Алексей Апухтин - Дневник Павлика Дольского

• Название: Дневник Павлика Дольского
• Автор: Алексей Апухтин
• Жанр: Литература 19 века

«Вчера я пережил очень странное впечатление. Мне уже с неделю нездоровится. Не то чтобы начиналась серьезная болезнь, а так, чувствую себя как-то не по себе: то головная боль, то кашель, по ночам бессонница, днем какая-то непонятная слабость. Вчера я решился пригласить доктора, которого часто встречаю у Марьи Петровны. Доктор проделал все, что в подобных случаях проделывают доктора. Он осмотрел и прослушал меня вдоль и поперек, определил температуру тела, постукал грудь какими-то палочками, полюбопытствовал насчет языка и пульса, нашел, что все в порядке, и уселся в раздумьи за письменный стол…»

---

– Vous avez toujours le mot pour rire… [18] Как вам понравилась моя племянница?

– Я ее не видал.

– Неужели? Я вас сейчас познакомлю. Миша, пожалуйста, найдите Лиду и позовите ее ко мне.

Миша Козельский, высокий, красивый камер-паж, с веселым улыбающимся лицом, отправился на поиски. Через минуту подбежала к нам прехорошенькая девочка с вздернутым носом и черными задорными глазками. Ей уже семнадцать лет, но на вид не больше пятнадцати. Это был мне большой сюрприз, вроде подарка на елку: я почему-то никак не мог себе представить, чтобы у Марьи Петровны была такая очаровательная племянница. От ее раскрасневшегося лица так и веяло непритворным весельем. Она сделала серьезную мину и церемонно присела передо мной, но не могла долго выдержать и через секунду рассмеялась.

– Я вас давно знаю, у тети много ваших портретов, и вы очень похожи на Костю.

– Кто этот Костя?

– Это мой дядя. Я его зову Костей, потому что очень его люблю. Хотите конфетку? Эта нехороша, я вам принесу шоколадную.

– Лидия Львовна, – сказал, подбегая, Миша Козельский, – баронесса с дочерьми приехала, идите их встречать.

Лида сделала опять серьезное лицо, какое подобает делать хозяйке дома, и степенно пошла к баронессе, но по дороге схватила толстого мальчугана в белой курточке и нахлобучила ему на голову зеленый колпак из бумаги.

А меня доктор повел знакомить со своей супругой. Вообще доктор был страшно развязен и всеми способами хотел показать, что он – близкий друг дома. Он говорил очень громко и, конечно, по-французски. В последнее время он лечил какую-то французскую кокотку и изучал у нее отборный парижский жаргон. Во всех углах залы беспрестанно раздавался его голос: «Consi-consi, madame», «En voila une gaffe, par exemple» [19] и т. д. Но это не мешало ему ошибаться в артиклях, например, он говорил: «l\'arbre est tres belle» [20] . Что делать, с артиклями он совладать не может, это его ахиллесова пята. Жена его – маленькая, бесцветная женщина, очень просто одетая и, вероятно, забитая. К ней беспрестанно подбегали две дочери с длинными белокурыми волосами и приносили конфеты, апельсины и разные безделушки с елки. Все это она аккуратно укладывала в большой сафьяновый ридикюль.

Не успел я разговориться с моей новой знакомой, как передо мной очутилась Лида, держа в руке розовый бумажный колпачок. Целая ватага молодежи остановилась шагах в двух за ней.

– Вот Соня Козельская, – начала она, опустив голову и бросая на меня исподлобья лукавый взор, – Соня Козельская говорит, что я не посмею надеть на вас эту шапочку, а я говорю, что посмею. Вы не рассердитесь?

– Нисколько, если это вам доставит удовольствие.

– Вот какой вы добрый, тетя правду говорила… Только лучше этого не делать: это будет неприлично, и мисс Тэк меня разбранит.

– Кто это мисс Тэк?

– Как? Вы не знаете мисс Тэк? Это моя гувернантка, она очень строгая. Лучше я вам принесу мороженого.

– Благодарю вас, доктор запретил мне есть мороженое. Доктор подумал глубокомысленно и сказал:

– Ничего, при мне можно.

Лида побежала за мороженым, а розовый колпак, который она из вежливости называла шапочкой, надела себе на голову, к великой радости молодежи.

– Лидия Львовна, – сказал я, получив от нее блюдечко с красной жидкостью, которая когда-то была мороженым, – вы так меня угощаете сегодня, что я тоже считаю себя вправе привезти вам конфет. Какие вы больше любите?

– Розовые тянушки.

В розовом платье, с розовым колпаком на голове, с раскрасневшимися щечками, она сама казалась не то розовым цветком, не то розовой конфеткой.

К одиннадцати часам елку разорили, маленьких детей увезли спать, а взрослые дети начали танцевать. Танцы не прекращались ни на минуту и велись с таким оживлением, что даже и Марья Петровна на этот раз не могла бы сказать, что у нее скучают. Я сделал с Лидой два тура вальса, после чего она мне сказала:

– Знаете, вы танцуете очень хорошо, гораздо лучше, чем все молодые… кроме Миши.

– Лидия Львовна, за что вы меня обижаете? Разве я старик?

– Нет, вы не старик, но все-таки в летах…

– Докажите, что вы не считаете меня стариком, и протанцуйте со мной мазурку.

Лида не успела ответить, как несносный доктор счел нужным вмешаться в наш разговор:

– Ну, нет, батенька, это вы уж, ах! оставьте. Извольте-ка отправляться домой, на первый раз довольно. Ни танцевать мазурку, ни ужинать вам нельзя.

Я робко протестовал, но доктор был неумолим.

– Посмотрите на себя в зеркало… На кого вы похожи?

Пришлось повиноваться. Проходя через столовую, в которой никого не было, я остановился перед зеркалом, – ну, и что же я увидел? Увидел очень оживленное моложавое лицо, не похожее ни на кого, кроме Павлика Дольского, который всю жизнь ужинал и танцевал мазурку.

Вернулся я домой очень довольный своим вечером, но, вероятно, от усталости, от которой в последнее время отвык, долго не мог заснуть. Под утро мне приснилось, что я ем розовые тянушки.

28 декабря

Просидев два дня дома, я сегодня поехал обедать в клуб. Меня очень интересовало, найдут ли во мне какую-нибудь перемену. Первое впечатление было приятно. В швейцарской я столкнулся с толстым Васькой Туземцевым, на которого напяливали шубу.

– А! Здравствуй, Павлик… Что давно не был?

– Был болен почти два месяца.

– Ну, да, так тебе и поверим. Чем ты мог быть болен? Посмотри на себя – кровь с молоком! А вот за бабенками волочиться – это твое дело! Где обедаешь?

– В клубе, а ты?

– Мне жена велела дома обедать, у нас гости. Садись-ка и ты со мной в карету и пообедай с нами. Жена будет рада… Что тебе здесь киснуть?

– Нет, спасибо, сегодня мне нельзя.

– Ну, как знаешь.

Оба швейцара побежали втискивать Ваську в карету, а я, ободренный его словами, быстро взбежал на первую половину лестницы и едва не задохся от одышки. Пришлось сесть на площадке и перевести дух. В это время из читальной поднимался наверх старый и уважаемый старшина Андрей Иваныч. Он также спросил, отчего я давно не был в клубе, и я должен был подробно рассказать ему весь ход своей болезни. Андрей Иваныч слушал меня с большим участием, потом покачал головой и произнес как будто в сторону:

– Да, вот тоже удивительно, Степан Степаныч до сих пор жив…

Этого я уже никак ожидать не мог. Степану Степанычу за восемьдесят лет, и он второй год лежит без ног. Что же у меня с ним общего? Угнетенное состояние духа, в которое я впал вследствие этого милого сравнения, понемногу рассеялось за обедом. Все встретили меня очень радушно, обед был отличный и разговор очень оживленный. Старички вспоминали прошлое, а так как мне в жизни случайно приходилось сталкиваться с очень интересными людьми, я также воодушевился и много рассказывал. Андрей Иваныч и тут испортил мне все дело. В Конце обеда он обратился ко мне с самой любезной улыбкой:

– Вот вы, Павел Матвеич, знали столько замечательных людей. Скажите, пожалуйста, случалось ли вам встречаться с нашим знаменитым историком Карамзиным?

Я хотел было ответить: «Нет, с Карамзиным я не встречался, а вот с Ломоносовым был на „ты“», но воздержался, потому что моя ирония пропала бы даром. Карамзин умер лет двадцать до того, что я родился. Как же я мог с ним встречаться? Удивительно, как это люди от старости теряют самые элементарные понятия о хронологии!

Вечером, играя в вист, я сделал несколько крупных ошибок. Отчего это? Вероятно, оттого, что давно не играл, а может быть, я и в самом деле делаюсь похож на Степана Степаныча, который десять лет тому назад был уже так стар, что ему прощали ренонсы.

3 января

Дом Марьи Петровны неузнаваем. Прежде это была тихая пристань; теперь, благодаря присутствию Лиды, это какой-то непрерывный светский базар. Три княжны Козельские: Соня, Вера и Надя, Соня-вторая Зыбкина, Соня-третья (забыл фамилию), кузина Катя, кузина Лиза, еще несколько барышень, «их же имена ты веси, господи», разные пажи, лицеисты и молодые офицеры, – все это кишмя кишит в гостеприимном доме на Сергиевской. Во главе всей молодежи стоит Миша Козельский, по-видимому, влюбленный в Лиду и называющийся ее адъютантом. Марья Петровна окончательно перестала думать, что у нее все скучают, и раз даже в рассеянности проговорилась, сказав мне:

– Il parait pourtant, que cette jeunesse s\'amuse chez moi [21] .

Лида очень мила со мною и очень мила вообще. Я заказал несколько фунтов розовых тянушек, уложил их в розовую бонбоньерку в форме колпачка и привез ей в Новый год. Сначала она очень обрадовалась подарку и побежала показать его мисс Тэк, но вернулась с лицом, несколько отуманенным.

– Я считала вас таким добрым, а теперь вижу, что вы очень хитрый… Вы нарочно привезли мне эту бонбоньерку, чтобы напомнить мне глупый поступок на елке… Ведь правда?

– Правда, но только я совсем не хотел вас обидеть. Шутка за шутку, – вот и все. А если вы рассердились, Лидия Львовна, простите меня…

– Нет, я не рассердилась, а только вперед буду знать, что вы хитрый… Можно вас называть Павликом?