Александр Тюрин - Служилый

• Название: Служилый
• Автор: Александр Тюрин
• Жанр: Историческая проза

Время царя Михаила Федоровича. Служилый, вернувшийся из Сибири, выполняет задание на захваченной шведами русской территории. И это оборачивается отражением очередного нашествия на Русь. На этот раз нашествия нечисти.

---

— Потому что у нас свой царь-государь, который державу нашу воедину связывает. Оттого самые дальние куски земли, до которых три года ехать надо, не отваливаются. Вера соединяет, Богу и государю. Благодаря вере само делается то, что в иных странах происходит через принуждение оружием и казнями.

— А отчего у вас не размножаются пёсоглавые оборотни?

— Они размножаются там, где веры мало, а жадности много. Но все же могут в гости к нам пожаловать; в Смуту отец мой побил их немало.

Лисье нежно провела пальцами по его губами и неодобрительно дернула за бороду.

— Сбрил бы, а то хуже псоглавца. Не принято, что ли, у вас облик свой украшать, чтобы девам нравиться?

— У девицы здесь гладко должно быть, а у христианина, как от Бога положено… Лисье, тебя дядя ко встрече со мной принудил?

Ее губы коснулись его уха.

— Он мне не дядя.

— Уже догадывался, значит, ты так мстишь ему. Эта бестия взяла тебя с собой, чтобы сожительствовать. Непременно убью его, башкой об стенку. И посмотрю какая у него там шишковидная железа.

— Ты до сих пор ничего не понял. Он — мой господин и будет также твоим господином. Он знает всё; и что отец твой, бедный рыцарь, известный как Венцеслав или Венцель Герлиц, бежал в Московию из Лаузица, где его должны были сжечь живьем — в городе Бауцен. За ведовство.

— Я не знаю, а он знает.

— Он покупает сведения у судов по всем делам о ведьмачестве. Отец твой прибыл в Польшу, чтобы дальше бежать на восток. Там донесли на него — наказание за это в польском королевстве — смерть, но Венцель Герлиц скрылся из-под стражи.

— А что неправильно? Да, ушел он из стран немецких, потому что там не вере, а греху поощрение, люди не Богу, а Тельцу поклоняются. А мой отец Мамоне не хотел служить, в отличие от твоего господина.

— Не суди его так. Мой господин покупает тех, кто уже предопределен к погибели. Истинная смерть заменяется подложной, погружением в сон. Многим не дал господин мой умереть до конца.

— Может он и не дает умереть кому-то до конца, но мне такой господин не нужен, я государю своему служу.

Теперь откликнулась Лисье не его словам, а какому-то шуму из-за двери.

— Пора мне, милый Герлиц, скоро сменится солдат на вахте, и придет тот, который не получил плату.

На следующий день вместо де Бирса пожаловал шведский комендант.

— Ты, вроде, по-немецки понимаешь, московит, а я родом саксонец…. Знаешь, как называл комаров покойный король наш Густав Адольф?

— Откуда мне знать, это ж был ваш король, не мой.

— Душами московитов. Слышишь барабанную дробь с плаца? Вот и добавился один комар. А завтра еще одним комаром станет больше.

— Тогда побереги свою задницу, когда сядешь опростаться на улице. Обязательно прилечу.

— Я не обижаюсь, ведь ты уже одной ногой в преисподней. А не хочешь узнать, как ты смерть у нас примешь?

— Люблю неожиданности.

— Но я скажу. Тебя не повесят на крюк, не колесуют, не вздернут вверх ногами со вспоротым брюхом — и это твоя большая удача. Ландсгевдинг Нильс Маннершельд приговорил тебя к необычной казни. Возможно, ты мог бы ты спасти свою жизнь приношением немалой суммы риксдалеров, но ты умалчиваешь о своем достоянии. Тебя отравят — это необходимо для сохранности тела.

— И какому стервятнику понадобилось мое тело?

— Мастеру де Бирсу. А его Лисье возьмет твои бубенцы себе на память. Поедешь в Лейден в ящике. Выставят тебя там в кунсткамере: московит морозоустойчивый вульгарис. Будешь там стоять вместе с чучелом индейского кацика и вождя из Конго. Так что впереди ждет тебя известность, просто завидно.

— Не завидуй, господин комендант. И тебя ждет путешествие на Страшный суд, где судия строг и риксдалеров не берет.

Комендант поднес к нему свои бледные глаза, утопленные под тяжелыми надбровными дугами.

— Жаль, что ты умрешь столь легкой смертью, московит.

— Попа нашего пришлете мне для исповеди и покаяния?

— Нет здесь ваших попов. Одни сбежали, других повесили. Я пришлю человека, который измерит тебя, чтобы было ясно, какой ящик потребен господину де Бирсу.

Этой ночью Венцеславич вырыл еще одну яму и пробился в подвал сквозь сгнившее перекрытие — шведы при строительстве Нюенсканса для скорости использовали старые брусья, оставшиеся от русского поселения. Цепь, которая его за ногу держала, допилил пилкой, что была в оковку солнечного камня спрятана, персидский булат оказался тверже шведского железа. Еще сажень земли преодолел — копал какой-то костью, похожей на лопатку, и выбрался за стену шведского укрепления. Обдирая ногти на пальцах пытался удержаться от падение в ров, но все равно чуть не распорол себе живот о частик[11], выглядывающий из грязи.

Потом преодолел обратную сторону рва, а едва перевалил через гребень насыпи, как рядом прошествовали две пары ног: то были солдаты, направлявшиеся в караульню. Замер, прижавшись в земле, хоть сердце и пыталось пробиться через горло. Потом продолжил путь. Не было тут надолбов, коими русские хитро защищают свои крепости, однако немало расставлено рогаток.

Пробрался к берегу широкой Нево. На счастье нашелся у берега утлый ялик, на котором со страхом немалым переправился через слегка подмазанные луной воды к Спасскому селению. Переночевал в овине, с рассветными сумерками двинулся в путь. Какая-то русская баба заметила беглеца и одарила осьмушкой хлеба, хотела и молоком напоить, но окликнул ее муж — финляндский переселенец — и она в страхе поспешила в дом. Напоследок лишь успела кинуть рваную попону — это спасло от холодной смерти на следующую ночь.

4. Ликантропы

Враги его не видели, а он слышал лай собак. Выйдя к Словянке, Василий прошел саженей сто вверх по речке, чтобы шведские псы потеряли след. Еще несколько часов пути, выдохся он и хотел было разжечь огонь, но послышались тут грубые голоса шведов. Звуки шли кучно и выходило, что солдаты еще не развернулись в цепь, идут клином — по сторонам-то редкий кривобокий березняк, похоже, вокруг топи.

Внезапно голоса рядом оказались и Венцеславич мигом укрылся по шею в болотной жиже.

— Jag vill skära den Muscovite i bitar[12], — многообещающе посулил один из шведов.

— Förresten, herr kommendant förpliktas leverera honom levande. Han kommer bli hängd i fästningen med trumrytmer.[13]

Прямо над Василием из кустов выглянула густоусая физиономия. Мгновенно выпрямившись, Венцеславич оглушил шведа ударом по ушам, и выхватив из руки его тесак, провел ему по горлу. Подтянувшись за ветви, рванулся из кустов и ткнул острием другого солдата — у этого позаимствовал кинжал с закаленным узким клинком. Снова повернулся к болоту и стал пробираться по кочкам. Сзади пальнули из мушкета и пуля свистнула около уха. Следующая будет его…

И тогда сосредоточился он в сердце, отец называл такое усилие духа «смирением перед прыжком». Когда снова посмотрел на болото, на цепочку шведов, то все это показалось тонким, плоским, будто сжатым между двумя океанами Божьего света. Словно змейка выползла из крестца, стала волной, усилилась и понесла его. Он то ли бежал, то ли плыл, а взгляд вбирал всякую подробность — пузырьки на воде, растительность, цвет дернины. Мысленно расчертил он болото на ячейки, в середине каждой из них топкая мочажина, а по кочковатым краям можно и пройти. Когда голоса шведов затихли, а пальба пошла невесть куда, закончилось и его «плавание», замер он в изнеможении.

С рассветом очнулся, огляделся, с болота ушел на марь, от преследователей оторвался, но окоченел так, что едва мог пошевелить членами. Чтобы избавиться от немощи, сунул в рот последний кусочек хлеба, втянул капли с больших лопуховых листов. Прошел еще немного — от каждого его шага в образовавшейся ямке проступала вода, и местность знакомой показалась. Вот за тем валуном скрылся Вейка, когда подводы пошел прятать.

Неожиданно фыркнула неподалеку какая-то копытная тварь. Василий, рявкнув для бодрости: «Сейчас потроха-то выпущу», сделал несколько неуверенных шагов. За ивняком стояла низкорослая лошадка, та самая буланая, Вейкина, и телега его. Одна из тех, которую карел должен был спрятать в зарослях тростника неподалеку от берега ижорского. На облучке телеги сидела Вейкина дочь.

— Мне что ли потроха выпустишь, недобрый молодец?

Василий едва удержался, чтобы не расцеловать ясноглазую, вместо этого причесал пятерней слипшиеся волосы и спросил:

— Ты не заблудилась, красава?

— Ах ты, бессовестный. За вами пришла, потому что не прибыли в назначенный срок к Марьино. А ты никак на кочерге, вот и глаза мутные.

— Нет, скорее уж ты на помеле. Как лошадку с телегой нашла?

— Шла-шла и нашла. Обе подводы с грузом. По натесам на коре деревьев, которые отец оставил. Лошадок умеет он уговаривать, так что далеко не ушли. И где ж он наконец?

Заныло сердце у Венцеславича, лежит где-то окровавленное тело товарища — одиноким смерть он принял.