Джала Джада - Сократ и афиняне

• Название: Сократ и афиняне
• Автор: Джала Джада
• Издательство: КИТАП
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-295-05636-9

Джала Джада — псевдоним трех авторов: Натальи, Елены и Валерия Хазиевых (отца и дочерей). В данной книге собраны как совместные, так и написанные в отдельности работы. Несмотря на то что у каждого из авторов свое перо, они считают, что имеют право публиковаться под единым именем, так как их объединяет одна душа. Но Джала Джада надеется, что самое лучшее произведение еще не написано.

Джала Джада (араб, «искренний подарок») — псевдоним возник случайно. Так уж получилось. Менять теперь нет смысла.

---

— Да, любезный Зопир, я есть тот самый Сократ, о котором ты так хорошо отзывался. Спасибо тебе, и извини, что сразу не сказал, кто я, а начал вести с тобой беседу на заинтересовавшую меня тему. Очень уж она интересна и давно меня волнует.

Окаменевшая на миг физиономия физиогномиста стала расплываться в улыбке, а потом послышалось некое подобие шипения змеи вперемешку с клекотом орла, бульканьем водопада, рыком льва и еще какими-то неясными и трудно определяемыми звуками. Зопир, из глаз которого лились слезы, положил руки на крепкие плечи Сократа. Наконец из этого бурлящего котла ударил фонтан таких громких и визгливых звуков, что — уже вторично за этот день — агора на миг замерла, животные вздрогнули, а птицы разом всей стаей вспорхнули.

— Дорогой Сократ, я не стыжусь, это слезы радости и счастья, оттого что исполнилась мечта встретиться с тобой, побеседовать… А чего это я так кричу?.. Я… — заволновался еще больше Зопир. — Я… слышу… Сократ, я снова слышу нормально! Это чудо! Оно от радости, от счастья!!!

Теперь во всей агоре смеялся лишь один человек. И этим человеком был счастливый Зопир, к которому от потрясения вернулся слух.

Собравшиеся смотрели на Сократа и ждали, когда Зопир досмеется.

— Зопир прав, — кратко, громко и четко заявил Сократ, вызвав бурю чувств у слушателей. И возгласы удивления, и смех, и слова возмущения и даже проклятия — все посыпалось со всех сторон. И было не совсем понятно, кого ругали: то ли физиогномиста Зопира, сбросившего покрывала, обнажившего истину, то ли Сократа, который вдруг предстал в таком неприглядном виде…

— Зопир прав, — повторил Сократ. — Все так и есть. Но я свои низменные вожделения с юности подчинил разуму. Поэтому вы жили рядом, — обратился он к собравшимся афинянам, — с другим Сократом и знаете другого Сократа, а не того, которого увидел Зопир. И все-таки, любезный Зопир, если теперь ты слышишь уже нормально, не мог бы ты проявить любезность и все-таки помочь мне до конца прояснить вопрос, о котором мы с тобой беседуем.

— Извини, Сократ, я от радости забыл, о чем мы беседовали, когда я был глухим? — с улыбкой спросил Зопир.

— Если истина у богов, как ты утверждаешь и как я правильно тебя понял…

— Да, так. Истина полностью может быть только у богов.

— Как же поступать людям, если они ни разумом, ни гаданием, ни тем и другим одновременно не могут постичь истину? Мы прервались, милый Зопир, на том месте беседы, где ты запальчиво приписал мне божественный ум и не ответил на мой вопрос о том, все ли люди обладают божественным умом или это дано только некоторым.

— Только некоторым, дорогой Сократ. Только некоторым, иначе все были бы мудрецами.

— Чем же, по-твоему, мудрецы отличаются от не мудрецов, от остальных людей? Не можем ли мы вместе это выяснить, дорогой Зопир? И еще меня очень интересует: делают ли людей мудрецами от рождения боги или люди могут достичь этого своими усилиями?

— Я думаю, на примере твоего ответа на мои, извини, обвинения тебя в порочности и сладострастии, что делают людей мудрецами боги, но нужны и усилия самого человека. Я слышал, что на вопрос твоего отца, как ему воспитывать сына, оракул, который принес Хэрофонт из Дельф, гласил: «Не надо ему мешать быть самим собой!» Это значит, что боги уже предопределили твой путь от рождения. Но ты сам только что сказал, что они заложили в тебя столько порочного, что тебе пришлось проявить усилия, чтобы стать тем, кто ты есть. Правильно ли я рассуждаю, дорогой Сократ? — спросил Зопир, глядя на собеседника блестящими от радости, счастливыми глазами, на которых все еще не просохли слезы.

— Так как все это становится мне более ясным и понятным, думаю, что очень правильно. Тогда ответь еще на один вопрос, дорогой Зопир, что же надо для того, чтобы выбрать истинный путь, предопределенный богами, которые — видимо, для испытания человека — вкладывают в него от рождения еще и много порочного.

— Не оскорбляй богов, — раздался из толпы голос.

Сократ оглянулся на голос, но продолжал беседу с Зопиром.

— Учиться!

— У кого?

— У учителей мудрости, дорогой Сократ, — польстил собеседнику Зопир.

— Вот тут самый трудный вопрос, любезный Зопир, где мы с тобой не поняли друг друга. Ответь: если ты хочешь, чтобы твой сын стал хорошим гончаром, к кому ты поведешь его учиться — к гончару или к софисту, или к кому-то еще другому?

— Конечно же, к гончару.

— А если ты захочешь, чтобы он стал кузнецом, то к кому?

— К кузнецу.

— А если стратегом?

— Понятно же, к опытному военачальнику!

— То есть к тем, кто знает свое ремесло?

— К тем, кто знает свое ремесло хорошо.

— А кто знает свое ремесло хорошо, если никто из людей не может постичь истины, ибо она у богов? — продолжал испытывать своего собеседника Сократ.

Но Зопир теперь и не думал сердиться и обижаться, он очень хотел понять, к чему приведет их разговор. И не сомневался, что прикоснется к великой мудрости знаменитого афинянина, который с виду оказался совсем не таким, каким Зопир себе его представлял.

— Значит, никто и не может, дорогой Сократ. Но я чувствую, вижу по лицу, — засмеялся Зопир, вспомнив свою профессию, — что у тебя есть ответ. И не мог бы ты, дорогой Сократ, поделиться им с нами, — физиогномист обвел рукой вокруг себя, указывая на изрядно поредевшие ряды слушателей.

— Я полагаю верным то, что знает каждый афинянин с детства.

— Что же это за знания, дорогой Сократ?

— Афиняне знают, что в каждом человеке есть от рождения его собственный деймоний, или гений — дитя богов. Оно и дает возможность каждому человеку стать божественно мудрым, каким бы ремеслом он ни занимался.

— Но почему же тогда не все люди становятся мудрецами? И гончары, и кузнецы, и банщики, и лекари, и пекари, и повивальные бабки, и софисты, и скульпторы, и цирюльники, и корабельщики, и кожевники, и виноделы, и все другие бывают и хорошими, и плохими. Не скажешь ли, мудрый Сократ, как им всем стать обладателями божественной истины хотя бы в своем ремесле?

— Секрета нет, дорогой Зопир, я уже сказал, это знает каждый афинянин. Поэтому им даже неинтересно слушать наш разговор, видишь, они расходятся.

— Я в Афинах недавно и многого не знаю. Буду очень благодарен тебе, Сократ, если испытаешь, как говорят те, кто тебя знает, и меня на моего деймониона.

— Ты продолжаешь забавляться, дорогой Зопир, над стариком, спрашивая о том, что сам прекрасно знаешь. Почему же не каждый человек является мудрецом, если в каждом есть дитя богов, как ты сам думаешь, ответь мне честно.

— Потому что деймоний, если он дитя, должен расти. Надо его воспитывать, как и любого ребенка, — проявил смышленость Зопир, изо всех сил стараясь не отставать от хода мыслей почитаемого им Сократа.

— Точнее никто бы не мог сказать, Зопир. Ты ухватил саму суть дела. И кто может помочь в этом?

— Понял! Понял! — закричал Зопир так громко, как кричал, когда был глухим. — Как же я сам до этого раньше не додумался! Это же так просто! Учителя мудрости помогают пробудить, взрастить и воспитать деймония в себе, а не учат ремеслу. Но если ремесленник не разбудил своего гения, то он никогда не станет истинным мастером. Тогда ему никогда не достигнуть божественной истины. Божественную истину в своем ремесле может постичь только тот, кто с помощью учителей мудрости разбудил в себе дитя богов, своего гения. А с помощью мастера научился своему ремеслу. Держать молоток и зубило научит скульптор, но для того чтобы создать произведение искусства, нужно разбудить, вырастить, развить в себе своего деймониона. Нужно самому трудиться над собой! Так, как трудился ты, дорогой Сократ! Трудился так, что никто из афинян в течение почти 70 лет не заметил того Сократа, которым ты был бы, если бы сам не растил в себе своего деймониона! Я правильно все понял, дорогой Сократ? — на одном дыхании проговорил Зопир.

— А притворялся, что тебе нужен учитель, — устало ответил Сократ, глядя на своего нового и так неожиданно появившегося ученика.

Авгий уже заканчивал работу, когда чуткий слух Сократа уловил странную тишину, причиной которой явно не могли быть руки Авгия, куском холста вытиравшего ему щеки и уши. Странность была даже не в том, что исчезли звуки. Вместе со звуками исчезли движения, колебания, дрожания — все замерло. Сократ открыл глаза и на мгновение испугался — не ослеп ли?! Кругом было темно. Окружавшие Авгия и Сократа люди, как и все остальные на агоре, замерли, глядя на линию горизонта. От Пирея к Афинам наползала невиданная для этого времени года огромная черная туча. Надо сказать, что погода в Афинах всегда была предсказуема. Зима длилась недолго — один или иногда два месяца (гамелион и антестерион[9]), но снег выпадал обильный, удивительно мягкий и ослепительно белый. В элафеболион начинались обильные дожди — с неба лились такие потоки, что снег исчезал за одну декаду. Становилось тепло, и начинали зеленеть деревья.