. Опять, опять весь этот ужас, постыдный, неописуемый. Преувеличивая последствия своего случайного ареста, он вызвал в памяти все ужасы пережитого. И чувство глубокого презрения к себе подымалось в нем, как тошнота. Он повалился ничком на узкие нары, схватившись руками за голову. Тюрьма взяла его целиком — тело и душу. Ни к чему иному он уже не пригоден.

Прошел час. Дверь отворилась, и на пороге появился полисмен, освещенный светом лампы из коридора. Джойс поднял на него растерянные глаза.

— А-а, вы уже очнулись, пришли в себя. Вы бы пошли наверх повидаться с инспектором.

Джойс с трудом поднялся на ноги и схватился за протянутую руку полицейского.

— У меня были большие неприятности, — выговорил он осипшим голосом. — А тут еще жара… пустой желудок… Выпил стаканчик, ну, и свалился.

— Вот вы так и скажите инспектору. Да вы не волнуйтесь, все образуется.

Когда его привели к инспектору, он подтянулся и начал отстаивать себя с горячностью, которая забавляла всех присутствующих. Они не видели ничего трагического в пометке: «Поднят в пьяном виде».

— Ну, хорошо, — сказал, наконец, инспектор. — Я вижу, что это была случайность. Назовем это солнечным ударом. Я не стану доносить на вас. Ступайте домой и ложитесь в постель.

От волнения у Джойса подкосились ноги, и он схватился за железную решетку. Один из полицейских вывел его за двери, кликнул извозчика и помог ему сесть. Вначале, несмотря на головокружение и общее болезненное состояние, он чувствовал инстинктивную животную радость при мысли, что он опять на свободе. Его тревожные предчувствия не сбылись, и на душе вдруг стало легко. Но это длилось недолго. Скоро им снова овладело отчаяние и отвращение к самому себе, и он весь затрясся, как в лихорадке.

Почти ползком добрался он до своего чердака, спросил чего-нибудь поесть, с трудом проглотил несколько кусков, лег в постель и тотчас уснул тяжелым сном. Но посредине ночи вдруг проснулся, словно его толкнули, вспомнив, что в этот вечер он обещал быть у Ивонны Латур. И даже застонал от огорчения. Весь вечер накануне, все утро он мечтал об этом визите. Посидеть в чистенькой нарядной комнате, в гостях у леди, пожить хоть несколько минут прежней жизнью, согреться под лучами ее улыбки, ее жалости и доброты, забыть хоть на миг о том, что он отверженец, пария. Это перспектива так улыбалась ему, что с утра он был почти весел. Но ряд неудач, усталость и огорчение постепенно заставили его забыть об Ивонне. И теперь ему казалось, что он потерял открывшийся для него уголок рая, оттолкнул руку, протянутую, чтобы спасти его от гибели. Долгие часы лежал он без сна. Только к рассвету забылся, и когда проснулся, был уже полдень.