Герман Кох - Ужин

• Название: Ужин
• Автор: Герман Кох
• Жанр: Современная проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-389-06469-0

Роман популярного голландского писателя и журналиста Хермана Коха в 2009 году удостоился в Нидерландах «Читательской премии». С тех пор он был переведен на два с лишним десятка языков и принес автору мировую известность: на сегодняшний день продано свыше миллиона экземпляров книги.

Сюжет ее, поначалу кажущийся незатейливым, заключен в жесткие временные рамки: это всего лишь один вечер в фешенебельном ресторане. Два брата с женами пришли туда поужинать и кое-что обсудить. Паул Ломан — бывший учитель истории, его брат Серж — будущий премьер-министр, у обоих дети-подростки. Начавшаяся банальная застольная беседа постепенно перерастает в драму, и на поверхность одна за другой проступают ужасные семейные тайны. С каждой новой переменой блюд напряжение только нарастает…

---

Серж смотрел на мою жену во время ее монолога с выражением заинтересованного слушателя, однако по его позе можно было догадаться, что ему нелегко внимать женщине, не попадающей ни под одну из четких категорий: «грандиозные сиськи», «аппетитная попочка» или «завтрак в постель».

— Лишь гораздо позднее в кино стали фигурировать неадаптированные негры, — продолжала Клэр. — Негры в бейсбольных кепках и фанфаронских автомобилях, жестокие негры из бедных районов. Но зато настоящие. Во всяком случае, не тусклая копия белых.

В этот момент мой брат кашлянул. Выпрямив спину, он придвинулся к столу — словно ища микрофон. Да, теперь каждым своим движением он вдруг снова перевоплотился в национального политика, без пяти минут лидера нашей страны, собравшегося взять слово, чтобы удостоить ответом женщину из публики в заднем ряду.

— А что ты имеешь против адаптированных негров, Клэр? — спросил он. — Из твоих слов следует, что лучше пусть они остаются самими собой, пусть убивают друг друга в своих гетто за пару граммов кокаина. Без малейшей перспективы на будущее.

Я посмотрел на свою жену. Мысленно я воодушевлял ее нанести моему брату сокрушительный удар. Просто уму непостижимо, как он умудрялся протаскивать программу своей партии даже в обычный спор о людях и их различиях. Будущее… Пустой звук, треп для избирателей.

— Я говорю не о будущем, Серж, — сказала Клэр. — Я говорю о том, какое представление мы — голландцы, белые, европейцы — имеем о других культурах. О том, чего мы боимся. Представь, что на улице к тебе приближается группа темнокожих типов в бейсболках и пружинящих «найках» с воздушной подушкой, — не захочется ли тебе ретироваться? А если они будут одеты прилично? Как ты и я? Или как дипломаты? Или как офисные клерки?

— Я никогда не сбегаю на другую сторону улицы. Я уверен, что мы должны ко всем относиться одинаково. Ты говоришь о наших страхах. В этом я с тобой согласен. Если бы мы наконец перестали бояться, мы бы скорее достигли взаимопонимания.

— Серж, у нас тут не политические дебаты, и я не твой оппонент, которого ты должен переспорить относительно «будущего» и «взаимопонимания». Я твоя невестка, жена твоего брата. Мы здесь просто общаемся — как друзья. Как родственники.

— Речь идет о праве быть жлобом.

Вновь повисла звенящая тишина, можно было бы услышать, как пролетает муха, если бы не шум за другими столиками. Не буду утверждать, что все головы мгновенно повернулись в мою сторону, как иногда пишут в книгах. Но некоторое внимание почувствовалось. Бабетта хихикнула.

— Паул! — сказала она.

— Я просто вспомнил старую телепередачу, — сказал я. — Название, правда, вылетело из головы.

Название-то я не забыл, но упоминать его не хотелось. Мой брат наверняка бы сделал какое-нибудь саркастическое замечание и тем самым расстроил бы мой план. «Я и не знал, что ты смотришь подобные программы…», — мог бы парировать он. Или что-то в этом роде.

— В передаче рассказывалось о гомосексуалистах. Интервьюировали какую-то женщину, которая соседствовала с двумя молодыми геями; они жили в квартире на верхнем этаже и иногда приглядывали за ее кошками. «Милейшие юноши!» — восхищалась женщина. То есть она имела в виду, что хоть соседи и были педиками, но тот факт, что они заботились о ее питомцах, доказывал их принадлежность к нормальным людям. Женщина самодовольно улыбалась, ведь отныне все знали об ее толерантности. О том, что она считала своих соседей милейшими юношами, пускай они и вытворяли друг с другом всякие непристойные вещи. Вещи, по сути, достойные порицания, нездоровые и противоестественные. Сплошное извращение, короче говоря, единственным оправданием которому служила бескорыстная забота об ее кошках.

Я прервался на секунду. Бабетта улыбнулась. Серж несколько раз удивленно повел бровью. А Клэр, моя жена, смотрела на меня весело, как всегда, когда понимала, куда я клоню.

— Чтобы вникнуть в смысл слов этой женщины, — продолжил я, не услышав никаких комментариев, — следует рассмотреть ситуацию с другой стороны. Если бы двое милейших гомосексуалов не приходили кормить ее кошек, а, напротив, обстреливали их камнями или бросали им с балкона отравленные свиные обрезки, то она считала бы их обычными грязными педерастами. Вот что, по-моему, хотела сказать Клэр, рассказывая о фильме «Угадай, кто придет к обеду»: то, что дружелюбный Сидни Пуатье был таким же «милейшим юношей». Что режиссер фильма ничем не отличается от той женщины из телевизионной передачи. Вообще-то Сидни Пуатье играет образцового негра. Он должен служить примером для других проблемных и докучливых негров. Опасных негров, грабителей, насильников и наркодельцов. Пусть и они напялят на себя такой же красивый костюм, как у Сидни, и будут вести себя как идеальные зятья, тогда мы, белые, заключим их в объятия.

14

Бородач вытирал руки. Я тем временем застегнул ширинку. Сделав вид, что выполнил свою задачу, хоть и совершенно беззвучно, я прямым курсом направился к выходу. Моя рука уже сжимала дверную ручку из нержавеющей стали, как вдруг у меня за спиной раздался голос:

— Вашему другу не тяжко сидеть в ресторане, будучи столь известной личностью?

Я остолбенел. Не отпуская дверной ручки, я обернулся. Бородач вытирал руки бумажными салфетками. Губы снова сложились в ухмылку — на этот раз не победоносную, скорее робкую. Я ничего плохого не имею в виду, говорила ухмылка.

— Он не мой друг, — сказал я.

Ухмылка исчезла. Руки застыли в воздухе.

— Простите, — сказал он. — Мы просто видели вас за одним столиком. Мы, моя дочь и я, подумали, что лучше вести себя непринужденно и не нервировать его своими взглядами.

Я промолчал. Упоминание о дочери обрадовало меня больше, чем я сам себе признавался. Несмотря на свою бесстыдную струю, бородач, оказывается, не сумел подцепить тридцатилетнюю женщину.

Он выбросил ворох скомканных салфеток в металлический мусорный бак — это была модель с самозакрывающейся крышкой, и ему не сразу удалось разобраться в принципе ее действия.

— Я подумал… — сказал он. — Я подумал, можно ли мне и моей дочери сфотографироваться с господином Ломаном? Мы оба убеждены, что нашей стране необходимы перемены. Моя дочь изучает политологию.

Из кармана пиджака он извлек блестящий плоский фотоаппарат.

— Это ведь одна секунда, — сказал он. — Я понимаю, что он здесь в частном порядке, я не хотел бы ему мешать. Моя дочь… моя дочь никогда не простит мне, что я осмелился даже заикнуться об этом. Это она первая сказала, что в ресторане не принято таращиться на известного политика. Что его следует оставить в покое во время редких моментов личной жизни. А уж тем более не лезть с ним фотографироваться. С другой стороны, я уверен, что она была бы в восторге. Запечатлеться на фото с самим Сержем Ломаном!

Я поднял на него глаза. Интересно, подумал я, каково дочери иметь отца, лица которого не разглядишь под бородой? Лопнет ли у нее терпение в один прекрасный день или она уже привыкла к такому его облику, как привыкаешь к уродливым обоям в своей комнате?

— Никаких проблем, — сказал я. — Господину Ломану приятно общаться со своими сторонниками. Сейчас мы ведем весьма важные переговоры, но вы держите меня в поле зрения. Я подам вам знак, когда настанет подходящий момент для фотографии.

15

Когда я вернулся из туалета, за столом царило напряженное молчание — я что-то явно пропустил.

Я вошел в обеденный зал следом за бородачом, загораживавшим мне вид, и лишь подойдя вплотную к нашему столику, заметил, как за ним тихо.

Нет, сперва мое внимание привлекло что-то другое: рука Бабетты в руке моей жены. Серж тупо смотрел в пустую тарелку.

Только сев на место, я сообразил, что Бабетта плачет. То был беззвучный плач, с едва уловимым подергиванием плеч и дрожью в руке, которую держала Клэр.

Я встретился с Клэр глазами. Моя жена бросила красноречивый взгляд на Сержа. Как раз в тот момент он оторвался от тарелки и пожал плечами.

— Тебе не повезло, Паул, — сказал он. — Может, тебе стоило подольше побыть в туалете.

Бабетта резко вырвала руку из руки Клэр и, схватив салфетку с колен, бросила ее на тарелку.

— Редкостная ты все-таки сволочь! — сказала она Сержу, отодвинула стул и зашагала мимо столиков в направлении туалетов — или в направлении выхода, подумал я. Хотя вряд ли бы она вот так запросто покинула ресторан, не надеясь, что кто-то из нас все-таки последует за ней.

И действительно, мой брат уже приподнялся на своем стуле, но Клэр его опередила.

— Позволь мне, Серж, — сказала она и поспешила следом за Бабеттой, которая тем временем уже скрылась из виду; я так и не понял, что она предпочла — туалетную комнату или свежий воздух.